Черви - Алекс Граймс

Борис вытащил из своего чемодана книгу и аккуратно положил на пустую полку. Слезы сами по себе наворачивались, и хотелось разрыдаться, но Борис себе не позволял. Пустая полка и непрочитанная книга маленькой девочки.

Он хорошо помнил, как она прижималась к его руке, и возбуждение нарастало, когда он массировал плечо девочки, пока смотрели фильмы ужасов. Она их боялась, и даже снились кошмары, но ей они нравились, и просила: давай еще, давай еще! Они почти каждую субботу смотрели фильм ужасов. Это был их маленький ритуал, который повторялся почти каждую неделю, каждый месяц и два года подряд.

Борис с большим удовольствием убрал бы комнату дочери, чтобы ее больше не видеть. Потому что, когда он проходил мимо нее по коридору, на него находили тоска и разочарование в этом в мире – разве в нем есть хоть какая-то маленькая справедливость: дети не должны умирать такой ужасной смертью.

А когда ложился спать, порой, бывало, он не мог просто заснуть от одной ужасной мысли для любого человека: что чувствовала его дочь в момент, когда ее трахали. Когда член входил в нее. Как такое может сделать нормальный человек? Как на такое может кто-то пойти? Для Бориса на всю жизнь останется загадкой то, откуда берутся такие уроды. Ужасная мысль ему приходила почти каждую ночь, и не мог долгое время заснуть. Он бы с большим удовольствием убил его. Медленно, мучительно, чтобы понял, каково это.

Кошмары снова и снова возвращались к нему по ночам. Где снова появлялась его мертвая дочь и кричала о помощи. Кричала, звала папу и умоляла помочь. Но каждый раз он не мог спасти, потому что некая невидимая стена просто не давала этого сделать. Стена, через которую нельзя пройти, нельзя пробить. Стена – это случай.

Борис вскочил весь потный. Он не сразу понял, где он находится и почему он спал на полу. Совсем понемногу его воспоминания возвращались обратно. И снова видел кошмарный сон. И снова проснулся под утро. Когда уже в окно светило солнце. Все это было похоже на один большой плохой сон. Из которого Борис никак не мог выйти, чтобы положить всему этому конец. Сон для него стал совсем другим после смерти дочери. Стал холодным и каким-то мерзким.

Борис взглянул на Арину, которая прижалась к стене, чтобы не упасть. Она была прекрасна даже когда спала. Хотя каждый раз ловил себя на мысли, что она пускает слюни, пока дрыхнет и видит сны. Спать совсем не хотелось, уже и не было смысла. Совсем скоро снова идти на работу, а там было, как всегда, много работенки.

Было приятно ощущать аромат ее волос. Было приятно лежать рядом с ней, зная, что ты совсем не один человек. Тебя могут поддержать. Борис был рад. Он только сейчас обрел некое счастье, что мог обнимать Арину. Он любил ее, невзирая на ссоры. Но новая жизнь была совсем близко. Совсем скоро их здесь не будет. Они смогут выбраться. Помощь друга никогда не помешает.

Борису пришла гениальная идея, по крайней мере как ему показалось. Позвонить сегодня Юре и попросить о помощи. Больше он не мог жить в этой нищей квартире, находиться в Ринске. Тесниться на старом маленьком диванчике. И помнить, что у тебя нет уже дочери. Нужно идти дальше. Борис хотел идти. Борис хотел забыть прошлое.

– Я люблю тебя, – прижимаясь к Арине. Она будущее. Они. И новая жизнь.

16

Андрей убегал. Настоящий Андрей, который был заключён в его голове, убегал от тысячи копий своей жены. А может даже, их было миллион. Да какая разница. Это ничего не меняло. Андрею всё время приходилось убегать от них. В этом сером дождливом городе.

Он тихо сидел в старой «Волге» за рулём, слегка опустившись вниз, чтобы не светиться лишний раз. Его рука была на месте. Как потом это он назвал, произошёл сброс, и теперь с ним происходила новая жесть, в которой оказался только он в центре внимания. Он нервно тарабанил пальцами по рулю, ожидая крики её, давно умершей жены.

Андрей не мог точно сказать, сколько прошло с того момента, когда произошёл сброс.

Он проснулся у себя в квартире. Как ни в чём не бывало. Он медленно поднялся на ноги и увидел на кровати Нину. Которая слегка похрапывала, пока была ещё живой. Даже тогда, когда ей осталось совсем немного, эта привычка никуда не делась.

Андрей не верил своим глазам, пока не началась самая настоявшая жесть. Он минут пять стоял и пялился на свою жену, не понимая, как она могла оказаться у него в кровати. Ведь этого просто не может быть. От этого интересного рода занятия оторвал дверной звонок.

Андрей невольно пошёл к двери. Его лицо было бледное, даже можно было найти нотки ужаса. Подойдя к двери, он посмотрел в глазок и замер. Там стояла жена, которая в то же время лежала на кровати. Он протёр глаза и снова посмотрел в дверной глазок. К несчастью для него, зрение не обманывало.

– Андрей, давай открывай эту чёртову дверь, или хочешь, чтобы я ту т замерзла? Я вся промокла под дождём, – она была сильно недовольной.

– Ты? – его голос задрожал.

Нижняя челюсть просто упала вниз. Он стоял с открытым ртом около минуты, пытаясь переварить всё в мозгу.

– Да открой эту чёртову дверь! – яростно воскликнула Нина. – Или хочешь, чтобы я её выбила? Да легко, сейчас позвоню полиции.

Андрей вспомнил, как казалось короткое время, сон, где ему с лёгкостью оторвали руку. Сон был для него такой же реальностью, как это. Но вся эта реальность была лишь одним фокусом. Здесь, вокруг него, ничего не было реально. Андрею было просто страшно осознавать, что он в своей голове или просто спит.

Он помнил тот самый момент, когда последний раз общался с голосом в машине. Когда у него был труп в багажнике. Волна электрического тока пробежала по телу. Ужас бился прямо в дверь. Ужас его жены. Ужасная жена снова вернулась домой. И требует, чтобы ей открыли.

Андрей не стал открывать дверь, а просто отошёл назад.

– Я знаю, что ты ещё возле двери. Я слышу твоё громкое дыхание. Неужели ты решил со мной играть в игры? Я ведь сказала, что я до ниточки промокла.

– Прости, – прошептал самому себе Андрей и устремился в спальню.

Вернувшись обратно, он не увидел Нину. Кровать была пуста. Андрей, как в детстве, почувствовал, как по телу пробежали мурашки. И воображение говорило: она там, сзади тебя, а в руках НОЖ! Андрей замер.

Он даже не хотел представлять