Пленных не брать! - Виктор Бурцев

– Кончаем комедию, – сказал Воскобойников, утирая глаза тыльной стороной кисти. – Выкинь ты на хер эту коробку, прапорщик. Нет там ничего.

Бац!

Три – ноль. Таким дураком я себя никогда не чувствовал, с самой школы, наверное, когда один урод из старших классов выменял у меня колоду порнографических карт на пачку американской жвачки, оказавшейся тонко нарезанной белой технической резиной, вымазанной в мятной зубной пасте.

– Там нет ничего и никогда не было, – уверил Воскобойников. – Ты меня потешил, сержант, а Руне, судя по всему, я надоел... Забирай ее с богом.

Он по-киношному, одним рывком, разодрал ворот рубахи и достал Руну, висящую на шелковом шнурке, словно православный крест.

– Дай нож, – сказал полковник. – Не развяжу и не разорву, шелк, толстая...

– Дай ему нож, – сказал я неизвестно кому. Послушался Костик – подал Воскобойникову перепачканный в крови нож капитана Москаленко. Полковник не дурил: аккуратно перерезал шнурок и протянул мне кулак, из которого свисала Руна. Маленькая металлическая Руна. Цена ей – копейки. С виду, конечно...

Я поймал Руну на ладонь, удерживая пулемет одной рукой, и Станислав Федорович отпустил шнурок.

Я охнул.

Он выдохнул.

Руна была тяжелой, очень тяжелой. По первому ощущению – граммов пятьсот, сконцентрированных в кусочке размером с горошину.

Я принял Руну.

Воскобойников – отдал.

– Прошу об одном, сержант, – сказал он. – Оставьте нас тут, живыми. Пожить хочу. Много не получится – чувствую, да и после вас кто-нибудь явится, будут же по-прежнему думать, что Руна у меня... Но оставьте. Прошу, сержант.

Я слышал полковника, но словно сквозь комья ваты, забитые в уши: ладонь дрожала под нелепой тяжестью, искры, подобные тем, когда батарейку пробуешь на язык, вливались в меня. Вот как это бывает, оказывается. Вот зачем я здесь.

Я быстро сжал кулак, словно кто-то хотел выхватить эту чертову железку. Примостил пулемет на сгиб локтя, тяжело держать суку...

– Что вы сказали? Ах да... Оставайтесь. Мы уходим.

– А вы верите, что сможете уйти? Все вместе?

В самом деле, сможем ли мы?

Я посмотрел на прапорщика, на Костика, с каменным лицом придерживающего женщину Воскобойникова.

– Я тоже прошу вас, – сказала неожиданно Юля, – заберите ее и уходите. Я никогда не думала, что это случится и что станет так... легко.

– Всё, – сказал я, согласно кивнув. – Мы уходим. Костик, возьми автомат.

– А она? – спросил Костик.

– Отпусти. Никто нам ничего не сделает, ты не понял, что ли?

– Я понял, – сказал Костик. – Понял. А ты вот понял, Валера?

Я не хотел сейчас с ним разговаривать, но зато имел пару вопросов к полковнику.

– Идите к лесу, – велел я. – Нагоню вас минут через пять.

Костик смотрел вопросительно, поднятый автомат держал за ремень. Он меня не боялся.

– Всё нормально будет, все живы, всё хорошо! – окрысился я. – Просто хочу спросить. Идите, догоню. Не ссыте, мужики...

Мужики пошли прочь, оглядываясь. Костик всё так же нес «калаш» за ремень, а прапорщик то и дело спотыкался, потому что назад смотрел чаще, чем вперед.

– Что придумал, сержант? – спросил устало Воскобойников. Мне показалось, что за последние минут пять он постарел лет на десять.

– Всё нормально, – повторил я. – Скажи, Станислав Федорович, а почему ты не убил финна? Кирьянена этого?..

– Керьялайнена, – поправил он. – Знаешь, сержант, просто не смог. Чувствовал ответственность за него, что ли.

– А как же вышло с немцем?

– А это уже не я. Руна. Но на тебя ведь она не действует?

– Не действует, – кивнул я.

– Уверен, сержант?

Я не был уверен. Совсем не был уверен. Руна сверлила мне ладонь, царапалась и кусалась, потому что хотела крови. Но я не готов был признаться в этом полковнику, больше того, я хотел отпустить полковника и его бабу, я не хотел их убивать.

– А финн?

– Что финн? – не понял Воскобойников.

– Мертвый финн, убитый. Приходил?

– Приходил, – сказал он спокойно. – Юленьку я сберег. Надеюсь, что сберегу и дальше, пока жив... А кое-кого – не сберег.

– Хочешь сказать, что он здесь до сих пор шатается?

– Почему же здесь? Он приходит и уходит. Я не знаю, куда, и никогда об этом не думал. Понимаешь, сержант, я с этим свыкся. Как человек свыкается с отрезанной ногой, с удаленным легким, с выбитым глазом.

– Понял.

– Наверное, я должен быть вам благодарен, сержант, – сказал Воскобойников, подумав.

– За что?

– Я прожил несколько жизней. Иногда я утром просыпался и не понимал: кто я? Где? Какой сейчас год? Что мне делать, куда идти, чем заниматься? Я изменился. Стал другим – говорю иначе, веду себя иначе, поступаю иначе. Я хромал – и уже давно не хромаю. Я помнил то, чего не может быть в моей памяти... Теперь всё это кончится. Знаешь, я читал книгу, не помню автора, там были вечные люди... Стриндберги? Жутко несчастные.

– Так что, Руна дает бессмертие?

– Бессмертие? – Он с сомнением пожевал губами. – Не знаю, не знаю. Не было времени проверить, понимаешь?

– Ладно, идите в дом, – велел я. – Я сваливаю.

Станислав Федорович помог Юле подняться. Она посмотрела на меня со странной смесью ненависти и любопытства, словно на мерзкую гадину в зоопарке – бывает же такое, живет же на свете такая вот гадостная тварь, – и отвернулась. Не верила, наверное, что я просто так уйду, оставлю их в живых. Пусть удивится, мне не жалко.

– Прощай, сержант, – сказал Воскобойников.

– А как же «кровью умоешься, падаль?» – напомнил я.

– Сам разберешься, сержант, – усмехнулся он.

– В смысле?

– После поймешь.

– Загадками разговариваешь, товарищ полковник? А я не обидчивый. Мне твои загадки что шли, что ехали.

– Тем более – после поймешь.

– Тогда прощай. – Я сделал шаг вниз по ступенькам и остановился. – На запад не ходи, комиссар, – там людно.

– Я знаю, – кивнул он. – Да я и не пойду. Не успею...

Не знаю, что он имел в виду, когда это говорил. Его дело. Впрочем, если он был в самом деле полковой комиссар Воскобойников Станислав Федорович, тысяча девятисотого, кажется, года рождения, то без Руны он скоро развалится. Лет-то ему сколько... и будет у его Юленьки кучка костей и тухлого мяса.

Плевать. Их проблемы, не мои. Моя проблема – домой вернуться. Хотя где тот дом...

Подфутболивая ногами обугленные черепа, я шел к полоске зелени, в которой, наверное, ждали меня Костик и прапорщик Коля. Или не ждали. На их месте я рванул бы со всех ног через любой бурелом, лишь бы не встречаться... А может, они подобрали оружие из ямки, куда мы его сложили, залегли рядом, и мне стоит только подойти поближе. Вот только они забыли, что меня охраняет Руна.

А Руну я ведь так и не оживил. Когда я стрелял в доктора, Руна была у Воскобойникова.

Значит...

Ничего не значит.

Просто надо спешить и успеть первым. А самое главное – осталось выбрать: Костик или прапорщик. Прапорщик или Костик.

В самом деле, не собираюсь ли я отдавать эту железку правительству России? Не говоря уже об Украине.

Но ведь можно выбросить ее в болото. Руна найдет хозяина, но случится это через годы, десятилетия, века... Мои дети и внуки и те не доживут, потому что нет у меня в планах ни детей, ни внуков. И буду я сидеть в богадельне, срать под себя, есть пюре из сушеного картофельного порошка, запивать молоком из гнилого сухого молочного порошка и вспоминать былые годы.

И всё же: прапорщик или Костик?

Костик или прапорщик?

Я посмотрел на большой старинный пистолет у меня в руке. Пистолет со стволом, в который, казалось, можно было засунуть палец; прищурился и прочел выбитые на металле буквы: «Dansk-Rekilriffel-Syndikat. Kobenhavn. Patent Schouboe».

И услышал холодный, замерзший, пустой смех.

Вместо послесловия

Когда на мониторе появились первые строчки этой книги, еще не было президентских выборов на Украине с «оранжевой революцией». Не было президента Грузии Саакашвили. И, наверное, совсем случайно получилось, что значительная часть романа посвящена войне с Украиной, некоему вооруженному конфликту в Грузии, странному, неприглядному будущему самой России, хотя в последнее время принято считать, что всё у нас налаживается, всё идет хорошо... Да и о войне с Грузией или Украиной никто не упоминает. Тьфу-тьфу, как говорится. Не приведи бог.

В первом варианте вместо взорванных памятников Путину фигурировали памятники Ельцину, да и всё остальное, касающееся России, было написано не совсем так. Однако время шло, проект «Виктор Бурцев» был временно приостановлен по разным причинам, объективным и субъективным, а мир вокруг жил своей собственной жизнью, не подчиняющейся подчас никакой логике. Поэтому в итоговом тексте всё сложилось именно так, как видит сейчас на бумаге читатель.

В принципе «Пленных не брать!» – приквел (сиречь предыстория) другого романа Виктора Бурцева, «Зеркало Иблиса». Поскольку «Зеркало» вышло значительно раньше, автор постарался не создавать пересечений с ним и ввел в текст лишь одного героя «Зеркала», да и то мимоходом. Можно было и не вводить, но пусть будет. Фишка такая.