Первые слова. О предисловиях Ф. М. Достоевского - Льюис Бэгби

размышлениями о том, почему они столь разнообразны. Многообразие типов введений бросается в глаза. Они могут быть вынесены в подстрочное примечание. Иногда они включены в первую главу. Они могут быть отгорожены от последующего повествования, будучи самостоятельными законченными повествованиями. Поначалу они могут выглядеть как соответствующие принятым правилам, но внезапно порывают с ними. Внутри дискурса звучат несколько голосов. Читателей (с помощью заголовка предисловия или подписи к нему) наводят на мысль, что говорит авторская персона, но затем они обнаруживают приметы, которые указывают на другие голоса.

Три произведения Достоевского, написанные от первого лица, не содержат введений: «Униженные и оскорбленные», «Игрок» и «Подросток»[148]. Три романа, написанные от первого лица, имеют обычные введения – обычные в том смысле, что при первом их прочтении читатель может найти информацию, полезную для понимания некоторых основных элементов последующего текста: «Село Степанчиково», «Записки из Мертвого дома» и «Бесы». А три романа имеют необычные предисловия – каждое из них необычно по-своему: «Записки из Мертвого дома», «Записки из подполья» и «Братья Карамазовы»[149]. Во всех трех романах Достоевский экспериментирует с поджанром предисловия каждый раз на новый лад. Результаты этих экспериментов отличаются друг от друга.

Трудность с помещением предисловий в прокрустово ложе единой теории, которая сможет надлежащим образом отразить их разнообразие, является следствием его экспериментов. Тем не менее все предисловия к произведениям Достоевского имеют несколько неизменных общих черт. Во-первых, в «Дневнике писателя» Достоевский говорит голосом своей авторской персоны в четырех случаях, когда он предпосылает введение (или вводный текст) художественному произведению; во всех остальных предисловиях он не выступает от своего лица. Во-вторых, предисловия Достоевского построены на сбивающем с толку дискурсе. Кто именно говорит и почему именно они – загадка, и не только при первом прочтении. В-третьих, все эти предисловия обманывают ожидания читателя относительно предисловий в реалистической литературе. В-четвертых, всякий раз, когда Достоевский публиковал отдельным изданием произведение, которое ранее публиковалось в журнале, он всегда сохранял первоначальное предисловие. При этом он никогда не добавлял предисловие к произведению, у которого оно в журнальном издании отсутствовало. Если Достоевский использовал предисловия, он считал, что они должны сохраняться навсегда. Если не считать этих констант, Достоевский склонен разнообразить свои предисловия.

Достоевский использовал предисловия только для повествований от первого лица. Бросая вызов самому себе и своим читателям, он всякий раз менял их форму в попытках избежать однообразия. Например, видимое на первый взгляд сходство между «Вступлением», оно же первая глава «Села Степанчикова», и «Вместо введения», оно же «Глава первая» «Бесов», носит чисто косметический характер. В «Бесах» Достоевский изменил функцию предисловия, которое в «Степанчикове» несет двойное назначение. Он связал введение к роману с его последними главами и таким образом изменил его контуры так, чтобы намекнуть нам на возможное наличие третьей сюжетной линии (участие рассказчика в описываемых им событиях). Возможность третьей сюжетной линии в «Степанчикове» не была реализована, но Достоевский использовал ее впоследствии. В другом случае Достоевский взял из «Кроткой» заголовок «От автора» и повторно использовал его в «Братьях Карамазовых». Однако значение существительного «автор» в этих произведениях различно; в первом имплицитный автор обращается к читателям, а во втором действует разделенная надвое авторская персона. Отношения между означающим и означаемым размываются. В «Бесах», предисловие к которым Достоевский озаглавил «Вместо введения», что уже указывает на тот факт, что оно функционирует иначе, чем можно было бы ожидать, оно стало первой главой. А в еще одном случае вынесенное в подстрочное примечание введение к «Запискам из подполья» вдохновлено множеством других примечаний, которыми Достоевский снабжал чужие художественные и публицистические произведения во «Времени» и «Эпохе». Подписав примечание своим именем, он создал иллюзию, будто в «Записках из подполья» он говорит от своего имени. Но это не так. В целом формы нарратива от первого лица в предисловиях Достоевского так разнообразны, что даже те, которые выглядят похоже, имеют важные различия.

Все проанализированные нами тексты представляют собой повествования от первого лица – от «Села Степанчикова» до «Братьев Карамазовых». Но из этого факта невозможно вывести никакого определенного правила. «Униженные и оскорбленные» (1861), «Игрок» (1866) и «Подросток» (1875) – повествования от первого лица, однако не имеют предисловий. Таким образом, введения появляются в прозе при одном нарратологическом условии: дискурсе от первого лица, однако это не значит, что повествование будет непременно снабжено введением. «

Униженные и оскорбленные» и «Подросток» принято считать второстепенными произведениями в наследии Достоевского, но не потому, что в них отсутствуют предисловия. Если бы это было так, «Село Степанчиково» обошлось бы без предисловия, а у «Игрока» оно бы обязательно появилось. Нет, в повествованиях от первого лица, снабженных предисловиями, творится нечто иное. Использование предисловий в творчестве Достоевского определяет иная нарративная стратегия. Эта стратегия состоит из трех взаимосвязанных факторов: словесного эквивалента рамы, в которую заключена картина, риторического обрамления и рамочных нарративов.

Одно из важнейших последствий выбора Достоевским типа художественного вступления определяется его способностью обрамлять основное повествование. И наоборот: выбор Достоевским рамки для того или иного произведения диктовал, какое предисловие он создаст для этого произведения. Разные произведения требовали различных подходов. Более того, взаимодействие между предисловием и рамкой носит динамический характер. Из каждой своей попытки Достоевский извлекал уроки. Как мы только что увидели, он в полной мере использовал возможности любой формы и изменял ее для новых целей – чаще всего в направлении полифоничности, большей риторической сложности и нарратологической глубины.

Например, как мы уже видели, возможность использовать рамочный нарратив для создания третьей сюжетной линии, которая была упущена в «Селе Степанчикове», была реализована в «Бесах». Только в случаях этих двух романов повествование заключено в замкнутую рамку. Начальная и конечная части текста смыкаются, создавая рамочный нарратив. Во всех остальных произведениях, имеющих вступления, Достоевский обращался к иным моделям рамки.

В «Записках из подполья» Достоевский хотел представить ряд предварительных замечаний, которые бы обрамляли его нарратив. В них он дает контекст – доказательный и исторический – для последующего повествования. В результате получается пролог – средство, которое Достоевский использует редко, если не считать его публицистику. В «Записках из подполья» речь своими риторическими особенностями напоминает театральный пролог. Некто рассказывает о месте действия и персонажах драмы, которая вскоре начнется, причем на той же сцене, с которой Человек из подполья произносит свой монолог. Некоторые из своих реплик «автор» произносит голосом протагониста, предвосхищая тем самым речевой стиль Человека из подполья. Это риторическое обрамление соответствовало замыслу Достоевского в выстраивании обстановки нарратива, и введение в форме подстрочного примечания соответствовало замыслу такой рамки.

В «Записках из Мертвого дома» мы видим