Змея за терновым троном - Мари Конва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Очень на тебя похоже.
— Это оскорбление?
— Вовсе нет.
— Хорошо, а то я было собралась тебя стукнуть.
— Ауч! Да ты опасна, милая полукровка.
Знаю, что мы лишь обмениваемся колкостями, но дыхание замирает на слове «милая» и запускается вновь чуть чаще, чем следовало бы. Принц увлечён документами, и, надеюсь, не замечает моего секундного смятения. Непрошеное чувство закидывается мной в ящик и запирается на десять замков. И забрасывается в озеро. В Марианскую впадину. Или лучше на Луну?
Решаю сменить тему:
— Когда мы отправляемся в Светлый Двор?
— Калипсо отправила с гонцом заявку на официальное приглашение. Завтра утром придёт ответ. Это лишь формальность, учитывая, что с нами будешь ты. — Он отрывает глаза от разбросанных по столу листов. — Естественно, никаких незаконных Троп. Перейдём через Распутье.
Активно киваю.
— Кто ещё пойдёт с нами?
— Шай. Она настояла.
— Почему?
— Когда твоего друга норовят обвинить в развязывании войны, тебе хочется самой разобраться в недоразумении.
— Ты не веришь в то, что Зельфейн мог сделать это с Тео?
— Я верю, что власть развращает. А ещё я верю, что любые выводы идут после доказательств, а не наоборот.
— Власть влияет и на тебя?
Кайден отшатывается, будто от удара, и я понимаю, что ступила на минное поле.
— Ты здесь, чтобы поболтать, или по делу? — Он сминает кипу бумаг на столе и подбрасывает. — Я занят.
Хочу извиниться, но слова высыхают на языке.
— Тогда не буду мешать… — Мои глаза ненамеренно находят бутылку с вином и упираются в неё. — Делам.
И отчего порой я такая сука?
Быстро выхожу из кабинета и возвращаюсь в спальню на автопилоте уже без помощи стражниц. Солнце село несколько часов назад. В любое другое время я бы не смогла заснуть раньше полуночи, но не сегодня.
Голова сама притягивается к подушке, и я осознаю, как сильно устала. Еле хватает сил, чтобы сбросить кепку и откинуть её в сторону. Морфей нежно поглаживает мои волосы, постепенно затягивая в мир грёз. Чувствую, будто плыву на спине, раскинув руки в стороны, а не лежу на твёрдом матрасе. Веки тяжелеют. Где-то поблизости, у самого сердца, раздаётся женское пение.
Красивые мелодичные слова. В сознании всплывает образ — мама. Она стоит в своём любимом фартуке и улыбается. Свет на кухне приглушён. Замечаю, как тень за её спиной начинает колоситься и пытается оторваться от тела.
Я накину, как плащ, ночь туманную, И в печальной сольюсь фреске, Там, где кровь смешана с известью А имя написано лезвием.
Я уже сплю?
Ты уста приоткрой ало-сладкие, Поцелуй свой отдай даром мне, Я совью из него венок, Чтоб сбежать никуда не смог.
Неведомая сила надавливает на мои плечи, и вода накрывает с головой. Мама оборачивается и в ужасе тянется к выключателю. Кухня становится болезненно яркой. Тень исчезает. Песня отдаляется, а потом и вовсе перестаёт звучать.
Глава 19 Яблочный пирог
Золотоволосый мальчик выжидает у небольшого дома, украшенного гирляндами. Его босые ступни покалывает от холода, и он переминается с ноги на ногу. Ладонь ноет от пореза, но это ничто в сравнении с бурей внутри него.
На улице ни души. Все укрылись в этих нелепых для него коробках и празднуют ещё более нелепый праздник.
“Рождество”, — думает маленький фэйри и фыркает.
Снежинки щекочут острые уши и нос, и рука машинально тянется смахнуть их. Поняв, что бой со снегом проигран, он выдыхает и подкрадывается к двери. Каждый неуверенный шаг сопровождается неприятным хрустом. На следах блестит золотая пыль.
“Что люди находят в этой холодной и мокрой субстанции?”
Дверь украшена пышным зелёным венком с шишками и красным бантом, а на полу лежит коврик с надписью: “Добро пожаловать!”. Всё выглядит слишком милым и уютным. Совсем не как дома. Живот неприятно скручивает.
Мальчик поднимается по небольшим ступенькам и собирается постучать, но замирает. По ту сторону слышится топот и смех.
— Поймала!
“Этот голос…”
Пробегает дрожь, и ногам становится тяжело держать тело.
— Нет, пусти!
— Никогда, ведь я люблю тебя.
Воспоминание вихрем подхватывает и уносят в былое: солнце приятно греет кожу, пятилетний он лежит в объятиях матери на берегу пруда и слушает пение птиц. Нежные тонкие пальцы мамы гладят его мягкие, как у цыплёнка, волосы. Она улыбается и произносит слова, режущие сердце: “Я всегда буду рядом, мой будущий король.”
Писклявый голос девчонки выдёргивает его из прошлого:
— Ну, мам!
— Ш-ш-ш, идём в гостиную есть пирог.
— Яблочный?
— Да.
— Уговорила.
Визг, и вновь до тошноты заливистый смех.
— Иди уже в гостиную, вредина, пока папа всё не съел, а я пойду поставлю индейку в духовку.
— Да иду я, мам. Иду.
“Мама…”
Вдох застревает в горле. Пальцы сжимаются в кулак несмотря на острую боль в ладони. Ему хочется выломать этот кусок дерева, потому что он просто может. Он жаждет высказать всё, что думает о маме. Затем взглянуть ей в глаза и задать один лишь вопрос: “Почему?”. Но это невозможно. Провидица велела не приближаться. Взяла слово. Кто он, если не сдержит его? Такой же, как и его мать — обманщик.
Голоса отдаляются. Мальчик ловко подныривает под перилами крыльца и следует за ними вдоль стены дома до окна. Он приподнимается на цыпочках и видит через стекло накрытый стол с дымящимся пирогом, горящий камин и ёлку, сияющую ярче волшебной пыли.
Молодой мужчина сидит в кресле и листает газету. У его ног лежит крупный пёс в золотой шкуре. Присмотревшись, мальчику удаётся прочесть заголовок на первой полосе: “Думаг накрывает магические кварталы. Куда смотрит департамент?”. Незнакомец снимает очки и трёт переносицу. Открывается дверь, и в комнату заходит девчонка, на вид чуть младше него самого. Её белокурые волосы терзают его сердце. Такие же светлые, как и у него. Как и у матери. Их матери.
“Вот, на кого ты меня променяла?”
Собака вскакивает и начинает носиться по комнате, виляя хвостом.
— Папа, — смеётся полукровка, вызывая приступ отвращения у мальчика. — Надеюсь, ты оставил мне шарлотку?
Отец семейства откладывает газету и улыбается так, будто он самый счастливый человечишка на этом проклятом свете.
— Фэй, моря Посейдона! Разве я могу?
Девчонка взбирается на стул прямо напротив окна, чуть не стянув скатерть, и тянется за куском пирога, но обжигает пальцы и морщится. Мальчик кривит рот в довольной ухмылке. От его дыхания стекло потеет, и ему приходится протереть его рукавом. Бдительность ускользает на доли секунды, и этого хватает, чтобы полукровка заметила его.
