В глубинах полярных морей - Иван Колышкин

Утром 12 февраля у мыса Сейбинес «К-3» атаковала конвой, состоящий из двух транспортов и семи боевых кораблей разных классов. По транспорту на десять тысяч тонн водоизмещением было выпущено шесть торпед. Две из них достигли цели. В перископ удалось пронаблюдать, как судно начало тонуть.

Лодку преследовали, сбросив на нее тридцать две бомбы, но она умело избежала опасности. Сутки спустя «К-3» двинулась назад, к своим берегам.

Итак, метод группового использования двух лодок на этот раз не выдержал боевой проверки. Но не потому, что по своей идее он был порочен, нет. Все дело упиралось в надежность средств подводной связи. Они пока что не могли обеспечить последовательные, без помех друг другу, удары двух лодок по конвою торпедами с последующим довершением его разгрома артиллерией. Стало быть, до появления новых средств связи этот метод нельзя было рекомендовать для дальнейшего применения.

Выявились к тому же и такие частные недостатки совместных действий, как сложность в управлении маневрами лодки, — внимание командира рассредоточивалось между поиском цели и удержанием места в строю. Сам совместный поиск при несовершенстве подводной связи давал не больше шансов на обнаружение противника, чем поиск одиночный. Наконец, при преследовании вражескими кораблями хотя бы одной из лодок, находящихся в подводном положении, уклоняться вынуждены были обе, поскольку разобраться, кого именно бомбят, было очень трудно.

Поэтому мы оговорили с командующим и с начальником подводного плавания возможность использования двух лодок на одной позиции по иному принципу: одна лодка заряжает батареи, другая в это время ведет поиск; потом они меняются местами. При четкой организации дела случайная встреча между лодками, чреватая взаимной опасностью, исключалась, а участок неприятельских коммуникаций, проходящий через позицию, не оставался без наблюдения. Этот метод мог особенно пригодиться полярным днем, когда не было возможности производить зарядку близ берега, на виду у врага.

Обсудили мы и принципиальную возможность совместных действий подводных лодок и авиации.

Прошло несколько дней. И последний, слабый огонек надежды на возвращение «К-22» погас. Это была для нас большая, столь же тяжелая утрата, как и гибель «К-23» с Керимом на борту. В мире подводников Котельников был такой же яркой и значительной фигурой, как и Гаджиев. Старейший североморец, служивший здесь с основания флотилии, опытнейший моряк, прославившийся еще до войны своим походом в высокие широты, на встречу с папанинской льдиной, славный боевой командир подводного крейсера, мастерски громивший врага, великолепный воспитатель подчиненных… Он недолго побыл комдивом, но по тому, как он взялся за дело, было совершенно очевидно, что дела у него пойдут прекрасно. Да что там говорить, еще один-два похода — и к высшим боевым наградам Виктора Николаевича прибавилась бы Золотая Звезда Героя Советского Союза. У командующего флотом он был первым кандидатом на это звание.

Для меня гибель Виктора явилась особенно тяжелой утратой. Я потерял близкого человека. С ним меня связывала очень давняя и крепкая дружба, которой оба мы всегда дорожили. Чем измеришь такую потерю?! Для этого даже трудно найти подходящие слова…

Если нас в те дни что и могло несколько отвлечь от горестных размышлений о судьбе «К-22», то это доклад Лунина на Военном совете, состоявшемся 22 февраля, на следующий день после возвращения Николая Александровича с моря.

Начало этого похода не предвещало ничего хорошего. Едва лодка в надводном положении приблизилась к норвежскому берегу, как в пятом отсеке случилось короткое замыкание электроподстанции, и ее тут же охватило пламенем. Прозвучал сигнал аварийной тревоги. Моряки начали борьбу с огнем.

От замыкания вышли из строя масляный и водяной насосы, и дизеля стали. Пришлось включить оба электромотора.

Нужно было немедленно снять питание с подстанции, и командир отделения мотористов старшина 1-й статьи Коконин, правильно оценив сложившуюся обстановку, схватил первую попавшуюся под руку шубу и бросился в ней в огонь: иначе невозможно было добраться до щитка. Коконину удалось выключить рубильник, но сам он потерял сознание. Тем временем другие подводники задраили забортные отверстия в пятом отсеке и пытались войлоком и струями огнетушителей сбить пламя. Но это им не удалось. На моряках тлела одежда, многие получили ожоги. Однако борьба с огнем не прекращалась, пока не поступила команда покинуть отсек и задраить его, чтобы пламя само задохлось без доступа воздуха.

К этому моменту лодка уже лежала без хода в дрейфе. По отсекам полз едкий, вонючий дым. Некоторых моряков из пятого отсека вынесли на руках: они были без сознания. Погружаться «катюша» не могла. Поэтому артиллерийские расчеты заняли места у орудий, торпедные аппараты были изготовлены к бою — в случае появления противника Лунин решил драться до последнего. На самый крайний случай он приказал заложить подрывные патроны под одну из запасных торпед и приготовил три радиограммы: «Возник пожар, потерял ход», «Веду артиллерийский бой», «Погибаю, но не сдаюсь».

Пламя продолжало еще некоторое время бушевать в загерметизированном отсеке. Температура там доходила до 160 градусов. «Только б не взорвался расходный бак с соляром», — тревожно думал командир.

Наконец пожар начал стихать, потом он и совсем прекратился. Тогда отдраили переборочные двери и начали вентилирование отсека. Последствия пожара оказались тяжелыми: начисто сгорела подстанция и часть кабелей, идущих в кормовые отсеки, вышли из строя все вспомогательные механизмы главных дизелей, освещение правого борта, вся сигнализация кормовых отсеков, получили повреждения многие другие устройства и системы. Экипаж сразу же принялся за работу. О том, чтобы вернуться в базу, не было и речи.

Около восемнадцати часов трудились моряки, восстанавливая вышедшие из строя вспомогательные механизмы, подводя к ним новые кабели. И когда стало возможным дать ход главными дизелями, лодка двинулась на выполнение боевого задания. Форсировав на большой глубине минное поле, она 18 февраля сама поставила мины в районе острова Арнёй. Вскоре после этого на неприятельский берег была высажена группа разведчиков. Эта операция всегда расценивалась как одна из наиболее трудных: ее осуществление требовало скрытности, быстроты, смелости и ловкости. Ведь лодке приходилось всплывать вблизи незнакомого участка побережья, а сразу погрузиться в случае опасности она не всегда имела возможность: нельзя же было, например, внезапно прерывать процесс высадки. Любая неосторожность командира могла стоить разведчикам жизни.

Высадка прошла удачно. Едва она окончилась, как радист принял сообщение о том, что 16 февраля наши войска освободили Харьков. У подводников только и разговоров было, что ознаменовать радостное событие победными делами. Но, как назло, не попадался ни один конвой. Тогда Лунина осенила дерзкая мысль: нанести визит в бухту Воген, где, по имевшимся сведениям, располагалась база противолодочных катеров. Это сулило возможность торпедировать причалы, у которых стоят катера, а на обратном пути, если придется, потопить и сторожевой корабль, который, как было замечено, разгуливал ночью по фиорду с непогашенными ходовыми огнями.

Около половины первого ночи 20 февраля продули главный балласт и, объявив артиллерийскую тревогу, под двумя дизелями решительно направились в глубь фиорда. На траверзе острова Лекей лодку обнаружил сигнально-наблюдательный пост: белыми и красными вспышками морзянки он посылал незнакомому кораблю запрос — знак «А». На мостике наступило секундное замешательство, но не зря Лунин слыл едва ли не самым находчивым командиром на бригаде.

— Ответьте «наш, ха, твердо», — уверенно, будто так и надо, бросил он сигнальщику.

Закляцала шторка фонаря Ратьера, и на пост полетел ничего не значащий ответ: «НХТ». Пока на посту размышляли над странным сочетанием знаков, лодка, не сбавляя хода, скрылась в ночи. Когда она пересекла фиорд и подошла к западному его берегу, еще один пост проявил любопытство к нежданным гостям.

— Пишите «живете, люди», — распорядился Лунин, — пусть поломают голову над этой хреновиной.

Но на посту не стали ломать голову и переспрашивать: позывные «ЖЛ» вполне удовлетворили немцев. Понять психологию сигнальщика, оказавшегося в таком положении, можно. Усомнишься в непонятных позывных, поднимешь шум, а потом тебе же и попадет: и читаешь ты морзянку плохо, и список позывных не знаешь, и такой-то пункт инструкции забыл, и в результате своих не признал, и место твое не на сигнальном посту, а на гауптвахте или, что еще хуже, на передовой, под снарядами и пулями…

При подходе к бухте Воген таким же образом отделались и от третьего наблюдательного поста.