Голубое шампанское - Джон Варли

не смогла». Далее цитирую из рапорта, написанного сержантом Вейлом немедленно после этого разговора: «“Больно, мне так больно. Я умираю… умираю”. Я сказал ей, что помощь уже в пути. Она ответила: “Я умираю”. Далее пострадавшая потеряла сознание, и я попросил рубашку у кого-нибудь из наблюдавших за нами, чтобы остановить кровь. Помочь не захотел никто».

– Причиной стало слово «я», – добавил Вейл. – Едва она его произнесла, как все начали расходиться.

– «Пострадавшая еще раз пришла в сознание, – продолжила Бах, – и успела прошептать мне номер. Это был номер “двенадцать-пятнадцать”, который я записал как “один-два-один-пять”. Тут она приподнялась и повторила: “Я умираю”.». – Бах закрыла блокнот и взглянула на комиссара. – Разумеется, она оказалась права.

Лейтенант нервно кашлянула и стала докладывать дальше:

– Мы воспользовались разделом 35б «Единого кодекса Нового Дрездена» и приостановили неприкосновенность гражданских свобод – локально и на время поиска. Компонент с номером 1215 мы установили очень просто – выстроив всех барби и заставив их спустить штаны. У каждой из них на ягодице вытатуирован серийный номер. Компонент 1215, некто Сильвестр Дж. Кронхаузен, в настоящий момент находится под стражей.

Пока поиск продолжался, мы вошли в спальную ячейку номер 1215 вместе с группой криминалистов. И в потайном отделении под кроватью нашли вот это.

Бах встала, раскрыла пакет для вещественных доказательств и разложила предметы на столе.

Резная деревянная маска – с огромным крючковатым носом, усами и окантовкой из черных волос. Вслед за маской Бах выложила на стол несколько баночек с пудрами, кремами, красками для грима и флакон одеколона. Черный нейлоновый свитер, черные брюки, черные кроссовки. Пачка вырезанных из журналов фотографий самых обычных людей, многие из которых были одеты гораздо обильнее, чем считалось нормальным на Луне. И наконец, парик и нечто непонятное.

– Что это такое? Последний предмет? – спросил комиссар.

– Меркин, сэр, – пояснила Бах. – Парик для лобка.

– А-а… – протянул комиссар, обозрел разложенную на столе коллекцию и откинулся на спинку кресла. – Кому-то очень нравится одеваться.

– Очевидно, сэр. – Бах стояла по стойке вольно, сцепив за спиной руки и сохраняя на лице равнодушие. Ее терзало острое ощущение неудачи, смешанное с холодной решимостью найти и арестовать ту, у которой хватило наглости стоять совсем рядом после совершенного на глазах у Анны-Луизы убийства. Лейтенант не сомневалась, что место и время преступления были выбраны осознанно и что несчастную барби казнили в назидание полиции.

– Вы полагаете, что эти вещи принадлежат убитой?

– У нас нет оснований это утверждать, сэр. Однако обстоятельства свидетельствуют в пользу такого вывода.

– Какие?

– Я не могу быть полностью уверена… но эти вещи могли принадлежать жертве. При обыске в других, выбранных наугад комнатах, ничего похожего обнаружено не было. Мы показали эти предметы компоненту 23900, нашему посреднику. Она утверждает, что их назначение ей неизвестно. – Помолчав, Бах добавила: – Полагаю, она лжет. Потому что смотрела на эти предметы с отвращением.

– Вы ее арестовали?

– Нет, сэр. Я не сочла это разумным. Она – наша единственная связь с барби. Уж какая ни есть.

Комиссар нахмурился и сплел пальцы.

– Продолжайте расследование, лейтенант Бах. Честно говоря, нам следует покончить с этим делом как можно скорее.

– Полностью с вами согласна, сэр.

– Возможно, вы меня не поняли. Нам нужно предъявить обвиняемого. И сделать это как можно скорее.

– Сэр, я делаю все, что в моих силах. Но если говорить откровенно, то я начинаю гадать, осталось ли еще нечто такое, что я могу сделать.

– Вы и сейчас меня не поняли.

Комиссар обвел взглядом кабинет. Эксперт и стенографистка уже ушли. Он остался наедине с Бах и Вейлом. Комиссар щелкнул клавишей на столе. Бах догадалась, что он выключает записывающее устройство.

– Пресса уже набирает обороты в этой истории. Нас начинают критиковать. С одной стороны, люди боятся этих барби. Им напомнили о случившемся полсотни лет назад убийстве и заключенном после него неофициальном соглашении. И оно им не очень-то нравится. С другой стороны, есть и либертарианцы, борцы за всяческие гражданские права. Они будут упорно защищать барби и связывать властям руки – просто из принципа. У правительства же нет ни малейшего желания расхлебывать эту кашу. И тут я их вряд ли могу обвинить.

Бах промолчала, и комиссар болезненно поморщился.

– Как вижу, придется все сказать открытым текстом. Мы арестовали подозреваемого.

– Вы имеете в виду компонент 1215, Сильвестра Кронхаузена?

– Нет. Я говорю о той барби, которую арестовали вы.

– Сэр, из записи совершенно четко следует, что она невиновна. Она просто оказалась рядом.

Сказав это, Бах ощутила, как заполыхали ее щеки. Проклятье, она ведь просто делала свою работу… как могла.

– А вы взгляните на это.

Комиссар нажал кнопку, запись включилась снова. Но качество ее стало гораздо хуже. Картинку припорошил «снег» помех, иногда на секунду-другую забивая изображение полностью. Имитация отказа камеры получилась замечательно. Бах опять увидела, как бежит через толпу – тут экран опять на секунду вспыхнул белым – и как вырубает ту самую барби. Наконец в кабинете опять стало светло.

– С экспертом я уже поговорил. Она промолчит. А вам – обоим – светит премия.

Комиссар перевел взгляд с Вейла на Бах.

– Я не могу пойти на такое, сэр.

Комиссар словно надкусил лимон.

– Я ведь не сказал, что мы сделаем это сегодня. Это лишь один из вариантов. Но я прошу рассмотреть и его, просто иметь в виду. Больше я ничего не скажу. Ведь они сами этого хотят. И предложили вам точно такую же сделку, когда вы приехали туда в первый раз. Мы получаем признание, закрываем дело, все тихо и спокойно. Арестованная у нас уже есть. Она только что сказала, что убила ее. Убила обеих. А теперь спросите себя – лжет ли она? В соответствии с ее же моральными ценностями? Она верит в то, что в убийствах есть и ее доля вины, а общество требует от нас назвать преступника. Так кому станет хуже, если мы пойдем на компромисс с барби и выпустим пар?

– Сэр, на такое я не пойду. Я принимала совсем другую присягу. Я клялась защищать невиновных, а она невиновна. Она единственная барби, про которую я точно знаю, что она невиновна.

Комиссар вздохнул:

– Бах, у вас есть четыре дня. А потом вы назовете мне альтернативу.

– Да, сэр. И если не смогу, то говорю прямо сейчас, что не стану мешать вашему плану. Но вам придется принять мою отставку.

* * *

Анна-Луиза Бах лежала в ванне, сунув под голову сложенное полотенце. Над ровной поверхностью воды виднелись лишь ее шея, соски и колени