Смерть композитора. Хроника подлинного расследования - Алексей Иванович Ракитин

этой книге достаточно подробно, кто забыл — перечитайте! То есть, для самого Ивасюка принадлежность к комсомольскому движению и демонстрация символа такой принадлежности имели важное значение, но отцы и матери тех бандерлогов, что уже в XXI-ом столетии принялись скакать с воплями «москаляку на гиляку!», посчитали, что талантливый композитор был неправ и звёздочки на его могиле быть не должно.

Бог им судья, коли они успели умереть, а если нет, то, глядишь, все эти нацистские дегенераты допрыгаются и до суда земного.

Карточка разыскиваемого Ивасюка Владимира. Такие в апреле-мае 1979 г раздавались сотрудникам милиции, заступавшим на дежурства в общественных местах.

28 ноября фельдъегерской почтой был получен ответ Днепропетровской прокуратуры с протоколом допроса Людмилы Шкуркиной. Этот документ если и интересен, то отнюдь не в силу своей информативности, а по причине прямо обратной — ничего значимого для понимания случившегося с Ивасюком в этом протоколе нет вообще. Людмила ничего толком про жизнь Владимира не знала и именно эта неосведомленность является самой важной для нас деталью.

Процитируем самые информативные фрагменты этого документа (стилистика оригинала сохранена): «Родилась я в г. Кицмане (…). В Кицмане я окончила среднюю школу, т. е. 10 классов, в 1967 г и сразу же поступила в Киевский театральный институт, который окончила в 1971 г и была направлена для работы в Днепропетровский театр им. Горького актрисой. С 5-летнего возраста я знаю Ивасюка Володю, который учился со мной в одной школе и в одной музыкальной школе. Когда училась в школе, то Володю я знала хорошо, т. к. мы вместе занимались художественной самодеятельностью, часто выступали на олимпиадах. Мы с Володей дружили. По натуре он был очень добрый, чуткий, интеллигентный, любил своих родителей, сестёр, весёлый. Когда он учился в Черновицком мед. институте, а я в Киевском театральном институте, то [мы] встречались на каникулах, а также были факты, когда он приезжал ко мне в Киев. После окончания института я работала в Днепропетровске и всё равно поддерживала связь, бывал и Володя в Днепропетровске, проведывал меня. (…) Во время отпусков я с ним и встречалась.»

Насколько можно понять из текста, отношения Людмилы и Владимира имели характер совершенно платонический. Это немного странно, ведь из показаний родителей мы знаем, что Людмила Шкуркина в их глазах была кем-то вроде невесты сына. Характеризуя планы такого рода Людмила ответила следующим образом: «Наши встречи были регулярными и я считала, что придёт время и мы поженимся, т. к. он ещё учился, а я уже была (неразборчиво) с работой, однако, чёткого дня, даты, времени о женитьбе [так в оригинале — А.Р.] мы не намечали.»

Как видим, все домыслы о существовании неких «серьёзных отношений» упираются в то, что Людмила «считала, что придёт время и мы поженимся», а вот Владимир ничего такого конкретного не намечал. Это удивительное противоречие самооценок хорошо известно социологам — при всех массовых опросах населения доля замужних женщин больше числа женатых мужчин на 3–4 %, чего объективно быть не может, поскольку процент лиц, состоящих в браке должен быть быть одинаковым для обоих полов. Перед нами классическая «девичья фантазия» — интимных отношений с мужчиной не поддерживаю, вопрос о вступлении в брак не обсуждаю, вижусь с ним раз-два в год и даже почтовой переписки с ним не имею, но при этом «я — невеста»! Бывает, конечно, хотя к 29 годам — а Людмиле на момент снятия показаний уже шёл 30-й год — такого рода иллюзии здравомыслящие женщины обычно изживают.

Когда же свидетельница в последний раз встречалась с Ивасюком? Цитата: «Последний раз я виделась с Володей в августе 1978 г, когда я была в отпуске в Черновцах.» На этом месте допрос можно было смело заканчивать, поскольку свидетель, видевшийся с умершим за 8 месяцев до смерти и не поддерживавший с ним контактов по телефону или почте, ничего дельного показать не мог. Если что-то Шкуркина и знала, то только с чужих слов.

Впрочем, дослушаем Людмилу до конца: «В Черновцах я с ним была в последних числах августа, а расстались [мы] в первых числах сентября 1978 г. Когда встречались, то он вёл себя скромно, особо разговора у нас о женитьбе не было, говорил, что собирался поступать в Союз композиторов, жизнь себе представлял оптимистически. Неудач в жизни у него не было, он мечтал о многом. Мысли о самоубийстве у Ивасюка не было, он [подобных намерений] не высказывал, о каких-либо заболеваниях он мне не высказывал, но после его смерти кто-то говорил, что он якобы наблюдался психоневрологом.»

В общем, видно, что Людмила многого о «женихе» не знала, а тот не особенно и стремился к доверительным отношениям. Ивасюк был индифферентен к Шкуркиной — после прочтения этих показаний подобное предположение можно считать уже доказанным. Вспомните, с какой энергией он предлагал встречу своей харьковской знакомой Корниенко: в Киев приезжай в любое время, увидимся в Киеве!.. во Львов приезжай в любое время, у меня там квартира 2-комнатная!.. давай в Крыму повидаемся, я там отдыхаю, могу тебя разыскать! Вот там мы видим порыв, там было желание! А здесь — совершеннейшая чепуха, вежливость в пределах рамок этикета, не более того. Мужчина, имеющий влечение к женщине так себя вести не станет.

На этом все рассуждения на тему «Людмила Шкуркина — избранница Владимира Ивасюка» можно считать закрытыми. Никогда она его избранницей не была!

Некоторый интерес представляет допрос Мирослава Скорика, композитора, состоявшего с Ивасюком в дружеских отношениях. Его показания проливают свет на детали музыкального конкурса в городе Хмельницкий, председателем жюри которого Скорик являлся. Итак, слово свидетелю (стилистика оригинала оставлена без изменений): «Ивасюка Владимира я знаю примерно с 1974 г, познакомились мы при случайных обстоятельствах в Союзе композиторов Украины, куда он приехал по своим делам. В личных дружеских отношениях мы никогда не находились. Эпизодически встречались на различных мероприятиях, связанных с музыкой. В последний раз мы встретились в гор. Хмельницком, где проходил Республиканский фестиваль-конкурс „Комсомольской песни“. Я был председателем жюри, Ивасюк — членом жюри. В состав жюри конкурса кроме нас входили Чернец Василий Гнатович, работник ЦК комсомола УССР, Бабич Ростислав, дирижёр эстрадно-симфонического оркестра Укррадио, Стельмах Лада, работник Укрсовпрофа и другие фамилии, которых я не запомнил [так в оригинале — прим. А.Р.]. (…) Во время пребывания в Хмельницком Ивасюк был несколько угрюм, молчалив. Общался Ивасюк с музыкантами ансамбля „Арника“ из г. Львова. Краем уха я слышал разговор о том, что Ивасюка в этом году не выдвинули на соискание премии им. Островского, но тем не менее, тот, кто это говорил, его же и успокоил, сказав, что волноваться не следует, что он по всей вероятности будет выдвинут в следующем году. Был ли Ивасюк по этому поводу расстроен или нет, я не обратил внимания. [Данный фрагмент выделен в протоколе