Солнечное затмение - Андрей Попов

   Жерас сидел поджав под себя ноги и слушая траурное побрякивание холодных цепей. Сколько прошло времени с того момента как его сюда кинули? Декад шесть или семь? Его совершенно ничем не кормили и не давали воды. Иногда он подставлял язык под грязные капли, стекающие с кирпичной стены. Поначалу он как-то пробовал освободиться: дергал цепи, надеясь вырвать металлический штырь, пытался разогнуть кольца на запястьях, также совершал совершенно несуразные действия: отчаянно выл, посылал в пустоту проклятия вперемежку с беспомощными молитвами. Но абсолютно ничего не помогало.

   Он опять под землей! Выбрался из одной могилы, чтобы угодить в другую. Сидел и мрачно смотрел через круглый имплювий на осколок внешнего мира. Где-то бесконечно-далеко грело несколько небесных костров -- всего лишь несколько нарисованных точек на черном полотне мироздания. Может быть, именно они не позволяли ему окончательно помрачиться умом. Лучины Жерас зажигал крайне редко и лишь для того, чтобы убедиться, что мир вокруг него еще продолжает свое жалкое существование. Жерас успел смириться со всем: с собственным поражением, с телесными муками, с предстоящей казнью. Одно лишь мучило его и, казалось, будет продолжать мучить даже после смерти. Этим ходячим на двух ногах фактором являлся Даур Альтинор. Всякое воспоминание о нем приводило тело в судороги, а душу повергало в огонь. Стоило принцу только подумать, что его убийца сейчас разгуливает на свободе (нет, не просто разгуливает, а наверняка сидит за одним столом вместе с его отцом и еще выражает ему "искренние" соболезнования из-за смерти сына), -- стоило только подумать... Жерас вновь начинал истерически дергать цепи, исполненный бессильной ярости. В своих отчаянных фантазиях он рушил и сжигал целые города, лишь бы найти советника Альтинора, лишь бы вытрясти из него душу, лишь бы засунуть его собственную душу ему в ...

   Когда же ярость стихала, а буйство мыслей разбивалось о стенки черепа, Жерас успокаивался. Он снова мрачно поглядывал на имплювий, снова томился элементарным желанием что-нибудь поесть или что-нибудь выпить. Хотя бы согреться. Порой он проваливался в дремоту, но сама эта дремота не приводила к бесчувственности, к провалу в сознании, о котором так мечтала его измученная душа. Слабый сон, переполненный кошмарами еще больше, чем явь, стал мучительной болезнью для духа.

   Иногда к имплювию подбегали дети солнцепоклонников, смотрели на него сверху сквозь решетку, перешептывались между собой. Для них появилась лишняя забава: поймали живого мракобеса, который может ходить как человек, да еще и разговаривает. Жерас хорошо помнил, как ему в детстве тоже внушали, что солнцепоклонники -- не люди. Это чудовища, накинувшие человеческую личину.

   Впрочем... весь этот словесный бред уже не имел для него никакого интереса. Волновало только одно: как быстро все закончится и как скоро он увидит Настоящий Мир? Его душа, трепещущая в теле, рвалась наружу, но была связана сетью ноющих нервов. Вырвать душу из тела было также непросто, как самому удалить больной зуб из десны. Время для него превратилось в вонючую застоявшуюся жижу и, казалось, никуда не двигалось. Под ногами была сырая холодная земля. Над головой -- столь же холодный воздух. Жерас пытался разогреть его своим частым дыханием, но от этого только почувствовал, что сам быстро остывает.

   В какой-то момент ему показалось, что решетка вверху сильно заскрипела. Он поднял голову и тут же ослеп: яркий факел создал такой разительный контраст абсолютному мраку, что глаза словно закололо маленькими иголочками. Далее голос:

   -- Ну как, мракобес, не скучно тебе здесь? Поди молишься своему, как вы его называете, Непознаваемому? Молись... Терпеливо молись. Может прибежит, да и вытащит тебя отсюда.

   Отец Гийом поставил деревянную лестницу и кряхтя спустился в землянку. Факел в его руке принес частицу столь желанного тепла.

   -- Молись... -- он махнул рукой. -- Только сразу хочу тебя предупредить. Все это лишь начало твоих мучений. Прежде чем ты подохнешь, тебя будет часто бросать в жар и в холод. Мы не успокоимся, пока не услышим твоих стонов. Но увы! Все твои страдания не искупят и крупицу того зла, которое причинили нам ты и твой отец, проклятый Эдвур.

   Старик отдышался, поправил свои седые патлы и поднес огонь к лицу Жераса. Тот зажмурился от внезапного пеклища, но стерпел и не проронил ни слова. Тут сверху послышалась еще какая-то возня. Из имплювия показалось лицо маленького мальчика.

   -- Отец Гийом, вы просили книгу. Вот она. -- И протянул старику какой-то пухлый томик в черной обложке.

   -- Спасибо, сынок, иди с миром! Я скоро принесу то, что обещал.

   Свобода была, казалось, так близка. Открытое небо над головой, всего лишь больной, беззащитный старик. Жерас умирал от желания рвануться что есть сил и вылететь наружу. Были бы цепи хоть немного подлиннее, он бы немедленно обмотал ими шею лученосного пастора и хотя бы в его смерти нашел для себя временное успокоение. А старик словно видел все его тайные побуждения.

   -- Бесишься от отчаяния, да?.. Бесись! Это и тебе придает сил, и нас развлекает. На вот! Я принес тебе теплой одежды, а то чего доброго загнешься раньше времени, кого мы потом мучить будем? -- Гийом небрежно накинул на него дубленку. -- Да и воды вот принес... Немного.

   С изумлением для себя Жерас почувствовал, что готов чуть ли не расцеловать своего мучителя. Он с жадностью осушил флягу и укутался в мягкое тепло: теперь хоть немного выспаться можно будет. Но так ничего и не сказал.

   Отец Гийом тоже подумал, что сорить словами перед таким извергом -- чрезмерное к нему снисхождение, выбрался наружу и звякнул решеткой. Послышался недовольный скрежет закрываемого замка. Жерас тщательно завернул свое озябшее тело в дубленку и почувствовал сладкую истому разливающегося тепла. Даже испытал многократно отраженную тень бесконечно-далекого счастья. Он погрузился в сон прежде, чем успел принять лежачее положение...

   Проснулся он ровно через вечность. Да, стало легче дышать, ушла часть страшной усталости, мерзли только кончики ног, да и те, если хорошо потереть, можно было привести в чувство. Но решение одних проблем усугубило другие: во-первых, ужасно хотелось есть, и еще хотелось вырваться наружу -- да так сильно, что он опять принялся дергать несговорчивую цепь. Жерас решил зажечь лучину, чтобы посмотреть: металлический штырь хоть немного вылез из стены? Но когда для взора стали видимы мрачные стены с небрежной кирпичной кладкой, он в очередной раз безнадежно вздохнул. И тут вдруг подумал: а на чем он, собственно, сидит? Ведь не на камне, а на чем-то твердом и, что странно, теплом...

   Вот номер! Он сидел на кожаном переплете той самой книги, которую старик по скудости ума забыл в его темнице. Жераса это слегка развеселило. Он небрежно поднял фолиант, но тут же отбросил его в сторону. На переплете было написано: "Книга Древностей". Так он и думал! Священное писание еретиков!

   Вот только в чем вопрос: старик-склерозник на самом деле ее здесь забыл или просто захотел забыть? К удивлению для себя, Жерас быстро успокоился. Собственно говоря, чего ему терять, кроме своих оков и мозгов? Он поднял фолиант, придвинулся к горящей лучине и, от абсолютного незнания чем себя занять, принялся читать с первой страницы. Вначале шла всякая тягомотина, причем, довольно предсказуемая. Здесь чьей-то беспардонной рукой писалось о том какие замечательные невинные овечки эти солнцепоклонники, и какими же извергами являются пасынки темноты, часто упоминаемые здесь под термином "мракобесы". Потом много говорилось о самом солнце: кто оно или что оно. Приводились цитаты из неведомых источников, которые все казались Жерасу противоречивыми даже между собой, не говоря уж о вопиющим противоречии со здравым смыслом. Перелистывая очередную страницу, он повторял одно и то же:

   -- Ну и хренотень! Чего только не понавыдумывают, чтобы самим себе заморочить мозги!

   Как выяснилось, Книга Древностей делилась на две большие части, это "Житие предков" и "Свидетельства". В первой из них долго и нудно описывались древние мифы о том, как солнце вставало из-за краев земли, и это называлось у них "утром", как оно катилось по небу словно легкий воздушный шарик, и как падало в некую пропасть, именуемую "горизонтом". Жерас впервые узнал, что на языке еретиков означает слово "день" и слово "ночь". Здесь проще простого -- день, это когда повсюду свет, а ночь уж очень напоминала жизнь черной вселенной. Не мудрено, что в существование ночи ему гораздо легче было поверить. Здесь он прочитал и о легендарных птицах, летающих по небу со скоростью пущенной стрелы и о многих диких зверях, которые считались давно вымершими. Почему-то ни слова не сказано ни о медитаврах, ни о небесных кострах, ни о Циклонах Безумия, ни о Лабиринтах Мрака. Он с такой же тщетностью искал упоминания о Непознаваемом и созданной Им ошибочной реальности. В древности, согласно этой книги, люди не особо-то отличались от нынешних племен: те же войны, болезни, измены и предательства. В те времена просто буйствовали все виды колдовства -- особенно механическое и электромагнитное. Колдовство не только не запрещалось официальными властями, но и поощрялось ими.