Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг - Берк Питер

Несмотря на активное развитие интеллектуальной специализации в XIX – XX веках, оставалось немало людей, которые по-прежнему тянулись к разнообразным знаниям. Алексис де Токвиль отмечал, что в юности «предавался удовлетворению ненасытной любознательности» (livré à une curiosité insatiable)[634]. В двадцать один год Ипполит Тэн писал другу, что изучает науки не из практических соображений, а из-за «потребности в знаниях» (besoin de savoir)[635]. Зигмунд Фрейд обучался медицине в Венском университете, «движимый», как он сам признавался, «своего рода жадностью до знаний»[636]. Бертран Рассел включил «поиск знаний» в список трех своих главных страстей[637]. Кубинский социолог Фернандо Ортис признавался в своей «неуемной любознательности» (inquietas curiosidades)[638].

Друзья и знакомые полиматов рассказывали то же самое. Один из покровителей Лейбница упоминал его «ненасытную любознательность»[639]. Друг молодого Сэмюэля Джонсона описывал его как «необыкновенно пытливого» человека[640]. Льюис Мамфорд, внимательно наблюдавший за своим героем Патриком Геддесом, писал о «всепоглощающей любознательности», по части которой тот «не уступал Леонардо»[641]. Клари, вторая жена Джона фон Неймана, вспоминала, что «самой характерной чертой Джонни было его бесконечное стремление знать все и обо всем»[642]. Один из знакомых Карла Полани отмечал его «бесконечное любопытство»[643]. Биограф Эдмунда Уилсона, лично знавший своего персонажа, описывал его как «чрезвычайно любознательного»[644]. Один из школьных учителей Мишеля Фуко позже свидетельствовал, что «в нем ощущалась замечательная интеллектуальная пытливость»[645]. Коллега иезуита Мишеля де Серто отмечал «страстный интерес», который тот проявлял по отношению «ко всему»[646]. Об «огромной, всепоглощающей любознательности» говорится и в исследовании о Дэвиде Рисмене, который стал знаменитым социологом, не получив никакого формального образования в этой области[647].

Концентрация

Еще одной важной чертой полиматов (по меньшей мере некоторых из них) является сильнейшая способность к концентрации внимания как на сознательном, так и на бессознательном уровне. Джамбаттиста Вико писал о себе, что мог «читать, писать и думать во время беседы с друзьями или когда рядом шумели дети»[648]. Говорили, что Джон фон Нейман мог проснуться утром с готовым решением задачи, о которой думал всю предыдущую ночь. Днем он мог работать «на многолюдных вокзалах и в аэропортах, в поездах и самолетах, на кораблях, в холлах отелей и на оживленных коктейльных вечеринках». Он даже предпочитал подобную шумную обстановку[649].

Такая способность не отвлекаться на посторонние раздражители особенно необходима для женщин-полиматов, которые одновременно выполняют материнские обязанности. Дочь Мэри Сомервилль вставила в автобиографию матери замечание об «уникальной способности абстрагироваться», которая позволяла той «настолько полно погружаться» в работу, что она не слышала ни музыки, ни разговоров вокруг. В ее случае такая способность была особенно ценна, поскольку у Мэри не было «своей комнаты»[650] и она читала и писала в гостиной[651].

Способность полиматов (как и более узкоспециализированных ученых) к концентрации часто выглядела со стороны как «рассеянность». Однако их мысли отнюдь не блуждали, а были, напротив, сфокусированы, но не на бытовых вопросах, а на далеких от этого проблемах. Существует множество забавных историй (не всегда достоверных) на эту тему, героями которых являются Джон Селден, Исаак Барроу, Исаак Ньютон, Монтескье, Иммануил Кант, Сэмюэль Джонсон, Адам Смит, Анри Пуанкаре и Норберт Винер.

По словам Энтони Вуда, оксфордского ученого и сплетника, в книгах, завещанных Селденом Бодлианской библиотеке, «несколько раз находили очки, которые мистер Селден вложил между страниц, но забыл вынуть»[652]. По словам другого любителя слухов, Джона Обри, Барроу настолько «глубоко погружался в свои мысли», что не замечал, как заправляли его кровать (когда он якобы в ней находился), «иногда забывал надеть шляпу, выходя из дома» и как минимум один раз вышел в «наполовину надетой мантии»[653]. Ньютон забывал поесть, а когда жил в кембриджском Тринити-колледже, иногда выходил к обеду в церковном облачении, словно собирался на службу[654]. Про Адама Смита говорили, что он однажды прошел пятнадцать миль, даже не заметив, что на нем домашний халат[655].

По словам племянника Пуанкаре, тот «размышлял за обеденным столом, на семейных празднествах и даже в салонах», а один из друзей отмечал, что мыслями он «почти постоянно где-то витал». Рассказывали, что однажды Пуанкаре отправился на прогулку и обнаружил у себя в руках клетку для птиц, которую прихватил с собой несознательно[656]. Что до Норберта Винера, то, согласно широко известному анекдоту, он однажды не узнал собственную дочь. По сравнению с такими примерами склонность Карла Полани забывать перчатки, шарфы или даже паспорт кажется легкой экстравагантностью[657].

Память

Любознательности и способности к концентрации недостаточно, чтобы сделаться полиматом. Еще одним важным качеством является память. Кант был, безусловно, прав, когда видел в полиматах «удивительные феномены памяти», хотя с его стороны несколько нелюбезно подчеркивать именно это свойство в ущерб остальным. В любом случае люди, знавшие полиматов лично, часто вспоминали эту особенность. Например, племянница Блеза Паскаля, Маргарита Перье, отмечала его выдающуюся память. Друг Томаса Брауна писал, что «его память была емкой и цепкой», а два современника Гилберта Бёрнета упоминали его «изумительную память». Один из друзей доктора Джонсона вспоминал, что его память была «настолько цепкой, что он никогда не забывал того, что прочитал или услышал»[658]. Друг Кондорсе говорил, что «его память до такой степени феноменальна, что он ничего не забывает»[659]. Жорж Кювье был «одарен памятью, в которой сохранялось все, что он видел и читал, и которая ни разу не подводила его ни в одном деле… длинные перечни правителей, аристократов и самых сухих хронологических фактов, однажды уложившись у него в голове, уже никогда не забывались»[660]. Маколей тоже славился отменной памятью, которая позволяла ему цитировать наизусть целые тексты, в том числе «Потерянный рай», «Путешествие пилигрима» и «Песнь последнего менестреля»[661]. По словам одного из друзей, Сент-Бёв обладал «изумительной памятью на все»[662].