На фронтах Великой войны. Воспоминания. 1914–1918 - Андрей Черныш

5 июня я прибыл в свою «штаб-квартиру» – Таганрог, а уже на следующий день я помчался в Киев вершить личные дела.

3. Киевские приключения

Киев встретил меня радушно. Багаж я получил, оружие тоже. Сделал все, что нужно. Вошел в связь с киевским бюро по записи и отправке добровольцев в Добровольческую армию. Оказалось, к моему удивлению, что немцы не только не препятствовали записи офицеров в Добровольческую армию, но даже помогали едущим туда, предоставляя группам записывающихся специальные поезда – эшелоны для едущих «на Дон». Тогда нам была непонятной такая помощь немцев «добровольцам» армии генерала Алексеева-Деникина, которая не признавала никакого Брест-Литовского мира, оставалась верна своим союзникам, резко всегда это подчеркивая. Оказалось потом, что немцы находились в дружественных отношениях с новой державой – «Всевеликим Войском Донским». Считалось, что едущие туда, на юг – едут на Дон. Кроме того, ехали туда еще и записавшиеся в так называемую Южную армию, организации которой немцы открыто содействовали, помогали. А потом стало нам известно, что и Южная и еще Астраханская армии формировались на немецкие деньги, а целью их создания было отнюдь не стремление помочь зарождению русской национальной вооруженной силы, преемницы Императорской армии, Боже сохрани! Этого-то они больше всего опасались. Желание отвлечь русское офицерство и добровольчество от вступления в Добровольческую армию – вот что руководило немцами при содействии их формированию названных армий.

Узнал я и о том, что для отправки в Ростов формируется эшелон, в который предлагается включить себя всем желающим ехать эшелоном. Таких набралось нас 25 человек. Все почти записались в Добровольческую армию.

На другой день нам действительно было предоставлено два вагона (товарных). Мы спокойно в них погрузились. Выяснили вопрос об отправлении. Сказали, что отправят в этот же день к вечеру. Не ясно было, каким путем поедем, через Полтаву – кратчайший путь, или через Фастов – кружной путь. Всем, конечно, хотелось ехать на Полтаву. Ходили просить об этом железнодорожное начальство, но никакого толка, однако, не добились. Все же надеялись, что повезут нас на Полтаву, ибо путешествие наше через Фастов казалось всем бессмысленным. Стали терпеливо ждать. Настроение было очень хорошее. Все быстро перезнакомились. Я оказался самый старший. Остальные – все была молодежь, не выше штабс-капитана, но молодежь уже бывалая и слишком хорошо обстрелянная. Стали греть чай, пить, закусывать и потом запели песни. О том, что придется долго ждать нашего отправления, никто теперь не беспокоился. Это обстоятельство казалось нам второстепенным: «Несколькими часами позже или раньше, сегодня или завтра, наконец, но в конце концов повезет», – так думали мы все, сидя в вагонах на товарной станции «Киев».

Но к вечеру наше бодрое настроение заколебалось. Из города до нас дошли сведения, что немцы никого будто бы уже больше не пускают к отправлению в эшелон, что якобы и запись самая в Добровольческую армию ими запрещена. «Э! – подумал каждый из нас, – нехороший признак». Кто-то затем высказал мысль: «А вдруг нас повезут на не Дон, а куда-либо на запад – в плен к немцам». Не хотели этого допускать. А в душе каждого из нас уже зародилось сомнение: «А вдруг! Черт их знает – от них всего можно ожидать!» Стали гадать и спорить на этот счет. Вдруг вечером, часов в восемь, прибыл к нашим вагонам один немецкий офицер – гауптман и стал спрашивать нас на ломаном русском языке, кто куда едет. «Ви где идете?» – спрашивал он. Смекнув, что дело, кажется, принимает неважный для нас оборот, мы все называли различные пункты на юге, куда будто бы направляемся, никто, конечно, не сказал, что едем в Добровольческую армию. Удивив и обескуражив нас, гауптман ушел, но при этом у одного офицера из нашей компании произошел с ним неприятный обмен резкими фразами. Немец что-то сказал такое, что нашему показалось обидным, и он ответил достойно, но резко. Гауптман разозлился и, что-то в злобе пробурчав, ушел. Тогда настроение наше заметно упало. Этот подозрительный приход немца с какими-то целями разведки, а главное его озлобление при уходе, не предвещало нам ничего хорошего. К ночи мы несколько как будто успокоились. Ночью нас прицепили к какому-то поезду и повезли… увы! на Фастов. Погоревав по этому поводу, мы кое-как успокоили себя надеждой, что нас, вероятно, повезут через Знаменку – Екатеринослав и улеглись спать.

Утром, когда только что наш поезд остановился на ст. Фастов, мы к ужасу своему увидели, что наши вагоны окружены немецкими солдатами, и тут же оказался наш знакомый гауптман. Крикливо, на ломаном русском языке он грубо приказал нам вылезти из вагонов и выстроиться. Началась проверка наших документов, при этом видно было, что это делается лишь для отвода глаз, а решение какое-то в отношении нас уже принято. Отделив нас, 20 человек, без видимых оснований для этого отбора, он приказал нам забрать свои вещи и следовать в особый вагон, стоявший по другую сторону вокзала. Грубо понукаемые солдатами конвоя, мы были водворены вскоре в старый, грязный арестантский вагон и заперты в нем с приставлением часового. «Вот тебе и Добровольческая армия!» – говорили мы друг другу. Многие стали сетовать на себя за свое решение ехать эшелоном, а не самостоятельно, с пассажирским поездом. Скоро, однако, печальная участь наша перед лицом виновников ее, немцев, явных теперь для нас врагов, как-то сразу сплотила нас в крепкую семью, точно мы жили уже вместе много-много времени.

Это невольно ощущаемое чувство принадлежности к чему-то целому, сплоченному вытеснило из нашего сознания всякие страхи и опасения. На смену им явилась готовность и решимость на все. Меньше как-то стали интересоваться дальнейшей нашей судьбой (что с нами дальше сделают?) и гадать про это. Видимо, и нами никто не интересовался. Арестовавшую нас власть мы больше не видели, никто к нам не приходил, ничего не спрашивал, ничего не предъявлял. Только временами против нашего вагона останавливались любопытные из русских обывателей. Помню, как пришел из Киева какой-то пассажирский поезд. День был праздничный – 24 июня, Иван Купала – праздник, особо чтимый в Малороссии. Из прибывшего поезда высыпало много публики, праздничной, веселой. Некоторые из нее, увидев вагон с немецкими часовыми и наши высунувшиеся в окна головы, останавливались и разглядывали нас из чисто обывательского любопытства. Нам стало досадно видеть это разглядывание нас, точно зверей в клетке. Когда накопилась небольшая толпа таких любопытных, большею частью – интеллигентных, мы крикнули ей: «Смотрите, смотрите, как в России издеваются над русскими офицерами!» Некоторые поняли этот укор, и глазевшие быстро исчезли.