Русь меж двух огней – против Батыя и «псов-рыцарей» - Михаил Елисеев

Узнав, что враг все же прорвался, воевода Петр вскочил на коня и помчался в Новый город, чтобы там возглавить оборону. Тщетно! Организованное сопротивление рухнуло, каждый теперь сражался сам по себе. На одной из улиц, что вела от Золотых ворот к городу Мономаха, отряд воеводы столкнулся с конными монголами. Скрестились прямые мечи дружинников и кривые сабли нукеров, отборные гридни разметали первые монгольские ряды, но дальше продвинуться не смогли — враг наседал со всех сторон. Люто бился Петр Ослядюкович — крушил шестопером подбиравшихся к нему супостатов, топтал конем сбитых на землю ворогов, под страшными ударами бывалого рубаки трещали доспехи и ломались крепкие монгольские кости. Но степняки навалились разом, погибли последние гридни, и повалился воевода с коня, изрубленный кривыми монгольскими мечами… Полем битвы стали улицы пылающей столицы — отряды защитников бросались навстречу монгольским сотням, рубились среди горящих домов и усадеб, на папертях церквей, где-то еще шли бои на стенах. Улицы были перегорожены телегами и завалами — укрываясь за ними, уцелевшие горожане и ратники пытались задержать орду. Мчавшихся по улицам монгольских коней били в лоб боевыми топорами, косами подсекали им ноги, засапожными ножами вспарывали брюхо. Монгол без коня — плохой воин! Русские мужики, привыкшие один на один ходить на медведя, поднимали на рогатины визжащих от боли монгольских багатуров, сбрасывали их вилами с коней, гвоздили спешенных кочевников кистенями и шестоперами. На перекопанных узкими канавами улицах множество ордынских лошадей поломало ноги, задерживая продвижение монгольских отрядов вперед. Сотни коней без всадников с пылающими гривами носились по охваченному огненным смерчем городу, топча своих и чужих. От едкого дыма, окутавшего город Владимир, задыхались и русские ратники, и степняки, нестерпимый жар растопил забрызганный кровью снег, и по улицам потекли кровавые ручейки. Но защитников становилось все меньше и меньше, а новые монгольские тысячи проникали через проломы в город и скоро как саранча заполонили все вокруг.

Великое множество людей, узнав, что монголы прорвались через вал, бежали к городу Мономаха через охваченные огнем улицы, а в это время орда мутным, неудержимым потоком вливалась в поверженную столицу. В некоторых местах их удавалось задержать, но монголы сминали на своем пути все — сквозь дым и огонь, сквозь рукопашные схватки дикари прорывались ко второй линии обороны — городу Мономаха. Они мчались по улицам стольного Владимира, убивая на своем пути всех — воинов, женщин, детей, стариков, врезавшись в толпу беглецов, они топтали их конями, били палицами, секли саблями, расчищая себе дорогу к Торговым воротам, где образовалась смертельная давка. В ужасе перед неизбежной гибелью горожане пытались прорваться через ворота в Мономахов город, еще не захваченный монголами, но единственные ворота не могли пропустить сразу всех! В страшной давке у ворот и внутри трещали кости, людей буквально впечатывали в стены, тех, кто упал, затаптывали насмерть. Жуткий вой стоял над толпой, горожане задыхались в дыму и тесноте, а сверху, с близлежащих горящих домов, на обезумевшее от страха человеческое скопище снопами сыпались искры и падали пылающие головешки. Сотни людей погибли в огне, куда их швыряли озверелые победители, или просто не сумев от него укрыться. Многие бежали к Волжским воротам, выходившим к Клязьме, — главный удар наносился не оттуда, и был шанс, что удастся уйти в леса. Жители прыгали со стен, скатывались с валов на засыпанный снегом речной берег, а монгольские разъезды, патрулировавшие вдоль реки, расстреливали убегавших из луков и вылавливали уцелевших арканами. Взошедшее солнце скрылось в дыму и огне которые окутали гибнущую столицу, а на стенах и улицах Нового города монголы добивали последних защитников и уже прорвались к укреплениям города Мономаха.

Выйдя к стенам, степняки забрасывали на них веревки с крюками, арканы, карабкались наверх по приставным лестницам. С боевых площадок на них не летели стрелы, не падали камни, не лился кипяток — мощные укрепления некому было защищать, потому что почти все воины пали на главном городском валу и улицах столицы. У распахнутых Торговых ворот в лужах крови лежали кучи тел — иссеченные, раздавленные, обожженные, те, кто не смог убежать в Детинец. Степные дикари перебили всех! Тысяча за тысячей въезжали нукеры через Торговые ворота в Мономахов город, на захваченных башнях и стенах развевались ханские бунчуки, сотники и десятники собирали воинов, рассеявшихся по улицам Владимира-Суздальского. Толпы кочевников спускались с захваченных ими стен и, не встречая сопротивления, двигались в сторону княжеского Детинца — туда, где сквозь густые клубы дыма виднелась каменная громада Успенского собора…

В ставке Батыя напротив Золотых ворот поняли, что город уже взят — многочисленная свита, толпившаяся у огромного ханского шатра, принялась восхвалять воинское искусство своего повелителя и мужество монгольских багатуров. Но сам хан въехать в поверженный город не спешил, от гонцов он знал, что уцелевшие защитники укрылись в Детинце и готовы биться до конца. Да и на улицах еще могли быть живые русские ратники и запросто можно получить стрелу в горло — встреча в чертогах бога Сульде со своим доблестным дядей Кульканом Великого завоевателя не прельщала. И потому вновь мчались гонцы через пылающий город к тысячникам и темникам, неся грозную ханскую волю: «Взять Детинец!» И лишь тогда Бату-хан вступит в завоеванную столицу…

Ветчаный город русские воины оставляли с боем — князь Всеволод знал, что враг прорвался в районе Золотых ворот, знал он и то, что на стенах города Мономаха защитников нет, и степняков никто не задержат. И тогда, если они ударят с тыла, защитники восточной части Владимира обречены — все лягут под копыта монгольских коней! И потому князь старался спасти тех, кто еще был жив и мог сражаться. Отбивая наскоки наседавших кочевников, воины и горожане стремительно отступали к Ивановским воротам, с надвратной башни которых и близлежащих стен в монголов метали стрелы, копья, бросали камни. Тяжелые ворота, пропустив последних защитников, захлопнулись прямо перед монгольскими нукерами — пусть ненадолго, но врагов это задержит. Ратники сбегали с надвратной башни, стен и бегом устремлялись к Детинцу — последнему оплоту владимирцев. Там у ворот в окружении гридней князь Всеволод ждал, когда подойдут те воины, кому удалось оторваться от преследующих их монгольских сотен. Когда цепочка последних ратников исчезла в каменной арке проездной башни, князь въехал в Детинец, и дубовые ворота закрылись — тяжелый поперечный брус накрепко запечатал вход. Уцелевшие начальные люди — сотники и десятники, торопливо расставляли по стенам людей, пересчитывали тех, кто мог держать оружие в руках. В Успенском соборе накрепко заперлись — ни войти, ни выйти. Вокруг соборного храма тысячи горожан ожидали своей участи, вся их надежда была на каменные стены Детинца, да тех немногочисленных усталых воинов, которые поднимались на эти стены. Всеволод вышел на боевую площадку каменной надвратной башни — с нее как на ладони был виден весь гибнущий город. Огненное море разлилось по западной и восточной частям Владимира, пламя проникло и в город Мономаха. Кострами вспыхивали деревянные строения, дым и огонь мешали увидеть, что же происходит на улицах. Внезапно на площади перед крепостью появились первые монголы — они выезжали из боковых улиц, выходящих на площадь, и скапливались по ее периметру, не приближаясь к каменным стенам, их пешие воины тащили лестницы и мотки веревок, готовясь идти на штурм последней владимирской твердыни. Всеволод Георгиевич понимал, что шансов на то, что уцелевшие русские ратники отразят этот приступ, нет — соответственно все, кто находился в Детинце, включая и великокняжескую семью, обречены, и что-либо изменить он бессилен.

О том, что с молодым князем произошло дальше, мы можем только догадываться — летописные свидетельства крайне противоречивы. Вот что сообщает Галицкая летопись Ипатьевского свода: «Увидел князь Всеволод, что предстоит еще более жестокая битва, испугался, он был очень молод, и сам вышел из города с частью дружины, неся с собой богатые дары, надеясь получить от Батыя жизнь. Но тот, как свирепый зверь, не пощадил его юности, велел перед собою зарезать и весь город перебил». Тверская летопись освещает события по-другому: «Утром увидели князья Всеволод и Мстислав и епископ Митрофан, что город будет взят, и, не надеясь ни на чью помощь, вошли они все в церковь Святой Богородицы и начали каяться в своих грехах. А тех из них, кто хотел принять схиму, епископ Митрофан постриг всех: князей, и княгиню, Юрия, и дочь его, и сноху, и благочестивых мужчин и женщин… Увидели князья, и епископ, и княгини, что зажжен город и люди умирают в огне, а других рубят мечами, и бежали князья в Средний город. А епископ, и княгиня со снохами, и с дочерью, княжной Феодорой, и с внучатами, другие княгини, и боярыни, и многие люди вбежали в церковь святой Богородицы и заперлись на хорах». Лаврентьевская летопись говорит, будто «Всеволод и Мстислав и все люди бежали в Печерний город», а I Софийская, что «а старейшая сыны твоя Всеволод с братом в Новегороде убиена быста». А теперь попробуем разобраться в этом калейдоскопе мнений и постараемся определить, а что же действительно произошло.