Горизонты оружия - Григорий Панченко

Чтобы «массовый» зритель-избиратель случайно не забыл, за кого именно ему голосовать или, если игры давал действующий император, кого именно обожать, — такие сведения оглашались не только перед и после шоу, но и в его начале. Для этого существовала специальная процессия, торжественно-пышная, которая медленно тянулась по периметру арены, потрясая транспарантами и скандируя лозунги. Называлась эта процессия… помпа, причем переносный смысл слова вышел на первый план еще в Древнем Риме. Когда помпезное зрелище излишне затягивалось — избиратели начинали шуметь: «Заканчивай с рекламной паузой! Даешь “экшн” и спецэффекты!»

А спецэффектами обычно бывали разного рода «вставные новеллы» — анималистические, этнографические, исторические и, так сказать, юридические — всегда менее спортивные, но частенько более кровавые, чем классическая гладиатура. Или же менее затратный вариант: вкрапление элементов всего этого в ту самую классическую литературу. Похоже, тут и использовались сюжеты «рабыня-амазонка» (не Изаура же!), «бедный, но благородный юноша», «опальный генерал» (оба — в закрытых шлемах) и прочие атрибуты вечных, как мир, сериалов.

(Предлагаю фантастический ход: «турист из будущего», с биноклем или без, за какую-то важную услугу или просто за талант — в золотом эквиваленте — передает древнеримскому «режиссеру» ряд сценарных наработок своей эпохи. А в другое время другой турист прибывает на поставленные по этим канонам игрища, лихорадочно записывает ряд наиболее впечатляющих сюжетов — и при аналогичных обстоятельствах сбывает их какому-нибудь представителю древнего киноконцерна последних десятилетий XX в., откуда те уже плавно перекочевывают в будущее, образуя временное кольцо…

Такие вот плагиаторские игры.)

Еще несколько слов о гладиаторских шлемах, а заодно и связанных с ними легендах:

«Ребята уже решают, с каким оружием пустить этого толстяка на арену. Как по мне, быть ему андабатом. Андабатам ведь бегать не нужно, стой себе, размахивай ножичком, пока не зарезали!..»

Всем известно, что андабаты сражались «вслепую»: в шлеме, закрывающем глаза. А откуда мы это знаем? И как быть с конными андабатами-эквесторами, которые тоже были очень популярны? На слух ориентировались? Или просыпающееся в бойцах высокого уровня «шестое чувство» им помогало? Допускаю это не только для фантастики. Однако похоже, что реально поле зрения у этой разновидности гладиаторов было сужено, но не закрыто вовсе: да, «андабат» означает «закрытолицый», но этимология слова такова, что указывает на преграду не сплошную, а решетчатую, т. е. фактически на… забрало шлема!

Проигравший андабат взывает о милости. Как видим, андабатские шлемы не наглухо закрыты! Любопытно сочетание высокоразвитой гарды круговой защиты — и «небоевого», слабого, легко гнущегося клинка

Если же всерьез задуматься о выравненности шансов — то гладиаторы высшей категории даже в недоговорных боях довольно редко убивали друг друга. Намеренно «затягивали» схватку, демонстрировали чудеса фехтования, нарочито подставлялись под не очень опасные удары… В этом был тонкий расчет: публика, восхищенная их мастерством и мужеством, могла потребовать прекращения боя (чтобы сохранить обоих его участников), а то и свободы для полюбившегося бойца. Как мы уже знаем, тот мог и отказаться: на таком уровне его уже ожидала вполне приличная карьера с не слишком большим профессиональным риском!

В общем и целом — 3–5 лет на арене (причем вторая половина этого срока — высокооплачиваемая и не очень опасная, вплоть до возможности обзавестись своим домом за пределами гладиаторской школы-казармы, приходя на бои как на работу!). Еще примерно столько же — в качестве «играющего тренера», с плавным переходом то на вольные хлеба, то в почти офицерский статус армейского инструктора, то на еще более оплачиваемую (и вряд ли более опасную, чем просто военная служба) должность элитного телохранителя (иногда — с киллерским уклоном). А что положение infame не позволит «избирать и быть избранным» — так далеко не для каждого это важно…

До столь завидной перспективы надо было еще дожить. Вообще развитая гладиатура балансировала между двумя крайностями: высокое искусство ветеранов — и жестокая бойня «рядовых», без особого мастерства, но с огромным количеством «взаправдашней» крови… Причем требования публики, «заказывающей музыку», все более склоняли ее ко второму варианту. А если учесть, что с нарастанием массовости и той самой «развитости» гладиатуры в ней все чаще имели место поединки по слепому выбору, при котором жребий мог выставить новобранца против опытного воина…

Вот так: наиболее «адские» признаки гладиатура приобретала по причинам не сакральным, а социальным. Причем то-то и оно, что скорее обретала их, чем обладала ими изначально. Из-за той самой безоглядной «масштабности», на которую римская цивилизация вышла во всех своих проявлениях: завоевания, строительство, рабовладение, степень урбанизации, эволюция политических институтов… И все это — без «предохранительного клапана» (точнее — с гладиаторскими играми в качестве него!), без поиска альтернативных вариантов, неостановимо, «только вперед и ввысь»…

Но для того, скажем прямо, каторжного быдла, из которого главным образом и формировался гладиаторский состав (нужно ли уточнять, что типаж «опального генерала» либо «благородного юноши», даже не будучи полным вымыслом, все-таки представлял собой редкостную экзотику?), это был на редкость завидный путь! Более того: кажется, ТОЛЬКО на гладиаторской службе такие перспективы и открывались. Осужденный раб, осужденный же разбойник, военнопленный, дезертир — все они не имели иных шансов «вписаться» в современное им общество. Даже полноправный по рождению представитель городского плебса (без «стартового капитала» и влиятельного дядюшки) или новобранец-легионер вряд ли мог получить на выходе лучший результат. Разве только ценой долгих лет лишений и непомерного труда (что для многих хуже ран и опасностей), а в случае военной карьеры — и тех самых ран с опасностями вместе. И, собственно, ради чего? Чтобы через много больший, чем у удачливого гладиатора, срок достичь положения, условно говоря, отставного унтер-офицера? Гладиатор (удачливый!!!) к тому времени уже давно бы освободился (в ту или иную сторону — но уроженцы эпохи, когда человеческая жизнь стоит мало, об этом не всегда задумываются) и жил бы себе в достатке и довольстве, осененный славой «суперзвезды». Или даже освобождаться бы не стал, причем не обязательно с прицелом на карьерный рост — а потому, что он очень, ОЧЕНЬ доволен своим статусом, образом жизни и мерой риска.

Неудивительно, что гладиаторы (в отличие от просто рабов или даже легионеров!) фактически не бунтовали. Солдаты всех времен и народов, случается, и восстают; но кто слышал о восстании прапорщиков?

…Руки бинтовались жесткими ремнями, на которых, кажется, были налеплены даже какие-то бляхи. <…> Первые удары пришлись кулак в кулак, глухо клацнул сминаемый свинец. <…> Зал немедленно после появления первой крови завелся и теперь бесновался, распаляясь с каждой секундой. В мире, где невозможно умереть иначе чем естественной смертью, где даже пощечину обидчику нельзя дать без немедленной сатисфакции, из людей выползали такие инстинкты, что не снились римлянам времен упадка.

<…> Кулак грека снизу ударил в незащищенное горло. Илье Ильичу почудилось, что даже сквозь единодушный вопль толпы он слышит хруст, с которым бронированный кулак дробит хрупкую гортань.

Здесь налицо, если можно так сказать, «гладиатура кулачного боя». А сказать так — можно: в том же Риме это была известная штука. Конечно, формально такие единоборства продолжали традиции Олимпии (не случайно лучшими из кулачных бойцов по-прежнему были греки!), но по форме и по духу уже отличались от них где-то как ритуальное самопожертвование военачальника — от гладиаторской схватки. И, подобно классической гладиатуре, они охватывали весь спектр: бой театрально-постановочный (сравнительно безвредный), бой спортивный (в чистом виде — большая редкость)… бой «боевой»… К последней разновидности общественность относилась практически как к гладиатуре!

Так что вряд ли случаен тот факт, что гладиаторские игры в самых «элладоцентричных» краях все-таки укоренились: и довольно скоро, и очень прочно. Причем оружие с «ограниченной убойностью» на них в конце концов стало применяться не чаще, чем в собственно Риме — и городе, и стране.