Все оттенки черного - Татьяна Степанова

Ступеньки скрипнули: со второго этажа по лестнице спускался мальчик лет двенадцати, тот самый Антоша, которого Колосов еще ни разу не видел. Вид у него был заспанный и сосредоточенный, какой бывает у детей, когда поутру они шествуют по своим важным «хитрым делам» (туалет и ванная в доме располагались на первом этаже). Мальчишка был босой, голоногий, в одной лишь коротенькой полузастегнутой клетчатой рубашке. Он прошлепал по ступенькам, шмыгнул мимо них по террасе и скрылся за дверью, ведущей в коридор, в глубину дома…

— Я только вас очень прошу, молодые люди, чтобы все, что я вам рассказала, осталось строго между нами. — Александра Модестовна встала и поплотнее прикрыла дверь. — Константин крайне болезненно реагирует на любые намеки, понимаете? Он мужчина, и он вбил себе в голову, что все случившееся в их семье пятнает несмываемым позором не только их известную в Москве фамилию — а дед его имел чин генерал-лейтенанта, корпусом командовал, награды имел правительственные, — но и ложится пятном на память покойной матери, которую Костя боготворил. Ведь, в конце концов, это она ввела в их семью этого извращенца. Поэтому я прошу вас и надеюсь на ваше понимание и такт.

— Конечно, Александра Модестовна, можете на нас положиться, — с готовностью согласился Колосов. — Спасибо за проясненные и важные для нас подробности деда, А теперь мы бы хотели переговорить с Олегом Игоревичем Смирновым.

— Зачем? — Она спросила это так резко и грубо, что Колосов даже опешил. Это был тон другого человека, незнакомого и неизвестного. Это было и другое лицо: напускная любезность сменилась холодным отчуждением и неприязнью. — Я вам уже сказала, Олегу нездоровится. Он плохо себя чувствовал вчера, ночь не спал, заснул лишь под утро.

— Сожалею, но мы обязаны поговорить с ним безотлагательно. За этим, собственно, мы и пришли по поручению заместителя областного прокурора. — Караулов, приврав для солидности, встал со стула. — Жаль беспокоить такого человека, но мы вынуждены.

Александра Модестовна тоже медленно поднялась.

— Насколько я знаю, чтобы вызвать человека на допрос, его извещают повесткой. Вы же сказали, что, если я соглашусь рассказать вам о Сорокиных, вы не станете настаивать на…

— Но вы-то и без повестки стали с нами разговаривать, Не думаю, что и Смирнов захочет стать объектом разных досадных процессуальных формальностей. — Караулов говорил тихо, внятно. Как и Колосов, он недоумевал: что с ней произошло? Откуда такая странная перемена в поведении? Почему она идет на конфликт? Почему — и это так явно читается на ее раздраженном лице — она не желает допустить их к Смирнову?

Тут на лестнице снова послышались шаги. Колосов поднял голову. На него, облокотясь на перила, смотрела седоволосая женщина в шелковом цветастом халате. Судя по ее виду, она вроде бы тоже только что поднялась с постели, и, глядя на расплывчатые очертания ее тела, складывалось впечатление, что под халатом на ней ничего нет. Тут на террасе снова появился мальчик. Шмыгнул к лестнице, вбежал по ступенькам.

То, что он сделал в следующую секунду, можно было на первый взгляд посчитать обычной детской шалостью. Он подскочил к женщине (Колосов догадался, что перед ними не кто иная, как Хованская) и прыгнул к ней сзади на спину, обхватив рукой за шею — словно играя.

— Антоша, нельзя, подожди, не нужно… не сейчас, — ее тон был тоном любящей бабушки, укоряющей расшалившегося внука, однако…

Колосов смотрел на ее руки и мальчика. Тот воровато и блудливо сунул ей руку за пазуху, сжав обвисшую грудь, а она быстро, резко отбросила его руку от себя. И вот мелькнули босые детские ноги, дробно простучав по ступенькам, — и мальчишка скрылся наверху. Все это длилось секунду. Никто, кроме Колосова, ничего и не заметил. А он… Он даже не успел ничего сказать.

— Саша, кто эти люди, что им угодно? — спросила Хованская громко и надменно.

— Из прокуратуры. Хотят немедленно видеть Олега. — Так проводи их к нему.

— Но я думала, он… Это нарушит… Он же..

— Ничего страшного не случится. Ты же видишь, люди на службе, у них к нему дело. — Хованская медленно, грузно спустилась по ступенькам. — Извините за беспорядок. Мы только что встали.

Колосов чувствовал на себе ее взгляд. Александра Модестовна повела их наверх, и планировку второго этажа дачи ему удалось разглядеть более подробно. Верх был разгорожен на комнаты, разделенные узким коридором. Колосов заметил следы недавнего ремонта; двери импортного производства, хорошего качества, потолок отделан новой финской вагонкой, латунные ручки на дверях свидетельствовали, что их покупали в престижном магазине.

«Интересно, — думал Колосов, — на что сейчас живет вдова? Муж умер. Конечно, человек он был небедный, после него много чего осталось, но… картины, вещи, говорит, что не продает, музей организовать желает. Музей-квартиру, что ли? А сама куда денется тогда? И на даче ремонт сделала, внизу тоже, видимо, все переоборудовано. На какие деньга она себе все это позволяет? И вообще, чем она сейчас занимается, где работает? И работает ли? Балерины, если она и правда когда-то на сцене выступала, в сорок с хвостом на пенсию уходят, даже самые знаменитые. И пенсия-то грошовая…»

Александра Модестовна негромко постучала в крайнюю дверь: «Олег, к тебе пришли», развернулась и направилась к лестнице, всем своим видом показывая, как она неприятно поражена бесцеремонностью своих посетителей.

Дверь приоткрылась — узкая щель. Их явно разглядывали. Потом дверь открылась шире, и на пороге появился Смирнов. Он болезненно щурился, словно от яркого света. А в коридоре, лишенном окон, было сумрачно. Колосов не раз видел этого человека по телевизору и думал, что тот будет точно таким же, как на экране. Вид Смирнова поразил его до крайности.

Перед ним стоял почти старик — небритый, опухший; с отечными мешками под глазами, с землистым цветом лип», всклокоченной шевелюрой. В нос шибануло резким запахом пота, немытого тела. И еще какой-то тяжелый, неприятный запах шел из комнаты — от него к горлу волной поднималась тошнота.

— Что вам нужно? В чем дело? Кто вы такие? — Смирнов смотрел на них, все так же щурясь, словно у него болели и слезились от света глаза. Он напоминал ночную птицу, ослепленную электрическим светом. Одет он был в дорогой спортивный костюм, самую дачную нашу униформу. Однако складывалось впечатление, что он вот уже несколько суток подряд его не снимает, да и спит в нем, не раздеваясь. Колосов заметил у него черную шелковую косынку. Смирнов нервно комкал ее в левом кулаке.

Они с Карауловым в который уж раз официально, с демонстрацией «корок», представились режиссеру.

— Нам необходимо с вами поговорить, Олег Игоревич, — сказал Караулов многозначительно.

— О чем? — Смирнов тяжело глянул на них из-под набрякших век. — По какому такому поводу меня на даче моих друзей посещает следователь прокуратуры? — Он перешагнул через порог, захлопнул дверь в комнату, не пропуская их туда, а держа, как незваных гостей, в коридоре. Плотно прислонился к двери спиной.

В это самое время в конце коридора приоткрылась на узенькую щелку еще одна дверь, но тут же захлопнулась. Кто-то либо подслушивал, либо просто не желал показываться чужим людям на глаза.

«Если бы не их почтенный возраст и репутация, можно было бы подумать, что они тут все просто зависли на даче в глубоком похмелье, как это у творческой интеллигенции нашей порой случается — гениальный коллективный запой», — промелькнуло в голове Колосова. Вспомнилось, как однажды с опергруппой в качестве «ответственного от руководства» он выезжал в Переделкино на кражу с дачи модного поэта. И тот встречал их в полной прострации, пьяный и растерзанный, а о пустые бутылки из-под дешевой водки в прихожей трудно было не споткнуться. «Может, и правда это тут мы в разгар попали маленького дачного, как это Шукшин говаривал, — бардальеро? — Но Колосов тут же сам себе возразил: — Но спиртным от этого гуся театрального и не пахнет вроде. Вокзальной уборной несет, это точно, а чтобы водкой… И бабы тоже вроде трезвей стеклышка».

— Я хочу побеседовать с вами в связи с расследованием уголовного дела, находящегося в моем производстве, дела об убийстве в поселке Май-Гора известной вам гражданки Сорокиной и некоего гражданина Тарантинова Петра Егоровича, которые… Олег Игоревич, да что это с вами? Вам плохо?! — Караулов, поперхнувшийся на середине своей давно уже затотовленной «следственно-процессуальной» фразы, тревожно придвинулся к Смирнову, который внезапно сильно побледнел. — Вам плохо?

— У меня был приступ ночью… Ничего, сейчас… Сейчас пройдет… вот уже… Извините, печень барахлит… («А вдова только что сказала, что сердце», — отметил про себя Колосов.) Ничего, все в порядке. — Смирнов еще плотнее вжался в дверь спиной. — А что… тут, значит, еще кто-то умер насильственной смертью ? Когда ?!