Грааль и Откровение Иоанна Богослова. Философия благородства - Александр Леонидович Роцков

к такому опыту, который хотя, и воспринимаем, но уже не именуем – не сказуем человеческим словом, несказанен – иначе говоря, к опыту чисто мистическому, а его не вместить в опыт сказуемый". Но на той же странице далее Флоренский пишет, что ближайшее тело личности – это то самое имя, которое мы носим, "свободное от шлаков биографии". На наш взгляд, это уже не так верно как предыдущие размышления. На наш взгляд, именно биография как раз и является ближайшим телом личности. Именно в биографии, в житии проступает, проявляется как на фотоплёнке настоящее имя человека, которое суть его отношение к Богу. И вот тогда, если снять все наши названия, имена, отчества, кто мы по профессии, по фамилии, национальности, именно тогда наступит действительно мистический опыт, и мы прикоснёмся к нашему настоящему имени, но только прикоснёмся, узнаем же тогда, когда Господь назовёт каждого по имени. Возможно, это имя будет не только сочетанием звуков, но чем-то большим. Тогда и лицо станет ликом, т.е. видимым образом невидимой личности. Наверное, это и есть печать. Таким образом экзистенциальная личностность и печать Бога Отца суть то же самое.

Во время поставления печатей четыре ангела держат четыре ветра, чтобы ветры не вредили ни земле, ни морю, ни деревьям до времени положения печатей. Ветры, скорее всего, служат образом воздушной, т.е. спиритуальной стихии. А землю, море и деревья следует понимать традиционно: древо – это род или нация, море – это все народы вместе взятые. Хотя, можно понимать море и как стихию воды, т.е. как науки, философские учения, социальные теории (в Священном Писании образы часто имеют одновременно множество смыслов, и даже не обязательно параллельных). Тогда земля – это всякого рода материальная, вещественная жизнь. Это указание на некое благоприятное затишье, дающее возможность для безопасной богоугодной жизни и общественной деятельности членов новой церкви, согласуется со словами: "Вот Я отворил перед тобою дверь, и никто не может затворить её" (Откр. 3. 8.) Параллельные по смыслу применительно к этому моменту тексты можно найти у ветхозаветных пророков: "Город крепкий у нас; спасение дал Он вместо стены и вала. Отворите ворота; да войдёт народ праведный, хранящий истину. Твёрдого духом Ты хранишь в совершенном мире, ибо на Тебя уповает он" (Ис. 26. 1.).

Слова о драконе, ставшем "перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать её младенца" (Откр. 12.4.) – не означает опасности физического уничтожения именно в этот момент рождения, а, скорее, опасности вечной погибели, опасности спиритуального соблазна. Сатана (Сатурн) вот уже четыре тысячи лет соблазняет спиритуалов всегда одним и тем же – славой и властью. Властью тайной, в виде тайных знаний, и явной – властью элиты над толпой, посредством славы (мода, престиж, популярность). Но замысел сатаны не удастся: "И восхищено было дитя её к Богу и престолу Его" (Откр. 12. 5.), т.е. все духовные интересы и влечения "младенца" будут направлены к Богу и "престолу Его" (о духовном служении престолов уже говорилось). Что же касается опасности физического уничтожения, т.е. насильственной смерти, то однозначного сообщения об убиении ста сорока четырёх тысяч мы нигде не находим, скорее наоборот. Кроме слов о "восхищении к Богу" вот что говорится к Филадельфийской церкви: "И как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения" (Откр. 3.10.). Далее читаем, как именно будут сохранены филадельфийцы: "И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп. И вышел другой Ангел из храма и воскликнул громким голосом к сидящему на облаке: опусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела. И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата" (Откр. 14. 14.). После "жатвы" изливаются на землю чаши гнева. Ничто не даёт нам повода считать жатву физической смертью, а в зрелости видеть нечто греховное. Зрелость жатвы намекает на некую духовную зрелость, например, достаточный уровень спиритуальной взрослости и пробужденности, дающий возможность возникновению экзистенциальной личности. Может, возникновение экзистенциальных личностей уже в массовом порядке – это и есть жатва? Тогда поищем близкие параллели в других пророчествах. Не о том же ли пишет ап. Павел в послании к коринфянам? "Говорю вам тайну: не все мы умрём, но все изменимся вдруг во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мёртвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетленное, и смертному сему облечься в бессмертие" (1 Кор. 15.51.). И ещё: "Ибо сие говорим вам словом Господним, что мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня не предупредим умерших; потому что Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдёт с неба, и мёртвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем" (1 Фес. 4. 15.). Это восхищение на воздухе (!) явно перекликается с жатвой зрелых людей, и мы не без оснований можем полагать, что и то и другое говорится о "младенце мужеского пола", который "восхищен к Богу и престолу Его". "Пойди, народ мой, войди в покои твои и запри за собой двери твои, укройся на мгновение, доколе не пройдёт гнев; ибо вот Господь выходит из жилища Своего наказать обитателей земли за их беззаконие" (Ис. 26. 20.).

Итак, филадельфийская церковь, может быть, много чего должна претерпеть, но только не физическую смерть. О терпении святых последнего времени есть знаменитое пророчество. Один из древних подвижников сказал: "Они ничего не исполнят, но будут терпеть скорби и станут больше нас". "Нас" – т.е. монахов, а "больше" – это "зрелость жатвы". "Ничего не исполнят" – здесь имеются в виду традиционные монашеские подвиги: посты, бдения, правила и прочь. Когда святые совершали необыкновенные подвиги, они исполняли волю Бога. Господь выделял некоторых Своих верных приверженцев необычайностью телесно аскетических подвигов, дабы на них обратить всеобщее внимание и нечто их устами сказать миру. В христианских церквах вследствие социальных законов культурологического порядка сами эти подвиги стали добродетелью, похвальным, почётным делом. Правда, есть оговорки, что самочинно нельзя налагать на себя эти подвиги (как, наверное, и налагать на других), но эти оговорки тонут в подражании этим подвигам, их восхвалении, да и просто во всеобщем внимании к ним. А между тем всё дело не в самих подвигах, а в послушании