Пленных не брать! - Виктор Бурцев

Проснулся я рано. За окнами всё было залито тем редким, особенным утренним светом, который бывает в очень ясные и жаркие летние дни. Юлька спала, зарывшись в одеяла.

Я встал, огляделся. Теперь, при свете, комната не казалась чем-то из ряда вон выходящим. Обычные бревенчатые стены, невысокий потолок, деревянный пол. На всём лежала пыль. Только кровать, на которой мы спали, выделялась среди общего запустения свежими простынями. У окошка примостился маленький столик. Я подошел ближе. Старые фотографии. В деревянных, простеньких рамках, пожелтевшие. История целой семьи.

Вот дети. Взрослые, стоят у забора. Сам хозяин хутора, в морщинах и той самой, старой, заношенной куртке. Отдельно большая фотография молодой женщины – красивой, с характерными лапландскими чертами лица.

Я присмотрелся к другому фото: немолодой мужчина, в военной форме, с заметным брюшком, седоватый, с винтовкой на плече. Грудь, однако, колесом, хотя явно резервист, не кадровый, фуражка надвинута на лоб. Погоны... Я видел слишком много солдат, одетых в кители с такими же погонами, с такими же цветами... Финская кампания. Страшная и холодная.

Впрочем... Кто видел? Я? Мой предок?..

– Это же Юкки, – звонко произнесла Юлька за моей спиной.

От неожиданности я вздрогнул и едва не выронил фотографию.

– Ты напугала меня, – сказал я недовольно.

– Извини. – Она быстро чмокнула меня в щеку. – А ты небритый...

– Мужчине свойственно быть небритым с утра, пора бы привыкнуть.

Мы быстро собрались, умылись у ручника. Юлька поставила воду на маленькую электрическую плиту.

– Слушай, а где хозяева?

– Не знаю, – ответил я.

В доме действительно было пусто. Чердак оказался давным-давно заселен какими-то птицами, испуганно упорхнувшими, когда я в поисках старика поднялся туда. Через дыры в крыше солнце прокладывало дорожки из позолоченной светом пыли. Собственно комнат было всего три. В одной мы ночевали, другая была «главным залом», а в третьей отсутствовала одна стена. Дом действительно был очень стар. Потолок едва ли не царапал макушку и держался, видимо, на огромной русской печи, незыблемо стоявшей в центре здания.

– Ничего не понимаю.

Юлька удивленно рассматривала остатки блинов, вчера таких свежих, варенье и три кружки. Общее запустение не коснулось только, пожалуй, тех мест, где вчера вечером были мы. Всё, чего касались наши руки, выглядело свежим, живым...

Наскоро глотнув чая и сжевав остатки блинов, мы вышли на улицу. Сарай, примыкавший к дому, был в лучшей сохранности, но также пустовал. Где-то у леса располагалась хорошо сохранившаяся и явно поддерживаемая в порядке баня. Тут стояли свежие, новенькие кадушки, набор ароматических масел и современный градусник.

Покосившийся забор, окружавший хутор, кто-то недавно подновлял.

Колодец, расположенный в центре хозяйства, имел крышку и смазанные нескрипящие петли.

Там нас и застали сыновья Юкки.

В отличие от старика они не говорили по-русски и очень слабо понимали английский. Моих знаний финского, впрочем, вполне хватило, чтобы объяснить суть проблемы. Ребята оказались смышленые и, что было немного странно, совершенно не удивились нашему присутствию на их хуторе. Дело, как известно, боится мастера, а не дилетанта, поэтому колесо на нашем «Форде» было поменяно в считаные минуты.

Когда я попытался рассказать им про гостеприимного хозяина дома, то встретил недоуменное и совершенно искреннее непонимание. Стараясь прояснить вопрос, я отвел их в комнату, где ночевал, и показал фотографию Юкки. Парни переглянулись и развели руками.

– Вы ошиблись, – сказал старший. – Дедушка умер семь лет назад. С тех пор мы иногда приезжаем сюда, в баню. Но вообще-то хутор необитаем. Тут часто останавливаются люди, кто заблудился...

...Шоссе мы нашли без проблем. До него оказалось минут десять ходу.

30

– Слово имеет товарищ Сталин, – сказал председательствующий маршал Кулик.

Воскобойников внимательно смотрел на Сталина. Что скажет вождь? Что можно сказать после двухдневного совещания начальствующего состава при ЦК ВКП(б) по сбору опыта боевых действий против Финляндии – местами изнурительного, а местами, как ни дико, смешного? В зале смеялись, когда Сталин сказал, что граф Кутузов занимался солдатскими сухарями, а снабженцы РККА – нет. Смеялись, когда начальник снабжения, корпусной комиссар Хрулев, назвал советскую армейскую диагоналевую куртку «очень красивой». Смеялись, когда Сталин критиковал «Красную звезду», сказав, что она ни черта не стоит как армейская газета. Смеялись, когда Сталин назвал комбрига Черния, военно-воздушного атташе в Англии, «честным человеком, но дураком» – за то, что Черний сообщил, что в Румынию вводится двенадцать тысяч «цветных» войск...

Народ бросает кверху шапкиИ артиллерия гремитИ едет в лентах князь СуворовИ князь Кутузов едет следом...

В зале смеялись, а перед глазами Воскобойникова стояли то «двадцатьшестерка» со сбитой башней, врезающаяся в заснеженную сосну, то тронутые тлением тела бойцов у распавшегося дома Ярка, то спина эсэсовского офицера на мушке древнего громоздкого пистолета...

Интересно, кто из тех, кто сейчас сидит в зале, знал?

– Я хотел бы, товарищи, коснуться некоторых вопросов, которые либо не были задеты в речах, либо были задеты, но не были достаточно освещены. Первый вопрос – о войне с Финляндией. Правильно ли поступили правительство и партия, когда объявили войну Финляндии? Этот вопрос специально касается Красной Армии. Нельзя ли было обойтись без войны? Мне кажется, что нельзя было. Невозможно было обойтись без войны. Война была необходима, так как мирные переговоры с Финляндией не дали результатов, а безопасность Ленинграда надо было обеспечить безусловно, ибо эта безопасность есть безопасность нашего Отечества. Не только потому, что Ленинград представляет процентов 30-35 оборонной промышленности нашей страны...

Станислав Федорович слушал, но слова проходили сквозь мозг, почти не оставляя следов. Нет, он, разумеется, понимал, что говорит Сталин. Тем более Сталин говорил правильно. Но всё же – кто из тех, кто сидит сейчас в зале и слушает о безопасности Ленинграда, знал? Кто?

И Ломоносов громким басомЗовет солдат на поле браниИ средь кустов бежит пехотаИ едет по полю фельдмаршал...

– ...Второй вопрос: а не поторопились ли наше правительство, наша партия, что объявили войну именно в конце ноября – начале декабря, нельзя ли было отложить этот вопрос, подождать месяца два-три-четыре, подготовиться и потом ударить? – неторопливо продолжал Сталин. – Нет, Партия и правительство поступили совершенно правильно, не откладывая этого дела, и, зная, что мы не вполне еще готовы к войне в финских условиях, начали активные военные действия именно в конце ноября – начале декабря. Всё это зависело не только от нас, а, скорее всего, от международной обстановки. Там, на западе, три самые большие державы вцепились друг другу в горло, когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях, когда руки заняты и нам предоставляется благоприятная обстановка для того, чтобы их в этот момент ударить.

«Сталин прав, – думал Станислав Федорович. – И я прав, Руну нельзя было оставить Айнцигеру, нельзя было именно сейчас, когда они в самом деле вцепились друг другу в горло. Они вот-вот вцепятся в горло и нам. Но почему я не отдал Руну? Почему я солгал? И – самое главное – почему я до сих пор сижу здесь, в теплом зале, среди военных и политработников, а не на нарах с миской баланды в руках? После странного возвращения, после долгих блужданий по вражеской территории, ничем не объясненных, никак не подтвержденных, после путаного рапорта о якобы обнаруженном убитом учителе Вальдене... Почему я вообще жив?!

Руна.

Потому что у меня есть Руна. Она бережет меня до поры, до того времени, пока ей не надоест. Как там сказал учитель? Руна сама выбирает себе хозяина?»

– Во всяком случае, расположение войск на Карельском перешейке преследовало три цели: создать серьезный заслон против всяких возможностей и случайностей против Ленинграда; во-вторых, устроить разведку территории и тыла Финляндии, что очень нужно было нам; и, в-третьих, создать плацдарм для прыжка, куда войска будут подвезены...

А вот и оно. «Устроить разведку территории и тыла Финляндии, что очень нужно было нам». Очень нужно было. НАМ.

Воскобойников слушал. Слушал об истории финских войн и вреде польской кампании тридцать девятого года, о непревзойденной философии Ленина («разбитые или потерпевшие поражение армии очень хорошо дерутся») и недостатках седьмой армии, о минометах и автоматизации ручного оружия, об условиях ведения современной войны и о финской армии.

– Общий вывод, – сказал Сталин. Человек, который управлял величайшей страной мира. – К чему свелась наша победа, кого мы победили, собственно говоря? Вот мы три месяца и двенадцать дней воевали, потом финны стали на колени, мы уступили, война кончилась. Спрашивается, кого мы победили? Говорят, финнов. Ну конечно, финнов победили. Но не это самое главное в этой войне. Финнов победить – не бог весть какая задача. Конечно, мы должны были финнов победить. Мы победили не только финнов, мы победили еще их европейских учителей – немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов победили, но и передовую оборонительную технику Европы. Вся оборона Финляндии велась по указке, по наущению, по совету Англии и Франции, а еще раньше немцы здорово им помогали, и наполовину оборонительная линия в Финляндии построена по их совету. Итог говорит об этом. Мы разбили не только финнов – эта задача не такая большая. Главное в нашей победе состоит в том, что мы разбили технику, тактику и стратегию передовых государств Европы, представители которых являлись учителями финнов. В этом основная наша победа!