Рокировка Сталина. СССР-41 в XXI веке - Анатолий Логинов

Прокатчик был на месте, как и обещал. От старика пахло, нет, прямо-таки воняло крепким кофе.

— Вы не передумали, мисс, — улыбнулся Селим, — это хорошо!

— Ой, я даже не знаю, — защебетала «блондинка», — все-таки такая опасная штука, а остров так далеко…

Селим внимательно посмотрел на меня и неожиданно произнес по-русски:

— Не теряй время зря, дочка. Я не возьму с тебя денег. Старый Селим прожил долгую жизнь и научился разбираться в людях. Если через три дня ты не вернешь байдарку, он не будет поднимать шума. Потому что вчера вечером продал это бесполезное приспособление какому-то немцу. Я приготовил тебе два спасательных жилета и те штуки, которые ты просила. Кажется, русские называют их «юбки». И четыре бутылки с водой, по пять литров в каждой. Вода тебе потребуется.

— Я… — «вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Разведчица фигова!» — Вы знаете русский?

— Старый Селим много чего знает, доченька. Молчи и слушай. А еще лучше, слушай и одновременно носи вещи, — он взял большой тюк и пошел к воде. Оставалось только следовать за ним. — Иди метрах в ста от суши. Берега скалистые, и пристать можно далеко не везде. Если поднимется волнение — отойди подальше в море, но не теряй берег из виду. А если перевернетесь, держитесь за лодку. Она не утонет.

— Я знаю эту байдарку, — чего уж тут, раскусил меня дед, можно не ерундить. — Ходила на такой по Волге… И по Ладоге.

Селим поставил тюк на песок и направился обратно.

— Это хорошо. Но Карадениз, Черное море — не ваша река. За день ты можешь дойти до Ризо. Это примерно треть пути. Там есть островок, на котором можно переночевать. Про то место не знают контрабандисты. Их надо бояться. И пограничников тоже. Тебе всех надо бояться. Помогай.

Старик взялся за ручку на носу байдарки. Я подняла корму. Дашунька с веслами шла следом. До берега старик молчал, сосредоточенно пыхтя. Только положив ношу у самой воды, продолжил инструктаж:

— Во второй день иди, пока сможешь, и немного потом. Ночью пройди границу. Прямо под берегом, где нависают камни, есть подземный туннель. Там не ходят, слишком мелко. Лодка не пройдет. А там, где не ходят, там и не ловят. Но твоя байдарка проскочит под скалой, не заметив дна.

Селим говорил, пока мы укладывали в байдарку вещи, надевали спасжилеты, сталкивали судно в воду, продолжал, пока я усаживала ребенка и пристегивала ей юбку… Селим рассказывал много, слишком много, чтобы можно было все запомнить. Но я писала его речь на телефон. Пригодится. Все пригодится. Я не жадная, я — предусмотрительная. Жаль, что не всегда.

Когда все было готово, старик замолчал. Я отвела байдарку от берега, забралась на место капитана и, натягивая «юбку» на рант «очка», услышала последнюю фразу:

— Ты задумала очень смелое дело, девочка. И очень опасное. Однако это твой единственный шанс. Кое-кто уже положил на тебя глаз, но его ждет большой сюрприз. Старый Селим верит в тебя. У вас, русских, всегда получается то, о чем другие боятся даже думать.

— До свидания, — просто ответила я. — Спасибо вам.

— Прощай! Пусть Аллах будет к тебе милосердным.

Синие лопасти весел взметнулись в воздух, и байдарка стремглав понеслась вперед, под углом удаляясь от пляжа…

Смоленская область, лагерь ОН-1.

Поручик Збигнев Жепа.

Третий день в лагере творилось нечто непонятное. На работу младших офицеров выводить перестали, свежие газеты не выдавали, даже радио было отключено. Попытки узнать новости у охраны натыкались на стену молчания. Пошли слухи, что началась война с Германией, а кое-кто уверял, что не только с Германией, но и с перешедшей на ее сторону Польшей, а также Англией и Францией. Збигнев впитывал их как губка. Ему, искренне верящему во все, что им рассказывали о «пшеклентных болшевиках», после содержания в лагере и принудительных работ на строительстве дорог, казалось, что все ранее прочитанное и услышанное было преуменьшением.

— Это москальское быдло на самом деле гораздо хуже того, что мы о нем думаем, — не раз говорил он своему другу и собеседнику, такому же поручику запаса, Мареку Кшипшицюльскому. — Я еще перед войной говорил нашему директору, что только мы, поляки, — единственные цивилизованные люди на Востоке Европы. Теперь все могут видеть, как я был прав! Заставить потомственных шляхтичей, офицеров, работать на строительстве дорог — на это способны только варвары. Кого мы и видим, стоит только посмотреть на лагерную охрану. Настоящие монголоиды! Да и начальник лагеря точно такой же варвар, не способный выйти за пределы инструкций и приказов. Видите — война только началась, а у москалей уже все посыпалось.

— Вы уверены, пан поручик, что война началась? — Марек был настроен скептически, к тому же непонятно с чего был уверен, что едва начнется война, русские всех их расстреляют. — При той неорганизованности русских, которую вы описываете, мы уже несколько дней должны были бы наблюдать немецкие бомбардировщики. Вспомните, как германские «авионы» висели над нами с самого начала войны. Сейчас же ни одного налета, вы замечаете?

— Думаю, что все гораздо проще, пан Марек. Бомбардировщики Германии сейчас смешивают с землей передовые части большевиков, помогая наступлению армии. Как бы я хотел сейчас оказаться в рядах наступающих. Я бы отомстил пшеклентному быдлу за все…

— Не знаю, пан Збигнев, не знаю. Не уверен я, что война началась. Да и не станут немцы вступать с нами в союз. Они нас разбили, разделили нашу землю с русскими и воюют с англичанами. Зачем им восстанавливать нашу страну?

— Эх, пан Марек, какой же вы пессимист. Я уверен… — договорить Збигнев не успел, от помещения канцелярии раздались удары в било, сзывающие всех на построение.

— Что это придумали, проклятые? — удивился Марек. — Не к добру это, пан Збигнев, спаси нас Матка Бозка Ченстоховска.

— Не бойтесь вы так, — перекрестившись, ответил Жепа. — Ничего нам большевики не сделают, англичан и американцев побоятся.

— Ну да, в тридцать девятом не побоялись, а сейчас испугаются, — ворча на ходу, Марек поспешил к плацу у здания канцелярии вслед за торопящимся Збигневом. Они оказались на месте одними из первых и сейчас с удивлением рассматривали стоящих у крыльца незнакомых высокопоставленных энкавэдэшников. Один из них развернулся и что-то сказал стоящему на крыльце сержанту. Тот, козырнув, скрылся за дверью. Пока сержант отсутствовал, на плацу собрались все польские обитатели лагеря. Последними, не торопясь, подошли полковник Саский и майоры Блянк и Сокул-Шохин, старшие из офицеров лагеря.

— Господа, — неожиданное обращение заставило всех насторожиться. Что еще придумали эти русские? — Некоторые из вас со мной знакомы, остальным представляюсь: лейтенант госбезопасности Хохлов, заместитель начальника управления по делам военнопленных НКВД СССР. Советское правительство уполномочило меня довести до вас, что территория современного СССР по неизвестным пока причинам перенеслась в будущее на семьдесят лет вперед. Сейчас за пределами советских границ две тысячи десятый год. Война с фашистами давно закончена, Польская Республика восстановлена и получила часть земель разбитой в сорок пятом году Германии. СССР и Польская Республика не находятся ныне в состоянии войны. Поэтому Советское правительство готово, руководствуясь принципами добрососедства и гуманизма, вернуть вас на родину. Но вы должны осознать, что за границами СССР прошло более полувека, и вы попадете в совершенно другую страну, к своим потомкам, которые могут быть и не готовы вас видеть. Поэтому наше правительство предлагает всем, кто желает, остаться в Советском Союзе и продолжить службу в рядах Вооруженных сил СССР или работу по специальности на предприятиях промышленности. Желающие могут ознакомиться с условиями принятия гражданства СССР в канцелярии лагеря.

Поляки молча выслушали речь лейтенанта, не прерывая ее даже шепотом. Только она закончилась, как вышедшие из-за спины Хохлова сержант и несколько солдат подошли к полякам и стали раздавать отпечатанные на великолепной мелованной бумаге, с цветными фотографиями, журналы на польском языке. Потрясенные поляки разглядывали полуобнаженную красавицу на обложке и так же молча расходились, унося с собой журналы…

Знал бы Томек, закупавший по просьбе своего приятеля Василия целый грузовик развлекательных журналов, для чего они понадобились, наверное, отказался бы эту просьбу выполнять.

Федеративная Республика Германия, г. Вюрцбург.

Степан Андреевич Брусникин, пенсионер.

Семья в полном составе собиралась редко. Изредка заскакивали дети. Их появление больше смахивало на визиты вежливости, чем на искреннее желание проведать родителей. Еще реже видели в доме внуков. Как ни странно, самым частым гостем был правнук Федька, шестнадцатилетний оболтус, недавно обзаведшийся мотоциклом. Приезжал скорее всего не столько ради общения с «ургросфатером», сколько ради хвастовства. В этом возрасте доставляет удовольствие хвастаться свободой. Но ведь не мотался же по сборищам мотоциклистов. Как их там, байкеры? Или моторадфареры? Не гонял по автобанам, пристроив сзади белокурую соплюшку. А наведывался к старикам. Хотя и мотался, и гонял, и соплюшки присутствовали. Но ведь и наведывался. Одно другому не мешает. Мы же знаем…