Россия 2020. Голгофа - Александр Афанасьев

Моджахеды собирались идти на Ижевск, на помощь братьям с Татар-базара, но время шло, а намерения так и оставались намерениями. Возвращающиеся с разведки братья доносили, что в городе много оружия, силы полиции и ОМОНа сохранились и попытка подойти и зайти в город окончится тяжелыми уличными боями. Кроме того, те, кто был за ислам, – те бежали, а кто остался – тот был против ислама. Боевикам ничего не оставалось, как скрипеть зубами, высылать группы в леса, чтобы закрепиться на территории и ждать зимы, может, зимой Аллах пошлет русистам голод и мор, и они возьмут-таки город с оружейными заводами…

Бандиты начали останавливать и грабить поезда, и поезда перестали ходить, работы не стало, и грабить стало тоже нечего. Тогда Меджлис выслал делегацию к боевикам и договорились по-хорошему. Боевики никого не грабят, не снимают с поездов, не стреляют, а новоиспеченная таможенная служба отстегивает им деньги на джихад. Часть денег идет в городскую казну, а часть на джихад. Путем сложной торговли и обвинений друг друга в риба аль-фадль, лихве, стороны пришли к тому, что Шура будет получать треть от денег с поездов, а город две трети. Поезда снова пошли, но их было далеко не столь же, сколько раньше…

Сначала было еще ничего, но потом боевики осваивались в городе и начинали качать права. А несколько дней назад встревоженные люди донесли весть о том, что в Казани совершился переворот и все правительство перебили, и весь центр города как Сталинград: руины домов и трупы. На следующий день информация подтвердилась: выступил какой-то шейх, авторитетный богослов, которого до этого мало кто знал, он поздравил жителей вилайата с тем, что время Джахилии, невежества для них подошло к концу и они будут строить шариат Аллаха. Население восприняло это настороженно и скептически, несмотря на то, что боевики были в восторге и до ночи палили в воздух. Потому что за последние сто лет сначала на этой земле строили коммунизм, и шайтан знает, что построили, потом строили капитализм, и тоже не очень хорошо получилось, а теперь вот надо строить шариат Аллаха, и никто не дает гарантий, что что-то дельное получится, раз ни коммунизм, ни капитализм не получился.

Да и моджахеды, воины Аллаха, от бездействия потихоньку разлагались. Если в самом начале они устраивали порки тех, кого поймали на улице пьяным или кто торговал вразнос харамом, то сейчас и сами покупали только так на том же черном рынке. Веры у людей больше от этого не становилось, и шариат Аллаха как-то не получался. Зато возрождался национализм, люди уже шипели, что среди моджахедов – все кто угодно, кроме самих татар…

Так что Ахмед все-таки принял решение бежать. Вечером он сказал жене, чтобы та собрала все самое ценное и подготовила детей. А сам намеревался сегодня не сдавать набранную выручку, как положено, а накопить побольше и дернуть с ней в Русню.

От шариата Аллаха подальше.

И сейчас он стоял на платформе и ждал екатеринбургского поезда. Много с него набрать не удастся, но дальше один за одним – три грузовых. Сказано, что воровать – харам, но он и не воровал, потому что оставлял здесь неплохой дом, который невозможно было продать, и много чего из нажитого. Так что можно сказать, что он продавал свой дом с обстановкой мусульманской умме Агрыза за те деньги, какие возьмет с поезда.

Итак, поезд подходил все ближе, и локомотив замедлял ход, а следом за ним замедлял ход и состав, и проводники уже открывали тамбуры. Дальше все пойдет как обычно, они поднимутся в вагоны, вагонов было восемь, досмотрят вещи и с каждого соберут пошлину за пересечение татарской границы, любой валютой, которая найдется. После чего отпустят русских восвояси и будут ждать товарняка.

И вот поезд, тяжело вздрогнув, остановился, и боевики были на платформе, и они направились к тамбуру, чтобы зайти в вагон. Но лесенку почему-то не открыли, и какая-то невидимая сила рванула проводницу назад, а вместо проводницы появился утолщенный глушителем ствол и окатил и таможенников, и боевиков градом бронебойных пуль по шестнадцать граммов каждая. Падая на перрон, Ахмед подумал, что Аллах все-таки наказал его за жадность, потому что если бы он не пошел заработать деньги для переезда, а, как говорила ему жена утром, просто ушел в сторону России, то сейчас он был бы жив…

Сразу несколько вагонных стекол опустились до предела вниз, заранее смазанные и неоднократно проверенные, и несколько пулеметов отработали по зданию по целой коробке боезапаса – по сто штук. Затем пулеметы прекратили огонь, и поезд пошел дальше, а с него прыгали, разворачиваясь и ведя на ходу огонь, бойцы сводного отряда милиции и сил гражданской защиты.

В этот же момент сработала мина-ловушка, и три гранаты РГО, взлетев на пятнадцать метров над землей, разорвались в апогее, и критически важный, занятый бандеровцами фронтальный пост обороны станции, усиленный двумя крупнокалиберными пулеметами, перестал существовать.

Прикрытые снайперским огнем с нескольких точек солдаты бежали, перепрыгивали рельсы, залегали, вели огонь, снова продвигались вперед. Боевики, застигнутые внезапным нападением, пытались организовать хоть какую-то линию обороны. Но это им не удавалось, и они откатывались назад, оставляя за собой трупы…

Две гранаты рванули внизу, только коснувшись земли. Раздались крики…

Кузьма стрелял на скорость, так, как только мог себе позволить, не отвлекаясь на контроль результатов выстрела и не ожидая наведения от напарника. Емкий, двадцатизарядный магазин позволял вести беглый огонь, почти не целясь, отдачи почти не было, – и он, выставив на минимальную кратность прицел, посылал в цель две пули. Или больше, если цель групповая, а потом, не контролируя, переходил к следующей.

Ракетчик. Голый по пояс боевик, в руках – ракетная установка РПГ… уже на плече. Два выстрела один за другим – и ищешь новую цель.

Выбегающие из какого-то здания боевики, вооруженные, палят от бедра, стараясь заставить противника залечь и выгадать несколько минут, чтобы занять позиции. В них – несколько пуль, тоже почти не целясь – убил, ранил, неважно. Если бежишь плотной группой и кто-то падает тебе под ноги, темп все равно теряешь, понимаешь, что бьет снайпер, и укрываешься где только можешь. Пару свалил, и ладно.

Старый «ЗиЛ», ведущий из-за него огонь боевик. Почти ничего не видно. Пуля по капоту, пуля по стеклу, чтобы на него осыпалось, еще по капоту. Ага… побежал, дурак. Вот тебе!

Еще один. На плече какая-то труба… Бабах! Здорово приложило, снаряд рванул прямо на позиции. Неслабо.

Ага… а вот и по поезду попали… опаленная дыра в вагоне, бьющиеся языки пламени. Это не есть хорошо… вдарят из «Шмеля» – вообще плохо будет…

Откуда били? Ага… вот. Прощай…

Магазин сменить. Хороша все-таки винтовка… украинско-американская. Хоть и тяжелая, зараза… СВД сильнее дерется, из нее беглый огонь вести почти невозможно, а из этой получается…

Бой перемещается куда-то влево, видимо, десант уже захватил вокзал. Основные силы были именно здесь, но душня все равно перегруппируется и пойдет в наступление со стороны жилсектора. Только бы не блокировали бронегруппу на дороге…

Первое, на что обращаешь внимание, когда отбиваешь у душни какое-то помещение, в котором они гостили достаточно долго, это запах. Тяжелый, выворачивающий наизнанку запах грязи, пота, вонючих бород, месяцами не стиранного снаряжения. На Кавказе мужчина, который начал что-то убирать, теряет намус и считается как бы не мужчиной, поэтому там, где нет женщин и нет рабов, не убирают вообще никогда, и копящаяся грязь вызывает совершенно уже омерзительное амбре. В самом здании вокзала ночевал кыргызский джамаат, из числа тех, которые сначала разрушили свою страну, а потом пошли разрушать чужие. Остальные считали их как бы «ненастоящими» мусульманами и старались удалить как можно дальше от себя, а также подчеркнуть их подчиненное положение. Совершенно дикие степняки гадили прямо в углу, как свиньи, в другом углу ели, а прямо перед зданием развели костер. Когда штурмовые группы ворвались в здание, из-под ног брызнули омерзительные серые комки – крысы!

– Хай до горе! – крикнул кто-то. – Потреба идти на кров!

Кто-то побежал внизу, и его свалили несколькими очередями, летели грязные, почти уже не пропускающие свет стекла, и они побежали в служебные помещения, искать выход на крышу. Чистили профессионально и быстро, пинок в дверь, очередь крест-накрест или пара выстрелов из ружья с насадкой, «утконосом». Сопротивления почти не было, точнее, одно было, но неорганизованное, какое-то заполошное. Бандиты просто не ожидали такого натиска и до сих пор не пришли в себя. Уцелевшие уже поняли, что на станции ловить нечего, они бежали в частный сектор, стремясь укрыться там…

– Степеница!

Они полезли на крышу. На крыше не так сильно воняло, от выбитых листов кровли тянуло дымом, и бой, судя по звукам, смещался вправо и вперед…