Светлячок и тень (СИ) - Зеленжар О.

Ксаршей стало чуть легче на душе. Старый жрец чем-то напоминал ей собственного отца, отчего его одобрение, приятие и доброта ощущались теплым дуновением из прошлого, словно Паррен незримо присутствовал рядом.

Девушка неторопясь поела, потом взяла у Геррил горячей еды в дорогу и отправилась в кузницу. Неподалеку от нее Уголек возился с новой связкой стрел, избегая смотреть в сторону девушки. Наконец он махнул рукой, чтобы Ксаршей пошла за ним. Молчание ее полностью устраивало. Она все еще злилась на него, как тогда, когда гналась за ним между холмов Поместья.

В гробовой тишине они покинули деревню гномов, а после и сияющую пещеру.

— Вот, возьми, — наконец нарушил молчание Уголек, протянув ей остренький огарок. — Достань карту, делай пометки в пути.

Ксаршей молча послушалась. Остаток дня она зарисовывала схематичные хитросплетения тоннелей и ориентиры. Так было лучше, чем пялиться ему в затылок, и ему было явно уютней не чувствовать на себе ее тяжелый взгляд.

Ближе к вечеру, когда тоннели немного сузились, на них позарилась группа гигантских пауков, но вскоре им самим пришлось в страхе улепетывать. Уголек опробовал новые стрелы из зархвуда и остался ими доволен, Ксаршей раздавила пару пауков в облике медведя. В проклятье оборотней было и свое преимущество: зверей можно было совсем не опасаться.

Вечером они остановились у излучины ручья. Уголек собрал зархвуда для костра.

— Я неподалеку, — сказал он, исчезнув за группой валунов.

Пока он отсутствовал, девушка сидела, мрачно шевеля веточки в костре. Молчание стало вдруг каким-то тягостным, давящим, неуютным, как и это невидимое ущелье, что вдруг пролегло между ними. Хотелось вернуть те времена, когда они беззаботно болтали о пустяках, дурачились, а тишина скорее напоминала мягкое затишье летней ночи, чем напряжение перед грозой.

Парень вернулся, на ходу вытирая мокрые волосы, и, даже не взглянув на девушку, сказал:

— Я подежурю.

Его глаза блуждал где угодно: по камням, костру и разложенным спальникам — но словно специально избегали Ксаршей.

Эльфийка завернулась в одеяло, изнывая от тоски и навалившегося чувства одиночества. Когда он разбудил ее, чтобы самому отдохнуть, она невольно вспомнила Динала и даже заскучала по его едким репликам. Эльф так раздражал ее, но сейчас она была готова даже на его компанию. Ксаршей грустила до утра, пока Уголек не зашевелился в спальнике. Парень сходил к ручью умыться и набрать воды, затем сел рядом, шурша промасленной тряпицей, в которую упаковали припасы.

— Сегодня тоже сделай пометки, — сказал он, кинув на свернутую карту, торчащую из мешка Ксаршей.

— Хорошо, — ответила она, а затем вдруг предложила. — Может, ускоримся?

— Да, было бы отлично, — Уголек, вздохнув в тряпицу. — Чем быстрей управимся, тем лучше…

Хотелось сказать ему что-нибудь колкое! Ну чего он молчит как истукан? Ксаршей развернулась к нему, посмотрела прямо в глаза:

— Почему не сказал? Знаешь ведь, что зверем быстрее.

— Я не хочу командовать тобой… — полуэльф запнулся, — после всего. Думаю, что не в праве.

“Он чувствует себя виноватым”, - вдруг поняла Ксаршей.

— Ты ведь проводник, ты можешь, — сбивчиво ответила эльфийка, вдруг растеряв запас колких слов. — Тебе виднее, как лучше.

Она вздохнула от внезапно нахлынувшей растерянности. Вроде бы минуту назад была так обижена на него и готова сказать что-нибудь гадкое, а теперь была не уверена в своих чувствах.

Уголек поднял глаза, пристально посмотрел на нее и кивнул.

— Хорошо… Просто не хочу ещё пуще злить тебя.

Он поднялся, стряхивая с колен крошки и одновременно заворачивая остатки еды.

— Я больше не злюсь, — ответила друидка, быстро скатывая одеяло в валик.

Движения у нее были такие же суетливые, как и мысли.

— Правда?

В голосе прозвучало столько надежды, что девушка, невольно улыбнувшись, кивнула, и с плеч сразу свалился тяжкий груз всех грустных мыслей, что терзали ее. Черные холодные воды расцвели яркими солнечными красками, и гладь больше не казалась мертвой коркой льда. Теплое уверенное спокойствие было похоже на дуновение теплого летнего ветра в зеленых кронах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Улыбнувшись, Уголек с облегчением произнес:

— Меня это терзало.

Терзало… Ксаршей представила, как парень прокручивает в голове колкие, болезненные мысли, стараясь не смотреть на нее, и это после того, как шагнул за сестрой в неизвестность договора с ведьмой. Как тонет в той же черной пучине, а она топит его каждым злым словом. Каких только глупостей не скажешь от страха и отчаянья. Он обидел ее, но и она в ответ была резка. Совестно.

— Прости меня, — шепнула Ксаршей. — Я думала о себе… а ещё испугалась за тебя… что ведьма потребует непомерную плату.

Не успела она договорить, как Уголек уже обнял ее, и слова растворились в его тепле вязью ненужных звуков.

— Я знаю, что, наверное, сделал очередную глупость, — шепнул он, — но я так рад, что ты больше не считаешь меня таким же, как дроу.

Ксаршей расслабленно положила голову ему на плечо. От его куртки успокаивающе пахло кожей. Как же она привыкла к этому запаху, такому теплому, родному, домашнему. Парень провел ладонью по ее спине, вверх-вниз, медленно, будто успокаивая ребенка.

— Нет, я тебя не оставлю… — тихо сказал Уголек. — Я… — он осекся, подбирая слова. — Знаешь, я тебя полюбил, но боялся сказать. Теперь этого страха нет… Просто хочу, чтобы ты знала: я тебя люблю, и мне важно, чтобы ты вернулась на поверхность и прожила очень долгую жизнь.

От его признания щеки девушки запылали и дыхание стало огненным. Ксаршей знала о его чувствах, но теперь, услышав эти слова, вдруг сама растаяла. Была ли любовью ее привязанность к Угольку? Она не знала. Единственное, что она понимала: ей очень хорошо с ним, чувствуя его заботу. Когда-то она робко мечтала, чтобы кто-то когда-то полюбил ее так сильно, как Ригель Нари. Какая она была тогда глупая, испугалась неминуемой потери, но жизнь — это череда темных и светлых дней, нельзя вечно убегать от любой ее тени, тем самым прячась от самых ярких впечатлений полудня. Жизнь дает ей второй шанс, и теперь она была достаточно смелой, чтобы не отворачиваться от солнца.

Ксаршей подняла голову от его плеча, посмотрев ему прямо в глаза.

— Я очень к тебе привязалась, ты для меня уже не тот мальчик, с которым я нянчилась когда-то.

Нет, не признание в любви. Трудно дать название этому хрупкому нежному чувству, проклюнувшемуся маленьким зеленым листочком, пустившему тонкие корешки на сердце. Может, росток любви, которому суждено день ото дня расти и крепнуть?

Уголек ласково погладил ее по отросшим волосам. В это мгновение он немного напомнил ей Ригеля, только теперь парень казался гораздо красивее своего отца.

— Я и не мальчик, у меня теперь взрослое имя, — сказал он с улыбкой.

Ксаршей вспомнила о разговоре с Далмуном.

— Какое? — с интересом спросила она.

— Морион. Далмун сказал, что так называется черный кварц, и что это могущественный камень. Он способен связывать воедино миры, отводить порчу и очищать оскверненные места от злой силы. Это было очень неожиданно, но приятно. Словно… долгожданно признание.

— Морион… Морион… — девушка распробовала сочетание звуков. — Действительно неожиданно. Надо будет привыкнуть, — она снова положила голову ему на плечо. — Нам пора выдвигаться.

— Угу, — тихо отозвался он. — Но обнимать тебя слишком приятно.

Вздохнув, он неохотно отстранился от нее, но его глаза горели от радости. Ксаршей и сама чувствовала себя странно счастливой, будто не сидела сейчас глубоко под землей, вдали от всего, что любит и понимает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Девушка обернулась лютоволком и понесла парня по чащам грибного леса, распугивая мелкую живность. При этом она была так счастлива, так свободна, словно птичка или пущенная стрела. За два часа верхом они преодолели много миль, а после перешли на обычный темп.

— Едкий запах, — насторожился вдруг Морион. — Осторожно, здесь может быть слизь.