Плод воображения - Андрей Дашков

— Почему блондиночка? — вдруг спросил Параход, словно очнувшись.

— Ну… она такая молоденькая.

— Молоденькая не значит глупая. И тем более — уязвимая.

— Тебе виднее.

— Да не сказал бы. Всё как в тумане. Знаешь, это даже приятно… пока ты один. Как только появляется хоть кто-нибудь еще, начинается охота.

Ей было знакомо это чувство. Сначала ты руководствуешься инстинктивным эгоцентризмом. Каждый сам за себя. Доверять нельзя никому. Твоя готовность следовать пути одиночки подпитывается ежедневными проявлениями человеческой низости, глупости, жадности и трусости. Потом кое-кто покупает тебя с потрохами, не важно чем — любовью, деньгами, иной жизнью, — и ты бредешь в тумане, не замечая ничего вокруг… пока не оказываешься на самом краю обрыва. И дальше — азартная игра: удержишься или нет. Тот человек — он подтолкнет тебя или схватит за руку? А если схватит, то не отпустит ли в последний миг, когда ты будешь думать, что уже спасена?..

Это не совсем охота, но близко к тому. У Парахода ведь наверняка иначе: его не обманешь обещаниями, самообладанием, внешней привлекательностью. Значит, он обречен на одиночество. У нее стало горько во рту при мысли о том, до какой степени одинок человек, способный видеть настоящие лица других под покровами лжи. Соперничать с таким одиночеством могло только одиночество неизлечимо больного. Возможно, именно это их и сближало.

— Я хочу, чтобы ты прогулялась со мной.

— Далеко?

— Сначала к Нестору, хотя тип он скользкий, и я на него мало рассчитываю… А потом к Карабасу Барабасу.

Она опешила. Ждала чего-то в этом роде — и всё равно опешила. Впрочем, если бы она не умела владеть собой, то, возможно, находилась бы сейчас в другом месте. На дне Лаго-Маджоре, например. Но это вряд ли. Песчаный карьер или заброшенная шахта представлялись ей более реальными вариантами.

— А кто у нас Карабас Барабас?

Он посмотрел на нее с выражением «ну что же ты, детка, — я думал, мы договорились не морочить друг другу голову».

— Твой старый друг.

Она кивнула:

— Барский.

— Я же говорю: Карабас Барабас.

Лада колебалась всего пару секунд. Еще до появления Парахода, в шесть часов ноль две минуты, она получила приказ «хозяина», но не спешила его выполнять. И, похоже, правильно сделала. Настораживало только одно: совпадение указанных целей.

— Ладно, почему бы не прогуляться. Я твой должник.

— Ни черта подобного. Помнишь, что я тебе сказал? Сделка остается в силе. Кстати… Барский, Барский… А я ведь его читал. «Мертвая невеста Атоса»… кажется, так?

Лада сдавила чашку до боли в пальцах — при желании Параход мог бы рассмотреть каждую кость ее руки, словно на анатомическом рисунке, — но эта минутная боль была ничто по сравнению с другой, старой, прочно обосновавшейся в теле на весь оставшийся срок.

74. Розовский и мертвая белка

Столб черного дыма над северо-восточной окраиной был виден за несколько километров. Он привлек внимание Розовского, когда «ленд ровер» находился на полпути к цели. Журналист не колебался ни секунды.

— Гони туда, — скомандовал он Машке, ткнув пальцем в зловещий дым, а сам закрыл глаза и предался приятным мыслям.

Из всех возможных причин пожара его не устраивала только одна — случайное возгорание. Впрочем, в свете происходивших событий, в «случайности» уже верилось с трудом. Любая другая причина означала, что у кого-то возникли проблемы, а Розовский умел наилучшим образом обращать чужие проблемы себе на пользу. Здесь это качество приобретало особую ценность и сделалось чуть ли не основным условием выживания.

Идеальным вариантом была бы заварушка с применением огнестрельного оружия. Он-то знал, что чаще всего большие дела проворачиваются под шумок, а затем в неизбежном хаосе растворяются и преступники, и посредники, и свидетели, и, самое главное, информация. Это как с золотом нацистской партии. Розовский был уверен, что золото — не просто сказочка для любителей дешевых тайн (хотя почему дешевых?); оно существовало и существует до сих пор, лежит и кормит чьих-нибудь наследников, — но информация бесследно исчезла в проутюженном советскими танками Берлине.

Он нащупал тайну, нащупал сенсацию; оставалось до поры до времени тщательно следить за сохранностью информации и предотвращать возможные утечки. Однако это не означало, что сам он не должен рыть носом землю, а если понадобится, и пепел.

Правда, на этот раз близко к пеплу его не подпустили. Пока «ленд ровер» взбирался по серпантину на здешние «беверли-хиллз», Розовский заблаговременно разглядел в бинокль съехавшиеся на дымок машины: эмчээсовскую поливалку, «скорую» и пару фургонов службы безопасности. Предъявлять собравшимся там ребятам внедорожник Бульдога, да еще в такую минуту, было бы полнейшим идиотизмом, поэтому Розовский велел Машке притормозить и найти место для стоянки.

Это оказалось несложно — за первыми же открытыми воротами начиналась аллея, которая вела в глубь большого участка с трехэтажным особняком, бассейном, фонтаном и садом. Разумеется, всё имело запущенный вид и даже наводило на мысли о тщете сущего. Розовский также находил в этом своеобразную иронию: то, за что люди на «большой земле» рвали задницы себе и друг другу, в этом городе стояло заброшенным и никому не нужным. Город выпрямлял искаженную мозгами реальность. Город подвергал сомнению смысл мышиной возни, которой были заняты миллионы, но Розовский знал, что для него лично альтернативы не существует — он не верил ни во что, кроме целей, продиктованных его неутолимой жаждой обладания.

Машка загнала «ровер» за дом, чтобы его не было видно с дороги, и заглушила двигатель. Розовский вылез, потянулся, размял ноги, обошел вокруг особняка и заглянул в бассейн, на дне которого собралось сантиметров на десять дождевой воды и плавал раздувшийся трупик белки. Мертвый человек не вызвал бы у него никаких эмоций, а при виде утонувшей белки он чуть не заплакал. Роскошный дом, который он всерьез рассматривал в качестве своей новой базы, внезапно потерял в его глазах всякую привлекательность.

— Схожу узнаю, в чем там дело, — бросил он, вернувшись к машине. — А ты жди меня здесь.

«Розовский, ты не забыл, что у меня теперь есть „хозяин“?»

— У тебя — «хозяин»? На это стоило бы посмотреть… Ладно, шучу. И чего он хочет, твой «хозяин»?

Она взяла с заднего сиденья ноутбук и протянула ему. Розовский прочитал сообщение, полученное в пять сорок семь утра, и ухмыльнулся.

— Тем лучше. Ты только меня дождись, я быстренько. И «хозяина» твоего проведаем. У меня предчувствие, что сегодня мы удовлетворим всех.

75. Лесик: «Не подпускай ко мне этого гондона»

Человека, который возглавил команду после исчезновения Бульдога, звали уютно и по-доброму — Лесик. Это был наголо бритый здоровячок, излучавший оптимизм и обычно легко шедший на контакт по вопросам, которые не касались служебной деятельности. Правда, когда Розовский увидел его на фоне остова догорающего особняка, оптимизма у Лесика поубавилось, а румяное лицо слегка осунулось. Возможно, сказались ночные события, о которых журналист пока не имел понятия. Четыре трупа — из них два зверски изуродованных — лишили бы спокойного сна кого угодно. Все четверо были хорошо подготовленными и специально подобранными профессионалами. Это обстоятельство не являлось бы столь значимым, если бы с ними расправились при помощи гранаты или снайперской винтовки, — но двое из четверых оказались застреленными практически в упор из табельного оружия, голова одного превращена в месиво, а еще одного убили голыми руками… и, похоже, там не обошлось без зубов.

Получив в наследство такие проблемы, Лесик понял, что неожиданное повышение по службе — не подарок судьбы, а настоящая подстава. Он был недоволен собой, недоволен своими ребятами, которых давили, как кроликов, недоволен этим сраным проектом, который грозил обернуться не просто головной болью, а долгими разбирательствами — и хорошо еще, если обойдется без отсидки.

Поэтому появление журналюги, прославившегося скандальными репортажами, бывшего, по непроверенным слухам, платным осведомителем одной знаменитой спецслужбы и имевшего непосредственное касательство к организации проекта, вызвало у Лесика вполне объяснимую реакцию. Ему захотелось сделать с Розовским то, что неизвестный сделал со Шведом и Рустамом, а затем устроить ему кремацию, благо огонь еще не загасили. Но желания желаниями, а действовать пришлось в рамках закона. Лесик подозвал к себе одного из своих людей. В более или менее цензурном виде приказ звучал так: «Не подпускай ко мне этого гондона».

Розовский был уже достаточно близко и, возможно, кое-что услышал, а если не услышал, то прочитал по губам. Он не подал виду, но мысленно поставил отметочку против фамилии Лесик — на будущее. К гонениям и притеснениям ему не привыкать, в прошлом он неоднократно оказывался в куда более опасных для здоровья ситуациях. Он не сомневался, что является тут нежеланным гостем, и почти не надеялся услышать ответы на свои вопросы, однако в своем деле он тоже был профессионалом, а значит, имел гибкий позвоночник и на редкость толстую шкуру.