Варшавский договор - Шамиль Идиатуллин

В провинции всегда все через ухо, но Чулманск в этом плане был каким-то телевещанием в дециметровом диапазоне: здесь все происходило предельно нелепым образом, в куче непредсказуемых помех, одновременно и в противоположные стороны. Это здорово нервировало. Миша привык, что реальность реагирует на соприкосновения со «звездочкой», это нормально. Но здесь она реагировала на все подряд, что существенно затрудняло выработку тактики. Как сегодня, например: босс придумал вычурную трехходовую операцию проникновения, с двумя страховками и тремя путями отхода – а Миша спокойненько прошел по старому пропуску Филатова и совершенно на шару ткнулся носом в мишень – в самое яблочко. А теперь и в еще одно. И мало того, что этого никто не заметил, так еще, – судя по сигналам босса и звукам, доносившимся из коридора, – мог не заметить и впредь. Какая-то там бурная ментовская операция происходила, с топотом, щелканьем затворами и хищным сопением. Под это сопение мы и уйдем – если опять не вляпаемся.

Сбоку крикнули:

– Стоять!

Ну вот и вляпались. Неудачно-то как, подумал Миша и быстро ударил всерьез, на раз-два-три. Кулаком получилось вскользь, зато колено и локоть зашли хорошо, на встречку: лысый попытался увернуться, отлетел от стеночки и рухнул шкапчиком.

– Стреляю, – сказали от двери так, что Миша не медля вскинул левую руку повыше и, разворачиваясь, заговорил:

– Ну не стреляй уже, я все, тут с друганом закончил, он сам нарвался.

– На месте стой, лапы в гору. Обе.

Тон был уже не спусковым, так что Миша спокойно завершил разворот, объясняя – главное не умолкать, стрелять принято в договорившего, а не говорящего:

– Так я и стою, а насчет руки не могу, прости, брат, у меня…

Он все-таки замолчал. На пороге вместо ожидаемого спецназовца или хотя бы охранника в дешевеньком черненьком стоял какой-то комиссар-полярник: в корявой кожаной куртке на паршивый костюм – пролетарии такие на свадьбу покупают, а потом в гроб в них ложатся, если пуговка на пузе застегивается. У этого пока застегивалась, но видок был не героическим, типичная такая недовольная физия из-за стекла троллейбуса. И ствол у комиссара был не героическим – отчаянно табельный «макаров». Мент, что ли? Правда, держал его чувак не как мент, а как ковбой, у бедра. И направлял его в самую Мишину середку. Иствуд, блин.

Как жаль, что босс вчерашний трофей выбросил, сбацали бы сейчас «Макарену» на двоих. Ладно, я не Славка, меня в ногу не подстрелишь.

– Товарищ, вы кто? – спросил Миша снисходительно и чуть опустил руку. Самую малость, чтобы посмотреть реакцию.

Реакция ему не понравилась. Иствуд, не шелохнувшись, предупредил:

– Я не шучу, на поражение стреляю. Про перитонит слышал? Обе вверх, живо.

В ногу отсюда фиг попадешь, подумал Миша и объяснил, чуть подняв левую руку:

– Да я ж говорю, у меня тут повреждение, прищемил нечаянно…

– Вчера, что ли? – спросил Иствуд другим тоном. Совсем неприятным.

– Зачем вчера, – сказал Миша, соображая. – Вот сейчас, дверью, понимаешь. Ты из Москвы?

– Рыбак рыбака. Вчера на Химиков ты был?

– Каких Химиков? А не, точно не я. Так это ваши все-таки, по ходу. А я и… Слышь, а Мага тоже здесь? Он же у вас теперь. Ты его спроси, пока глупостей не натворил, мы с ним…

– Был ты там вчера, – удовлетворенно сказал Иствуд и чуть набычился, то ли всматриваясь, то ли целясь. – Ты, сука, думал, что офицера можно, скажем так, ногами херачить, и сойдет, прикроют, да? Ошибся, парень…

– Не было его там, – невнятно сказал лысый от плинтуса и с усилием вытолкнулся спиной на стенку. – Там дружки его были, Глухов и еще один. А он меня пас. Ты каэр, что ли?

Иствуд лицо удержал, но по тому, как он вернул голову в нормальное состояние, Миша понял, что и лысый попал в самое яблочко адамовой хрупкости.

– Как понял? – помедлив, спросил Иствуд, тут же предупредив: – Спокойно лежи.

И даже стволом чуть в сторону лысого повел. Лысый слабо улыбнулся, разглядывая Иствуда сквозь сведенные веки.

– Да кто еще за мной из самой Москвы-то… Я типа двойной, что ли?

– Ты сказал.

– Ох, ребята. А я не верил, что вы на всю голову. То есть я сюда приехал в открытую, считай, и хожу, коры мочу, чтобы на потенциального отработать?

– Ты тут, малой, вообще работать права не имеешь. Тем более сотрудника с собой тащить.

Лысый тронул языком разбитую губу, сморщился и повторил задумчиво:

– Тем более сотрудника.

– С ней уже работают, можешь Зою не включать.

С ней, подумал Миша и вспомнил вчерашнюю бабу, так некстати занявшую ровно то такси, на котором можно было угнаться за лысым. Вот я дурканул. Вот я влез. Вот я попал. Что делать-то? А делать надо, пока мужчина стволом на лысого машет.

Лысый тем временем зашевелился, видимо, в волнении, и забурчал:

– Какое работают, отлезьте от барышни, она не при делах.

– Спокойно сиди, пока до тебя не дошли, – посоветовал Иствуд лысому, качая стволом в такт.

Миша прыгнул на стол.

Он рассчитал, что с первого прыжка уйдет на полметра с линии огня, второй прыжок будет в другую сторону, а третий – на Иствуда, что Иствуд отвлекся, что, скорее всего, заклинится на долю секунды и по-любому не попадет в быстро передвигающиеся ноги.

Иствуд выстрелил сразу, от пояса и в пояс, как в середку ростовой мишени. Звонко.

Мишу будто битой в бок снесли, хорошим бейсбольным ударом – и прямо в стол.

Погасили.

Он рухнул с выдохом, держа на весу руку, только что считавшуюся больной. Ни фига она не больной была по сравнению с боком, который, кажется, порвался весь и нараспашку, вспоротым мешком с гречкой. Обратно вдохнуть не получалось, и это было почти удобно: все, кроме бока и правой руки растеклось по столешнице и застыло вчерашним киселем.

Нет, все-таки не удобно. Грудь защемило. Миша осторожно, через сипящую щелочку, потянул воздух – так, чтобы он не выкачивался сквозь зажужжавшую дыру в боку, – и прошептал:

– Тварь, ты чего…

– Да ладно, – с оскорбительной бодростью сказала тварь. – Царапина, скажем так, почти, заживет через месяц. И сквозное явно. Слышь, коллега, там тебя не задело?

Миша не услышал, откликнулся ли как-нибудь лысый коллега твари. Он пытался понять, как может царапина так болеть – да еще и жужжать при этом.

– Ты на звонок отвечать не будешь, что ли? – поинтересовался Иствуд-тварь, подходя. Пистолет он убрал – не боится больше, гнида. Правильно, хоть и обидно. При чем тут звонок?

– Ну давай помогу, – сказал гнида и ловко, Миша едва охнуть успел, вытащил у него из кармана надрывающийся телефон. – Хм. Глянь-ка – таинственный незнакомец, по ходу, звонит. Просто номер, «Билайн», на семьдесят девять кончается. Отвечать, нет?

Миша смотрел перед собой. Он не помнил, на какие цифры кончался сегодняшний номер босса, как не помнил номеров собственных полевых симок, закупавшихся и выбрасывавшихся пачками. Все равно никто, кроме босса, звонить ему не мог. Возможность спама была формальной и маловероятной.

– Ну как знаешь, – сказал гнида, нажал на кнопку приема сигнала и поднес трубку к уху. Миша выждал секунду и гаркнул:

– Сто!

Туловище разрубилось гильотиной.

Иствуд вздрогнул и сунулся рукой, прямо с телефоном, в карман куртки, спохватился и, зажав пальцем микрофон, снова поднес ее к уху.

Миша, коротко и сипло вздохнув, рявкнул снова:

– Сто! Сто!

Лена приноровилась всматриваться сквозь сумрак в черный зев проходной под цифровыми часами. Часы говорили, что высокие гости почти выбрали двадцать минут, выделенных им от щедрот начальственных. Еще они, каждые полминуты притворяясь термометром, говорили, что солнце, которое все ближе, светит и греет. Воздух потеплел уже на два градуса и был не голубым, а серым. А рассвет уже все замет-не-е. А стужа перед рассветом была еще замет-не-е.

Лена похвалила себя за то, что не постеснялась надеть шерстяные колготки самого колхозного типа. И все равно было холодно, даже в автобусе, особенно ступням. Сволочь ты, торговый центр «Модельная обувь», продающий настоящий Gore Tech, устойчивый к любым морозам, а также изгибам пальцев и погоды. Не тех горе на самом деле, а этих, вернее, этой. Этой дуры, которая до тридцати пяти лет дожила, а все ведется на рассказы продавцов. Да еще продавщиц. Да еще рыжих.

Только валенки. Дресс-код не запрещает, климатическая зона вопиет, а мужики сиволапость принцессы либо перетерпят, либо могут идти в произвольном направлении. В котором, например, выстроились борцы с женским курением.

Кто про что, а Лена про затяжку.

До завершения срока, выделенного московским гостям, оставалась одна сигарета. По хорошему-то две, но давайте не будем наглеть, а лучше проведем эту сигарету так, чтобы не было мучительно и больно, когда Ильдарик вернет в автобус своих сплошь некурящих марсиан.