Жизнь и судьба Михаила Ходорковского - Наталья Точильникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Российский либерализм переживает кризис — на сегодняшний день в этом практически нет сомнений», — начинается статья.
После поражения на выборах 2003 года СПС и «Яблока» это стало совершенно очевидно. Зато все большей популярностью в обществе пользуются идеи «национального реванша». «Все эти люди — реже искренне, чаще фальшиво и по заказу, но от того не менее убедительно — говорят о крахе либеральных идей, о том, что нашей стране, России, свобода просто не нужна, — пишет Ходорковский. — Свобода, по их версии, — пятое колесо в телеге национального развития. А кто говорит о свободе, тот либо олигарх, либо сволочь (что, в целом, почти одно и то же)». И Путин оказывается либеральнее 70 % населения страны.
Поспорить с этим, увы, трудно. Мне приходилось сталкиваться в интернет-дискуссиях с представителями той самой технической интеллигенции, которая выходила к Белому Дому в 1991-м. Все мои слова в защиту свободы воспринимались в штыки. Типичная реакция: «Никакой свободы при Ельцине не было, а было жрать нечего». Как вариант: «А не пошли бы вы на… надоело до смерти».
Ну почему мне было что жрать? Я наследства не получала и даже не была комсомольской активисткой.
Плохо, конечно, когда обладатель красного диплома торгует шмотками в Лужниках. Но «жрать нечего» было тем, кому не хотелось становиться презренным торгашом, поскольку в «благословенные» совковые времена им вбили в голову, что быть торгашом позорно.
«…либерализм в России не может умереть, — пишет Ходорковский. — Потому что жажда свободы останется одним из самых главных инстинктов человека — хоть русского, хоть китайского, хоть лапландского. Да, это сладкое слово «свобода» многозначно. Но дух, который в нем присутствует, неистребим, неискореним. Дух титана Прометея, подарившего огонь людям. Дух Иисуса Христа, говорившего как право имеющий, а не как книжники и фарисеи».
Классно написано.
Но я поспорю.
Слово «свобода» действительно многозначно. В этом-то все и дело. Есть свобода «скитаться здесь и там», и есть «громкие права», которые большинство нашего населения, увы, «недорого ценит». Даже «скитаться здесь и там» требуется не всем: по статистике право на свободный выезд за рубеж интересно примерно 15 % россиян. Так что приоритетна свобода есть колбасу и пройтись за грибами до ближайшего леса. Не за решеткой — и ладно.
А дух Прометея — он в той пушкинской свободе скитаться, а не в трудной и чреватой многими обязанностями политической свободе запада. Последняя в России — приправа для гурманов, тех самых 3–5 % населения, которые упорно, до последнего, голосовали за «Яблоко» и СПС. А потом почти перестали ходить на выборы.
И проблема в том, что для большинства населения сначала появилась колбаса (в 1992-м на прилавках магазинов), а потом уже свобода ее есть (при Путине). И на фоне этой свободы меркнут все остальные ее формы. И так будет, пока не нажрутся.
А может быть, и всегда.
«Те, кому судьбой и историей было доверено стать хранителями либеральных ценностей в нашей стране, со своей задачей не справились», — пишет Ходорковский.
И здесь он прав. Можно спорить о том, возможно ли было вообще с ней справиться при «шоковой терапии» в экономике, но факт остается фактом: либерализм ассоциируется с временем голодным, трудным и неспокойным.
«СПС и «Яблоко» проиграли выборы вовсе не потому, что их дискриминировал Кремль, — пишет Ходорковский. — А лишь потому, что администрация президента — впервые — им не помогала, а поставила в один ряд с другими оппозиционными силами».
Верно, но еще и потому, что передрались друг с другом.
«Мы свое дело прос…ли», — резюмирует Ходорковский.
И точнее, увы, не скажешь.
В 2010-м это еще яснее, чем шесть лет назад.
Теперь уже не только дело, но и страну. Она уже совсем не наша. Чужая, вечно неправильно голосующая и некомфортная, в которой страшно жить.
В чем же причина краха русского либерализма? «Русский либерализм потерпел поражение потому, что пытался игнорировать, во-первых, некоторые важные национально-исторические особенности развития России, во-вторых, жизненно важные интересы подавляющего большинства российского народа. И смертельно боялся говорить правду», — пишет Ходорковский.
Здесь я замечу только, что был русский либерализм, который не боялся говорить правду. В «Демократическом союзе» лекции читали о первоначальном накоплении капитала. Читали году этак в 1988-м — 1989-м. На тему «что нас ждет». И в том, что творилось в стране в начале девяностых, для меня не было неожиданностей.
Никаких.
Но, судя по тому, что в «ДС» на всю Россию было около 1000 человек, эту правду не очень хотели слышать.
Или боялись.
Ни советские диссиденты, ни радикальные либералы, никогда не состоявшие в КПСС или положившие партбилеты задолго до повального выхода, практически не попали во власть в 90-е.
У власти оказались в большинстве своем бывшие коммунисты, заявившие о своем либерализме. Я вовсе не сомневаюсь в их искренности. Более того, их метод борьбы с системой путем разрушения ее изнутри оказался куда эффективнее метода внешнего давления. Но они привыкли лгать и приспосабливаться. Было бы трудно ожидать от них чего-то другого.
«Многие из либералов первого ельцинского призыва были людьми, искренне убежденными в исторической правоте либерализма, в необходимости «либеральной революции» в усталой стране, практически не знавшей прелестей свободы, — пишет Ходорковский. — Но к этой самой революции либералы, внезапно получившие власть, подошли излишне поверхностно, если не сказать легкомысленно. Они думали об условиях жизни и труда для 10 % россиян, готовых к решительным жизненным переменам в условиях отказа от государственного патернализма. А забыли — про 90 %. Трагические же провалы своей политики прикрывали чаще всего обманом».
Далее Ходорковский критикует ваучерную приватизацию, которую огромное большинство считает несправедливой, поскольку им обещали, что за «ваучер» можно будет купить две «Волги», а оказался пшик.
«Да, предприимчивый финансовый игрок, имеющий доступ к закрытой информации и не лишенный способности эту информацию анализировать, мог сделать из приватизационного чека и 10 «Волг». Но обещали-то всем», — пишет Ходорковский.
Обещали, верно. Но не все верили. Я уже рассказывала о том, как в начале процесса ваучеры шли на автобусных остановках по бутылке водки, потом по 4 тысячи рублей. И только в самом конце доросли до двадцати с лишним тысяч за чек.
Правда, «Волгу» на эти деньги было уже не купить. Но, я совершенно уверена, что и те, кто обменял свой ваучер на бутылку водки, и те, кто продал по дешевке, теперь яростно ругают Чубайса за «прихватизацию».
Гораздо хуже была не сама приватизация, а крах инвестиционных фондов, куда люди несли ваучеры. Даже если они успевали получить дивиденды на акции, как было в случае «Гермес-союза», и были не совсем обижены, после этого акции превращались в ничего не стоящие бумажки. Это не только обмануло ожидания огромного большинства населения, но и подорвало доверие к ценным бумагам вообще. Это, конечно, ошибка властей, процесс необходимо было, как минимум, контролировать.
А вот со следующим утверждением я поспорю. «Они (то есть либералы. — Н.Т. ) не заставили себя задуматься о катастрофических последствиях обесценения вкладов в Сбербанке, — пишет Ходорковский. — А ведь тогда было очень просто решить проблему вкладов — через государственные облигации, источником погашения которых мог бы стать налог на прирост капитала (или, например, пакеты акций лучших предприятий страны, переданных в частную собственность). Но властным либералам жаль было драгоценного времени, лень шевелить мозговыми извилинами».
Точнее поспорю я только с первой частью этого абзаца. Я не понимаю, почему обесценивание вкладов связывают с властью либералов. Причем все, кому не лень.
Вклады в Сбербанке были заморожены в 1990 году при Горбачеве, а вовсе ни при Ельцине. А если они были заморожены, значит, банк был неплатежеспособен.
Причем то, что они будут заморожены, было совершенно ясно за несколько месяцев до события. Я помню, как мы с моей мамой обсуждали, что делать с деньгами, и решили ее вклад обнулить и все деньги вложить в товар, а мой на всякий случай оставить.
Так и сделали.
Сейчас мама утверждает, что снять деньги и вложить в товар ей посоветовал с телеэкрана лично господин Геращенко, за что благодарна ему по гроб жизни. По моим воспоминаниям, снять деньги ей посоветовала я на основании лекций по политэкономии, прослушанных в «Демократическом союзе».
Возможно, мы с господином Геращенко просто были солидарны.
Мои деньги заморозили на счете.
Вы думаете, я их потеряла?
Парадокс в том, что деньги можно было спасти и после этого. Способ прост: надо было завести чековую книжку. Чеки принимали во всех государственных магазинах. Я поехала в магазин «Электроника» и потратила там все до копеечки на первый в жизни компьютер.
