Письма, несущие смерть - Бентли Литтл

И почему я заметил это только сейчас?

Я внимательнее вгляделся в вереницу Писателей Писем. Некоторых я не определил, но не зря моей специализацией в колледже была литература. Во многих я признал знаменитых писателей. Лео с длинной густой бородой вовсе не походил на старого хиппи; он был похож на… Льва Толстого. Низкорослый горбатый Александр? Александр Поуп. Джеймс? Джеймс Болдуин. Билл? Уильям Берроуз.

Я повернулся к Вирджинии:

— Вы Вирджиния Вулф.

Она кивнула.

— А вы не знали? — хихикнул Берроуз, заметив мое изумление. — Вы не так сообразительны, как мы думали.

— Заткнись, — оборвала его Вирджиния.

— Сука.

У меня кружилась голова. Можно ли как-то тактично спросить о том, что меня волновало? Я ничего не придумал и просто выпалил:

— Что вы такое? Вы мертвы. Вы все мертвы. Вы… призраки?

Они дружно рассмеялись.

— Никто не умирает, — сказал Толстой с сильным акцентом.

— Не здесь, — добавил Амброз Бирс.

— Вы исчезли. Примерно в 1914 году. Никто не знает, что с вами случилось.

Он развел руками:

— Вы теперь знаете.

— Вирджиния, вы совершили самоубийство. — Я повернулся к Хемингуэю. — Вы тоже.

— Я отозвалась на письмо, — тихо сказала Вирджиния.

— Я выследил подонка, который не отставал от меня двадцать лет, — сказал Хемингуэй. — Таких вы теперь называете упорными преследователями. Но когда я попытался встретиться с ним лицом к лицу, — он скривился, — то оказался здесь.

— Здесь? — тупо повторил я, начиная понимать, что город, в котором я живу, совсем не тот, каким я его считал. Вероятно, корпорация контролировала не только здание, в котором я работал, и не только комплекс, в котором я жил. Я вспомнил, как необъяснимо опустели улицы Бри, когда я начал работать на корпорацию. Я вспомнил свое ощущение, будто соседние дома — необитаемые оболочки, а я — единственный, кто живет на этой улице.

— Никто из нас не умер, — объяснил Джон Чивер. — Мы все попали сюда, как вы; нас обманули, заманили или наняли. Мы читали или смотрели по телевидению о своей предполагаемой смерти, но это неправда. Мы не знаем, чьи тела находили, не знаем, как организовывали наши смерти, как одурачивали наших близких. Однако правда в том, что мы живы и здоровы, обитаем в этом… месте. Кто-то по какой-то причине состряпал обстоятельства нашей гибели.

— Но…

— Живы ли мы? — В глазах Чивера засверкали озорные огоньки. — Нет худа без добра. Мы не стареем. Мы все в том возрасте, в каком попали сюда. Как и вы. Многие из нас взялись за перо в надежде на бессмертие и, по иронии судьбы, бессмертие, похоже, обрели. Благодаря нашим произведениям.

— Эпистолярным произведениям, — презрительно уточнил Толстой. — Самому эфемерному из всех видов литературы.

Я попытался собраться с мыслями.

Вирджиния коснулась моей руки.

— Мы воспользовались шансом навестить вас. Они знают, что мы здесь, и будут следить за нами еще пристальнее… и за вами. Я хотела прийти одна, но… — Она покачала головой.

— Мы тоже захотели навестить вас, — сказал Эрнест.

— Вы очень могущественны, — повторился Джеймс Болдуин.

— Вы — единственный, кто может помочь нам, — сказала Вирджиния. — Вы — единственный, кто может покончить со всем этим. Я подумала об этом, как только увидела вас, особенно после того, как прочитала ваше сочинение и стала свидетелем вызванной вами паники. Они это тоже знают. Вот почему они занимают вас ерундой, вот почему они не поручают вам важных дел.

— Кто они? — спросил я.

— Старейшины, — ответил Томас Манн.

— И возможно, тот, кто стоит за ними.

Верховный Писатель Писем Стэна.

— Туман сгущается, — заметила Джейн Остин, стоявшая у распахнутой двери, и, услышав ее слова, гости переполошились.

Я вспомнил Шеймуса и задрожал, холод пронзил меня до самых костей. По-моему, все остальные отреагировали так же. Молча, но очень быстро они развернулись и направились к двери. Каждый на секунду останавливался попрощаться со мной, поблагодарить, пожелать мне удачи, коснуться меня. Они были здесь всего несколько минут, но за эти короткие минуты я узнал больше, чем за весь прошедший год. Смысл того, что я обнаружил, сбивал с ног.

— Здесь сейчас опасно, — сказала Вирджиния, выходя. — Я свяжусь с вами, когда смогу. Нам нужно кое-что устроить. Мы обязательно поговорим.

Они исчезли в темноте, опережая клубящийся туман. Никто из них не приехал на машине, поэтому я сделал вывод, что они живут где-то в нашем комплексе. Интересно, почему я никогда не видел никого из них раньше.

Я закрыл за ними дверь. Запер ее.

Где мы? — раздумывал я. Что это за место? Как давно оно появилось?

Слишком о многом мне надо было подумать. Мой мозг был перегружен. Хотелось позвонить Стэну, однако сегодняшние события, пожалуй, лишь усилят его паранойю. Даже если мой телефон не прослушивается в общепринятом смысле, кто-то —

или что-то

— может подслушивать.

Я решил не ложиться спать, попытаться распутать эту таинственную историю и разгадать иную реальность Писателей Писем, но, размышляя о том, о чем я должен подумать, я заснул на диване и крепко проспал до самого утра.

На работу я приехал в обычное время, делая вид, что все нормально, ничего особенного не происходит, но внутренности завязывались узлами, желудок горел от избытка кислоты. Вирджиния ждала меня в моем кабинете. Она нервничала и не выспалась, то есть выглядела так, как я себя чувствовал. Когда я вошел, она встала.

— Нам необходимо поговорить.

— Здесь безопасно? — удивился я, оглядываясь.

— Нет. У вас дома. Вечером. Я приду одна.

Она не пришла.

Вернувшись домой, я ждал ее, не ложился до начала второго и в конце концов заснул, уморенный своим бдением. Я надеялся, что дверной звонок или стук меня разбудят, надеялся, что Вирджиния позвонит или пришлет письмо, но проснулся я очень поздно, в десятом часу, и не обнаружил никаких признаков ее попыток связаться со мной.

Должно быть, что-то с ней случилось, подумал я и отправился на работу. Сначала я заглянул к Генри узнать, нет ли каких новостей; во время ленча держал ушки на макушке, надеясь услышать какие-нибудь слухи, однако, если что-то необычное и произошло, никто ничего не знал.

Стэн остался в своем кабинете, поэтому я обедал один. В дальнем конце кафетерия я заметил Элен и Фишера. Они помахали мне, я кивнул в ответ, но ни они, ни я не попытались сесть вместе. Насколько хорошо я их знаю? Они вполне могут оказаться шпионами.

Любой был потенциальным врагом. Стены имели глаза и уши.

После ленча я сидел за своим письменным столом, заставляя себя не работать. День длился бесконечно.

Я уже собирался ехать домой, когда заглянул Генри и попросил меня перед отъездом заглянуть к нему в кабинет. Мое беспокойство за день не ослабло. Я нервничал не меньше обычного, беспокоясь о Вирджинии, но сказал Генри, что зайду, и через несколько минут уже стучался в дверь из матового стекла.

— Войдите! — крикнул он.

В кабинете кроме Генри оказался мой знакомый чиновник.

Я взглянул на Генри так, словно обвинял его в предательстве, хотя понимал, что он не виноват. Он отвел глаза.

— Здравствуйте, мистер Хэнфорд, — бодро начал чиновник. — Надеюсь, вы продуктивно сегодня потрудились.

Я выбрал уклончивый ответ:

— Не могу пожаловаться.

— Вы счастливы здесь?

— Почему вы спрашиваете?

— Поговаривают о вашем переводе на десятый этаж. Мы полагаем, что вас недооценили.

— А вы оценили?

— Да. Кроме того, открылась пара вакансий.

— Я не люблю офисные клетушки. Мне больше нравится мой кабинет.

— Мы можем это устроить.

Пародия на разговор продолжалась слишком долго. Я устал еще в самом начале, но сбежать не мог, и приходилось подыгрывать. Беседа велась по кругу, мы возвращались к началу, не находили никаких решений, повторяли одно и то же, не выдавая никакой информации. Все это казалось пустой тратой времени, но в конце концов мне разрешили уйти. На улице стемнело, парковка опустела.

Я поехал домой.

Я нашел Вирджинию Вулф в своей ванне; чтобы она не всплыла, к ее телу привязали камни.

Эрнест Хемингуэй сидел на кухне с дробовиком в руках. Его мозги разлетелись по всему помещению.

Я запаниковал и выбежал из дома. Стал стучаться к соседям, стал звать на помощь. Никто не отозвался. Лишь мерцал холодный свет и приглушенно бормотал телевизор. Где все? Я выскочил на середину улицы, задрал голову и завопил во всю мочь своих легких.

Я изливал свой гнев и страх в холодную пустоту. Никто не услышал моих криков. Не завизжали полицейские сирены, не собралась толпа соседей, только слышалось бормотание телевизоров. Приступ кашля прервал мои вопли. Я оглянулся на свой дом, на распахнутую дверь. Мысленным взором я увидел кровь Хемингуэя, безжизненные глаза Вирджинии… но я должен был вернуться туда и позвонить кому-то, кто позаботится о телах.