Ходи осматриваясь - Вадим Григ

— В чем? — вскинулась она сердито. — В чем ты можешь быть уверен? И пристально поглядев на меня, неожиданно замялась и отрывисто произнесла, точно понуждая себя к нежеланной откровенности: — Твоя уверенность — пустые бредни сумасшедшего. Не знаю, что с твоим другом, но… но Тамара жива и здорова. Она мне звонила. Только сегодня.

Кто-то сказал, что лихие дела зловредно отражаются на облике человека. Чушь собачья. Я смотрел на нее отрешенно и восхищался — против воли, вопреки здравому смыслу и всем афористическим вещаниям. Природа не поскупилась: даже сейчас — с небрежно подведенными ресницами, со слегка встрепанными волосами и неподмазанными губами — она влекла к себе как воплощенный соблазн. Даже сейчас, когда я все знал. Я помотал головой, отгоняя наваждение, и грустно усмехнулся:

— Бедная Тамара. Все бродит несчастная неприкаянным призраком. И повсюду названивает. Значит, ты уже вернула ее с Барбадоса? И успела помириться? Когда — до смерти или уже потом, посредством спиритического сеанса?

— Что ты мелешь? — пробормотала она, округлив глаза.

— Глупо, правда? — продолжил я. — Прятаться за привидением и дальше действительно глупо, дорогая. Это уже перебор. Не могу не признать: идея была изощренная. Когда тебя осенило? Или так задумывалось изначально?

— Прекрати фиглярничать, — внезапно почти взмолилась она осипшим голосом.

— Я не фиглярничаю. В какой-то степени я и вправду восхищаюсь. В изобретательности тебе не откажешь. Тамара затеяла грязную и весьма опасную игру с боссами. И у нее были сильные козыри на руках. Какие — не скажешь? Нет? Ладно, это пока и не важно. Главное, ей не дали сыграть. Ее вырубили. Устранили. Убили, если без эвфемизмов, и перехватили карты. И вот тут-то самое примечательное. Узурпатор — или узурпаторы? — решил сокрыться за кулисами, оставив на сцене тень, фантом, призрак. Разве не здорово? Играет дух. По телефону играет. Звонит, диктует условия, называет выкуп. Боссы в бешенстве. Они рвут и мечут. И сдаваться не собираются. Мобилизуются все силы, чтобы разыскать и разделаться с вымогательницей. Все на уши поставлено. Но им и в голову не могло прийти, что они гоняются за бестелесным призраком. Ну никак. Ни грана подозрений. Ты ведь была прекрасно осведомлена о внутренней ситуации в банке, об отношениях, знала разные подробности почти о всех — ну по крайней мере ведущих сотрудниках. За годы тесного доверительного общения подружки невольно накачали тебя знанием. Ты была полностью в курсе. К тому же… Мне как-то сказали, что у вас много общего. Наверно, и манера говорить, и тембр, и родной воронежский прононс. В общем, ты хорошо вошла в роль. Да и откуда было им, недотепам, сообразить, что ненавистная врагиня навсегда покинула этот бренный мир.

Она тяжело поднялась, прошествовала к окну, раздвинула шторы, прильнула лбом к стеклу и глухо произнесла:

— Ты ошибаешься, Григорий, поверь. Тебя занесло. Говорю тебе: Тамара жива. Никто ее не убивал.

— Не продолжай, — досадливо перебил я. — Не стоит делиться лаврами с бывшей подружкой. Ведь столько хитроумных финтов придумано — неужто уступишь ей? Уже один тонкий ход со мной чего стоит. Подумать только, как ловко ты меня замешала в свою игру.

Она повернулась, но осталась стоять, прислонясь к подоконнику, и повторила уверенно и бесстрастно:

— Тебя заносит, Григорий. Никто тебя никуда не замешивал. Это ты сам куда-то замешался.

— Заносит? Однажды ты это уже говорила. Про мою богатую фантазию. Я помню. Но где уж мне, тугодуму. Я выкручивал мозги, но и вообразить не мог, какой глубокий смысл таился в идиотской провокации. Да-да, в той самой, с долларовым подношением в редакции.

— Значит, и это я устроила? — с вымученной усмешкой удивилась она. — Помнится, ты говорил о глупой акции. И кажется, даже выяснил, от кого исходило.

— Вот-вот, первое, что всплывает: глупость, несусветная глупость. Однако… Может, все-таки сама расскажешь? Нет? Будешь работать под дурочку? Ладно, изложу сам. Ты, похоже, немножко ошиблась в расчетах, да? Дело оказалось гораздо сложнее — и страшнее. Боссы Тамары — акулы. Но они не мелочны. Когда на кону большие деньги — а ведь речь идет о сотнях миллионов, — они не скупятся. Уже немало потратили и еще будут тратить, обеспечивая неуязвимость проворачиваемой аферы. Что для них эти подстраховочные выплаты — так, мелочь, толика огромного куша, и они готовы делиться. Но только не в этом случае. В этом случае они были уязвлены в своих лучших чувствах. Тамару они числили в клане — увидели в ней гнусную предательницу, поправшую принципы их специфической морали. С такими у них особый расчет. Таких у них принято наказывать — хотя бы для острастки других. И наказывать круто, жестко, бесповоротно. Ты боялась. Ты чувствовала, что они темнят. Они беспрестанно торговались. Выдвигали, видимо, различные оговорки — в общем, как-то тянули время, отодвигая выплату, в надежде добраться до подлой шантажистки. Не морщись. Это ведь не ты, это подлый дух Тамары, верно? Именно он, подлый дух, метался в поисках выхода — и до ужаса боялся. И тут на сцене появляюсь я со своими расспросами о Борисе. Нет, не сразу к тебе пришло озарение — конечно, не сразу. После первой встречи в домжуре ты вовсе не намеревалась продлевать наше общение. Но потом вдруг с чего-то передумала. Помнишь, как в тебе проснулась сестра милосердия и ты вызвалась залечивать мои раны?

— Господи, — вбросила она сокрушенно, — зачем же так все перевертывать? Даже хорошее.

— О хорошем не будем, — мрачно выдавил я. — Хорошее мне просто приснилось. Когда приключилась эта мерзость с Милой, я чуть было не проснулся. О черт, вспоминать тошно! Никогда не смогу простить того, что вы учинили с бедной, ни в чем не повинной женщиной. Подло, гадко — и бессмысленно. Никогда, наверное, не забуду.

— Опомнись! — вскричала она шепотом. — Не делай из меня изверга. Я не причастна…

Я поднял руку.

— Ладно, и об этом пока не будем. Оставим на потом. Ну так вот, тогда я что-то смутно заподозрил. Но самое большее, если я и думал о чем, так это — что тебя заслали. Эдакий банковский крот. Проведать, какие у меня намерения и что я затеял. Другого я и предположить не мог, и в вещем сне не приснилось бы. Не знаю, что и как ты им вкрутила: детали, если захочешь, сама расцветишь. Не захочешь? Понятно. Звучало, очевидно, это примерно так: друг моего возлюбленного небезызвестный журналист Рогов подключился к моей игре, и подумайте сами, чем вам обернется, если в ближайшие пару дней мы полюбовно не завершим сделку. А поскольку этот господин Рогов то и дело мельтешил у них перед глазами и что-то вынюхивал, они поверили. И тогда в подкрепление — ты назвала даже день: он, мол, — то бишь я, Рогов — в отпуске, но в понедельник специально приедет в редакцию. И это уж точно не Тамара, не вездесущий дух. Только ты была в курсе, что мне предстоит небольшая работа, и время со мной обговаривала.

— Ничего более нелепого не слышала, — вымолвила Наталья, помотав головой. — Неужели сам не видишь, какую чушь городишь. Я ведь хоть немного, но тебя узнала. Даже если все, что ты про меня думаешь, правда… Господи, как же скверно ты обо мне думаешь! Ладно, пусть так, но я все же знаю, что денег ты никогда не возьмешь. Больше того, обязательно устроишь скандал. И что тогда? Поразмысли хоть. Или ты считаешь меня круглой идиоткой.

— Да нет, — ухмыльнулся я, — это отнюдь не чушь. Я же сказал: очень хитрый ход. Даже не ход — тонкая многоходовая комбинация. Все было тщательно продумано. На сцену выходит твой мускулистый дружок и при содействии милицейского приятеля организует оперативное задержание.

— Какой дружок? — вскинулась она. — Почему ты все норовишь меня оскорбить?

— Прекрати, — отчеканил я. — К этому мы тоже вернемся. Попозже, когда ты будешь более расположена к откровенности. — С минуту я проталкивал обратно подкативший к горлу горький ком, потом продолжил: — Был, естественно, и определенный риск, но ты пребывала в полном отчаянии. Однако же тебе повезло… Или это тоже спланировано? Я не стал выражать эмоций и хотел для начала призвать в свидетели кого-нибудь из коллег. Но мне не позволили даже выйти из комнаты. Вот и конец фарса — занавес. Банк в растерянности, я, разумеется, в обиде и гневе. Ты ведь им после сказала, что я раздосадован и лично больше светиться не намерен? И в порядке компенсации выторговала для меня весомую долю, так ведь? И что еще ты наговорила: что я буду гарантом, и в случае чего?.. А потом? Что ты предприняла потом? Предложила какой-то еще хитрый канал передачи? Не знаю, что ты придумала, но что-то придумала, несомненно? Ведь куш свой ты каким-то образом заполучила, правда? И мне, конечно, не поведаешь как? Да, ясное дело, не поведаешь. Нет, милая, ты не идиотка — ты сверх разумной меры ловка и умна.

Наталья смотрела мимо меня — отчужденно, упрямо и не раскрывала рта. Что происходит за этим смуглым красивым лбом, на который пикантным извивом наползла вдруг отбившаяся прядь? Какое варево там прокручивается — и прокручивается ли? Глаза на миг скользнули по мне, но я не уловил их выражения — или не было никакого определенного выражения, одна холодная пустота?