Плод воображения - Андрей Дашков

Вместе они вошли в лабиринт, который, возможно, существовал лишь в его сознании — или это было ее сознание, которое она неким непонятным образом (совмещение… поглощение… слияние…) разделила с ним? Тоже не важно. Важно, что он сделал то, чего никогда не сумел бы сделать, пребывая в здравом уме и твердой памяти.

Так он узнал, что состояние нормальности — всего лишь самая прочная и почти всегда спасительная иллюзия, которая, тем не менее, становится серьезной помехой, если пытаться пересечь границу, о наличии которой он прежде даже не подозревал. Научная и прочая фантастика была не в счет — все эти подпространственные перемещения, телепортации и хождения за три зазеркалья теперь казались упражнениями в привычной формальной человеческой логике: если есть «да», то должно быть и «нет»; если существует один мир, то почему бы не существовать хотя бы еще одному — невидимому и неощутимому? Ведьма провела его там, где вообще отсутствовала всякая логика, а знание без силы реализации оставалось абсолютно бесполезным.

Уже потом, в состоянии далеком от сумеречного или от ощущения разделенности, он отдал себе отчет в том, насколько бессмысленно спрашивать себя, не было ли это игрой воображения или в какой степени было ею. Достаточно спросить: а что ею не было? Это уводило в такую бездну солипсизма, из которой не помогли бы выбраться никакая ведьма… и никакое воображение.

Благодаря ей он не остался там, в примитивном лабиринте, найти выход из которого легко или невозможно, не исчез в «черной дыре» сознания, где не двигалось даже время. Он мог бы блуждать по невидимым коридорам до конца своих дней — и тогда, пожалуй, его единственными спутниками действительно сделались бы пациенты сумасшедшего дома. Правда, и о них он вряд ли подозревал бы — так уж устроен лабиринт: вместит не больше одного, если даже войдут сотни…

Он не заметил, когда вернулся к обычному существованию, при котором имел проблемы с координацией движений, головную боль и температуру под сорок. Как будто ничего не случилось. Это не было ни выздоровлением, ни освобождением, ни наградой, ни проклятием. Просто по неизвестной ему причине выбор пал на него.

Единственное, что он понял чуть позже, когда восстановилась способность связно соображать: никаких чудес не бывает. Никто не в силах избавить его от кошмара совсем, во всяком случае, пока он жив. Радикально изменились только декорации. Его роль осталась прежней. Вопросы остались прежними. И на них по-прежнему не было ответов.

72. Нестор бежит

Он услышал у себя за спиной нарастающий шум, чем-то напоминавший шарканье десятков подошв по голым камням монастырского двора. Он знал, что означает этот звук, и всё же обернулся.

Псы ринулись на него, соблюдая строй. Пожалуй, это было самое жуткое. Ни одна собачка не залаяла. Всадник — собаковод — остался на месте и даже не повернул головы. «А ведь точное название, — подумал бывший монах как-то очень отвлеченно и, возможно, не вовремя. — Этот мужик управляет своей сворой куда лучше любого кинолога».

Первым на Нестора надвигался огромный грязно-белый кобель со шрамом через всю башку и одним розоватым глазом. Кто бы ни пытался скальпировать альбиноса, он не довел дело до конца. Бывший монах видел, что с губ собаки клочьями слетает пена, и ему показалось даже, что тварь находится в конечной стадии бешенства, только процесс болезни каким-то невероятным образом замедлен до предела с сохранением абсолютного подчинения хозяину.

— А вот теперь беги, Нестор! — почему-то шепотом сказала Лера-Никита. — Твой единственный шанс.

— Куда? — спросил он севшим голосом, сглатывая заполнившую рот кислоту дурного предчувствия.

— Туда! — Она показала на кирпичную стену подстанции, разрисованную граффити. Это была добрая стена. Среди рисунков преобладали цветы, персонажи мультфильмов, сердца, пронзенные стрелами. Имелись также желтая подводная лодка, наивные заверения в любви и что-то похожее на корабль-призрак.

У Нестора не было никаких оснований доверять девочке. Хуже того, всё произошедшее убеждало в обратном. Но тогда он почему-то поверил — точнее, у него не оставалось выбора, — и сорвался с места.

Он побежал так, как не бегал даже за сборную епархии по регби в финале Межконфессионального кубка. Сумка колотила его по бедру и чертовски мешала, но не мог же он бросить им на съедение Ариадну — тем паче что та снова начала подавать какие-то сигналы, смахивавшие, правда, на галлюцинаторный бред. Она забрасывала его мозг странными образами: многомерное пространство вокруг нее пузырилось, пробитое тысячами дыр…

Своими залитыми потом глазами Нестор тоже мало что видел, зато прекрасно слышал догонявшую его волну хриплого слитного шума, словно твари еще и дышали синхронно. Возможно, так же слаженно, на счет «три», они примутся рвать его на куски…

До стены оставалось десять метров… Восемь… Шесть… Пять…

Он не снижал скорости, будто перспектива расшибить себе голову привлекала его больше, чем уже почти неизбежная возможность оказаться съеденным заживо, — а собственно, так оно и было. Сомнения улетучились. Он понял, что у него хватит силы воли не остановиться. Девочка имела в виду именно это, когда сказала «ты должен себе помочь».

Корабль-призрак, нарисованный неумелой, но старательной рукой, казалось, вырвался из стены и надвигался со скоростью псевдореальности, внезапно освободившейся из плоской, безнадежной, мертвой тесноты. Не очень кстати вспомнилось: «Не будь дураком. Рисунки — это просто рисунки»…

Нестор уже точно знал, куда придется удар головой — в середину грот-мачты, на которой развевался «Черный Роджер». Хорошо бы если не сдохнуть, так хотя бы потерять сознание…

И он его потерял — за неуловимо краткое мгновение до того, как должен был на полном ходу врезаться стену.

73. Лада и Параход всё еще пьют кофе

— Ну что ж, твоему набожному приятелю теперь есть чем позабавиться, — заметил он, почесывая бороду, в которой застряли капли кофе.

— Н-да. Так что там насчет ночного шепота?

— Лучше бы это были глюки, но я не хочу себя обманывать. Ты помнишь Нестора?

— А-а, тощий такой, с мордой блаженного?

— Точно подмечено, только на самом деле он парень не промах. В общем, он вчера пропал.

— Пропал?

— Да. Исчез. Испарился. Не могу объяснить. Какое-то время его не было… нигде. Ни тут, ни там.

Лада сделалась еще более бледной, чем обычно, если такое вообще возможно.

— Там… это где?

— Среди мертвых.

Он понимал, почему ей это интересно, и не знал, что в данном случае лучше — безнадежная правда или утешительная ложь. Ему казалось, что она достойна правды. С другой стороны, кто он такой, чтобы судить о правде и лжи? Возможно, он тоже был жертвой иллюзии, только гораздо более изощренной.

Она с трудом подбирала слова (видимо, ей очень не хотелось услышать ожидаемый ответ):

— Что-нибудь есть… в этом твоем «там»?

— Ничего там нет, — сказал он севшим голосом. — Может, оно и к лучшему… «Там» — это просто что-то вроде негативной информации.

— Как список на мемориале? — уточнила Лада с застывшим лицом.

— Н-ну… примерно. Так вот, Нестора там не было. А потом, спустя некоторое время, он появился здесь.

— Ты его после этого видел?

— Не так, как вижу сейчас тебя.

— Я поняла: «Абонент появился в сети».

— Это что значит?

— Ты мобильным вообще не пользуешься? — «Ну ты и дура! — у него в башке кое-что покруче твоего „Vertu“».

Он опять пожал плечами и ухмыльнулся, словно прочитал ее последние мысли.

Она предпочла вернуться к «блаженному» Нестору.

— А эти… из команды… им интересовались?

— Да. Может, Нестору и предстоит ответить на пару вопросов, но не думаю, что это ему чем-то грозит. Похоже, что мы здесь предоставлены самим себе…

— Ну и как его исчезновение связано со всем остальным?

— Пока не знаю как, но в том, что связано, не сомневаюсь. Насколько я понимаю, та, которой раньше принадлежал браслет, тоже исчезла. И есть у меня подозрение относительно еще одной особы…

Лада поднесла ко рту пустую чашку, чтобы не выдать себя. Труп бывшего боксера она видела самолично — по крайней мере, этот прописался «там» безвозвратно. Чтобы увести разговор в сторону от скользкой темы, она почти наугад спросила:

— Блондиночка?

Он не ответил. Его лицо стало отрешенным, словно он мысленно блуждал где-то далеко отсюда.

Она ждала, когда он перейдет к главному. Ее не нужно было ни в чем убеждать. Она тоже знала, что дела плохи. Но разница между Ладой и Параходом заключалась в том, что ее персональные дела были настолько плохи, что искушение разделить свой ад с остальными сделалось почти неодолимым…