Собрание сочинений в десяти томах. Том девятый. Ave Maria - Вацлав Михальский

– Мне кажется, что вы не француженка.

– Почему? Разве у меня акцент?

– Акцента нет. У вас отличный парижский выговор. Не знаю, но я уверен. Это со мной бывает.

– Интуиция – мать информации. Я русская.

– О-о, русская! – искренне восхитился пассажир. – Как я рад. Русские так хорошо воевали с Гитлером, мир во многом обязан русским. – Тут он хотел добавить, что во время войны категорически запретил всякую антисоветскую и антирусскую пропаганду, но ничего такого не добавил, вспомнив опять же про городского сумасшедшего, за которого вполне может принять его Мария.

– Я поворачиваю назад, а то вы останетесь без обеда, да и меня, наверное, ждут, – сказала Мария.

– Пожалуй, – согласился пассажир, – а вы с авантюрной жилкой!

– Как и вы, – открыто и радостно улыбнулась Мария, поймав себя на мысли о том, что ей как-то очень хорошо, очень по-свойски с этим пожилым мужчиной, как будто они знакомы давным-давно.

Примерно об этом же подумал и ее пассажир применительно к ней – эта женщина, которая его знать не знает, дала ему почувствовать себя мужчиной, ему было удивительно легко с ней.

– Вы думаете, я авантюрен?

– А чего тут думать? Без здорового авантюризма и каши не сваришь.

– Каши? – удивленно переспросил Антонио. – Хорошо сказано, я никогда не слышал.

– А я только сейчас это сказала, – засмеялась Мария, – так говорят русские.

– Пожалуй, я авантюрен, – пожевав тонкими губами, согласился Антонио, – пожалуй. Иначе каши не сваришь!

– Не сваришь, – засмеялась Мария, подкатывая на пятачок у ресторана.

– Мари, вы не будете настолько любезны, чтобы пообедать сейчас со мной, – открывая дверцу кабриолета, предложил благодарный пассажир.

– Сегодня меня ждет приятельница. В другой раз, – Мария взглянула в лицо Антонио светло-карими дымчатыми, все еще прекрасными глазами.

– Так берите и приятельницу.

– Нет, нет, это неудобно. У нас разговор. Будьте здоровы, Антонио!

– Спасибо, Мария, – с подчеркнутой значительностью в голосе сказал пассажир и, явно недовольный, вышел из машины.

Тут же подъехали две черные легковушки, выскочившие из них мужчины в штатском окружили Антонио и повели его в ресторан.

Верочка поджидала Марию за одним из столиков у самого окна с видом на океан. Только здесь, в Лиссабоне, городе с очень крутыми улочками, спускающимися с предгорий к берегу, только здесь Мария поняла, что море и океан две не сравнимые стихии. В океане, даже очень спокойном, дышит такая глубокая, такая неописуемая и несокрушимая мощь, что сразу чувствуется: океан – это тебе не море…

– Я еще не заказывала, – приветливо улыбаясь, сказала Верочка по-французски. Изумительно стройная и очень гибкая, с большими серыми глазами и густыми каштановыми волосами до плеч, эта тридцатипятилетняя женщина была владелицей и руководительницей знаменитой школы танцев последовательниц Айседоры Дункан «Verabela», а точнее, не школы танцев, а «школы движения», как было указано на вывеске массивной двери, выходящей прямо на улицу. Проезжая в этом квартале, Мария увидела вывеску и решила зайти узнать, что к чему. Так они и познакомились с Верочкой. Вообще-то ее звали Вероникой, по имени той женщины, что отерла пот со лба Христа, несущего свой крест на Голгофу. Обычно Вероник зовут Никами, а Мария звала ее Верочкой – так ей было приятнее, да и Верочка ничего не имела против. Ее отец был поляком, а мать еврейкой. Вместе с тринадцатилетней Вероникой родители прибыли в Лиссабон в 1942 году из Греции, мечтали уплыть за океан, но умерли, не дождавшись парохода, а девочка осталась одна в Португалии. История Верочки в какой-то степени повторяла историю Марии, так что они были понятны друг другу, как говорится, без подготовки, наверное, и подружились поэтому, а еще, конечно, потому, что Марию неожиданно увлекло занятие танцами, тем более что в «школе движения» было немало дам ее возраста и старше. А сейчас у них с Верочкой уже были общие планы по расширению школы.

– Я еще не заказывала, – повторила Верочка.

– Сейчас закажем. Я чуточку задержалась, потому что катала на своем авто одного господина.

– Господин ничего себе? – со шкодливыми искорками в глазах спросила Верочка.

– Вполне. Приглашал отобедать с ним, но я сказала, что меня ждет подруга.

– Спасибо, – улыбнулась польщенная Верочка.

– Кстати, вон он – за дальним столиком, у колонны, – Мария показала глазами.

Ужас, восторг и недоверие одновременно изобразились на миловидном лице Верочки.

– Чем он вам нехорош? – удивилась Мария.

Верочка сидела онемевшая.

Подошел официант. Мария стала делать заказы, но даже в этой процедуре Верочка все еще не могла участвовать словами, а только кивала головой.

– Верочка, что-то не так?

– Так, – наконец, вымолвила она первое слово. – Это Салазар…

– Здешний правитель? Ну и что?

– Эт-то Салазар…

– Так что тут плохого, Верочка? Вполне симпатичный мужчина с очень хорошей речью, и голос поставлен. Очень наполненный, убедительный голос. И галстук повязан на нем, как я люблю, – якобы чуть-чуть небрежно, а на самом деле весьма артистично.

А тогда, в феврале 1958 года, в начале третьего утра, выйдя из родного дома с тем же чемоданом, с которым он только что прибыл из Севастополя, Иван сел в машину, поданную к подъезду, и поехал в штаб. Там он поднялся со своим легким чемоданом на второй этаж, в свой кабинет и, сняв серую мерлушковую папаху, шинель и сапоги, прилег на черный кожаный диван в маленькой комнатке, примыкавшей к его кабинету. Такие смежные комнатки были при кабинетах всех больших начальников.

Спать не спалось.

Думать не думалось.

Сосущая пустота в душе нарастала с каждой минутой, делая его живую душу все более и более онемевшей. Как сказала бы ученый врач Александра: брала свое «охранительная доминанта», наступало «запредельное торможение нервной системы».

Иван уже входил в тот круг из двадцати-двадцати пяти человек, которые каждое утро собирались у министра на «пятиминутку», иногда затягивавшуюся и на час.

В то утро «пятиминутка» закончилась минут за двадцать. Все генералы вышли из просторного кабинета министра обороны, а Иван остался стоять у своего стула.

– Что, Ваня? – взглянув на него исподлобья, по-отечески просто спросил министр, – что-то неотложное?

– Да, Родион Яковлевич, – вдруг обратившись к министру по имени и отчеству, ответил Иван. – Коротко: я ушел от жены. Еще короче: она ушла от меня. Совсем короче: отправьте меня немедленно куда-нибудь далеко на Восток.

– Это непоправимо? – после небольшой паузы спросил маршал.

– Только так, – отвечал Иван, на секунду приставив указательный палец правой руки к правому виску.

– О-о, – протянул маршал, которому Иван был хорошо знаком по тем временам, когда он, маршал Малиновский, командовал Забайкальским фронтом и разгромил Квантунскую армию японцев, а потом был командующим Дальневосточным военным округом.

– Садись к столу, не маячь, – пригласил маршал и нажал кнопку под крышкой стола.

Иван сел за приставной столик, напротив большого стола министра. Явился порученец полковник, лицо его было настолько невыразительно, что как-то не запоминалось, блондин он, брюнет или вовсе лысый, как те два вождя, портреты которых висели на стене за спиной маршала.

– Распорядись, два крепких чая и бутерброды, – попросил маршал стоявшего у порога порученца, – чай сладкий, как обычно.

– Есть!

– Кого рекомендуешь вместо себя? – спросил маршал Ивана, когда порученец вышел.

– Того, которого я сменил. – Иван назвал фамилию мужа красивой Нины и продолжил: – Он переживает – ему в этом году шестьдесят. А для военачальника это не возраст. Кутузов в шестьдесят семь провел Бородино.

– Да ты что? – приятно удивился маршал, – а я как-то этот факт не держу в голове. – Маршалу самому исполнялось в этом году шестьдесят, и пример с Кутузовым кстати лег ему на душу.

Немолодая, но очень аккуратненькая, в белом фартучке и белой кружевной наколке на голове официантка принесла чай и бутерброды на двух тарелочках. Стакан с чаем и тарелочку маршала она подала ему на стол, а то, что предназначалось для гостя, поставила перед Иваном.

– Спасибо, Зоя, – улыбнулся официантке маршал, и его хмурое лицо вдруг озарилось таким светом и стало таким детским, что даже в самом кабинете как бы вдруг посветлело. Погода за окном стояла мглистая, вареная.

– Пожалуйста, – поклонилась официантка и вышла из кабинета.

Пить чай с маршалом Ивану еще не приходилось, он понимал, что это высокий знак участия в его судьбе и знак доверия.

Пили чай молча.

– А это, – маршал ткнул указательным пальцем в свой седой висок, – это последнее дело, Ваня.

– Знаю. На фронте пробовал.

– Помешали?

– Нынешняя жена помешала.

В глазах маршала промелькнул такой живой огонек, что было понятно: покушение на самоубийство для него не дурь, а очень знакомая история.