Четвертый хранитель - Роберт Святополк-Мирский

Василий вышел из Кремля в хорошем настроении и, полагая полученное им задание несрочным, вместо того, чтобы сразу же отправиться в Тверь, поехал на дальнюю окраину Москвы, в поисках старого кладбища, о котором ему рассказал Микис.

Несмотря на то, что кладбище было небольшим, он не смог самостоятельно найти могилу Филимона Русинова.

Медведев с трудом отыскал кладбищенского сторожа, который выглядел беспробудным пьяницей, невероятно страдающим от отсутствия выпивки. Василий пообещал ему целый кувшин крепкого меда, если он укажет место захоронения Филимона, но пьяница заартачился и плохо шевеля непослушными губами, упорно твердил одно:

— Мед вперед!

Медведеву пришлось поехать за медом, но зато, когда он вернулся с большим кувшином, сторож повел его в дальний угол и показал покосившийся крест на едва заметном холмике. Видно было, что сюда давным-давно никто не приходит, и имя, нацарапанное чем-то острым на дереве креста, почти стерлось.

— Ты был здесь, когда его хоронили? — спросил Медведев.

— Нет, — ответил заметно поправивший здоровье сторож, отпивая прямо из кувшина, — я еще не пил тогда.

Он отпил еще глоток и и заявил:

— Зато я был здесь, когда его выкапывали, и даже помогал.

— Как «выкапывали»? — поразился Медведев.

— Очень просто. Киркой да лопатой, — сказал сторож. — Приехал тут как-то — ну, давно это было, лет восемь назад, — один видать о-о-о-чень знатный вельможа. Сказывал: покойник завещал-де, похоронить его в другом месте, а в спешке, значится, — ну потому, как помер он в тот же день, что и великая наша княгиня, ну та, первая, — так вот, вроде, выходило, что не там его схоронили, где он хотел. Вон его, этого, как его, — сторож протер пальцами едва видную надпись на кресте — Филимона!

— И что дальше? — спросил Медведев.

— А ничего. С ними телега была. Они гроб на нее погрузили и повезли себе, а мне целый рубль золотой дали, чтоб я помалкивал. Ну, дело давно было, я до сих пор никому ни слова… Вообще-то никто меня и не спрашивал… А ты я вижу человек щедрый, так может еще мне монетку-другую дашь за то, что тайну эту тебе открыл.

— Дам, — сказал Медведев. — Целый золотой дам, если ты на моих глазах, сейчас, эту могилу раскопаешь, и я своими глазами увижу, что гроба там нет.

— Это пожалуйста! Это сейчас, — сию же минуту! — Радостно потирая руки, воскликнул сторож и побежал за инструментами.

Через час Медведев стоял на краю глубокой и пустой ямы.

Гроба с телом Филимона, действительно, не было.

Вручая сторожу золотую монету, Медведев спросил:

— А как выглядели те люди, что за гробом приезжали? Сколько их было?

— Человек пять верно… Один, помню, вертлявый такой, маленький был, вроде на расстригу похожий, а остальные здоровые все бугаи, мрачные такие, молчаливые. А командовал ими вельможа, бога-а-а-то одетый, помню, кольчуга на нем и шлем прямо с золотыми вставками. Сразу видно — не иначе, князь какой.

— Ну что ж, благодарю тебя, добрый человек. Прощай.

Медведев задумчиво пошел к своему коню, стоящему в стороне.

— А вот, вспомнил! — крикнул ему вслед сторож. — Этот, главный-то ихний: калека — руки у него правой под самый локоть нету…

Глава четвертая

ТВЕРСКИЕ ВСТРЕЧИ

Подъезжая к Твери, Медведев еще раз перебрал в памяти все, что узнал от Лари Орехова о Великом Тверском княжестве и его государе.

В течение двухсот последних лет Великое Тверское княжество постоянно соперничало с Московским за первенство. В период владычества Орды, когда ярлыки на княжение выдавали ханы, и приходилось выдерживать жестокую конкуренцию, борьба из открытой перетекала в русло тайных интриг на тему: кто получит ярлык, а кому голову с плеч, но никогда не приводила к решительному перевесу одной стороны над другой.

Важнейшим моментом в споре двух великих княжеств оказалось их географическое расположение.

С течением времени выяснилось, что Тверское княжество со всех сторон, кроме единственного, северо-западного направления окружено землями, принадлежащими Москве.

На северо-западе лежали новгородские земли, и если бы Великому Тверскому княжеству удалось покорить Новгород, выход из положения был бы найден, но, увы, — его покорила Москва.

С момента полного подчинения Новгорода и, естественно, — прилегающих у нему волостей, великим Московским княжеством в 1479 году, Великое Тверское княжество оказалось как бы внутри московских земель, без малейших шансов роста и приобретения новых территорий.

Умерший недавно купец-тверичанин Афанасий Никитин, совершил даже «хождение за три моря», как он сам назвал рассказ о своем путешествии, список которого давал почитать Медведеву Ларя. Медведев прочел рукопись с огромным интересом, потому что там говорилось о дивных и дальних странах, о чудесах и приключениях, о сокровищах и богатствах, одним словом обо всем том, что всегда восхищает человека.

И, может быть, эта отчаянная попытка тверского купца найти выход к дальним землям, была последней надеждой княжества вырваться из страшного Московского кольца.

При этом надо отметить, что лично между великим Московским и великим Тверским князьями, как конкретными живыми, обычными людьми, никаких конфликтов как бы и не существовало. Нынешний великий Тверской князь Михаил Борисович, будучи братом Марьи — первой супруги Ивана Васильевича, вообще приходился ему родней по жене.

Михаил Борисович помогал великому Московскому князю в Новгородских походах и 1461 и в 1462 годах, а потом еще в 1471 и 1479. Михаил Борисович посылал свои войска на Угру во время нашествия Ахмата и, личные отношения между ним и Иваном Васильевичем были тогда вполне нормальными. Они именовали друг друга братьями, только сначала были равными, а после 1473 года, когда Михаил Борисович вздумал было подписать договор о дружбе с королем Казимиром, Иван Васильевич очень рассердился, повоевал много тверских земель, людишек тверских погубил тоже много, и теперь уже хотел, чтобы в подписанном тогда же мирном договоре, Михаил Борисович именовал себя по отношению к Ивану Васильевичу молодшим братом.

Гораздо позднее в двадцатом веке, такого рода отношениям будет дано циничное определение: «ничего личного — это только бизнес!».

Но цинизм двадцатого века ничем не отличается от цинизма века пятнадцатого, точно так же как не отличаются любовь, гнев, ненависть и прочие добрые и злые человеческие чувства.

И вот всем (в том числе и самому Михаилу Борисовичу) становилось постепенно до ужаса ясным, что при всех человеческих отношениях государей, называющих себя братьями, Великое Тверское княжество обречено рано или поздно на поглощение Московским, и что для этого нужны лишь подходящие обстоятельства и какой-нибудь предлог.