Принцесса-невеста - С. Моргенштерн

В любом случае, Иниго закончил свою речь Скалам и провёл несколько часов в поисках моряка, который отвёз его обратно во Флорин.

Квартал Воров был ещё хуже, чем Иниго его помнил. Раньше с ним всегда был Феззик, и они придумывали рифмы, и Феззика было достаточно, чтобы отпугнуть любого вора.

Иниго в панике двигался по тёмным улицам, отчаянно боясь. Откуда этот невероятный страх? Что пугало его?

Он сел на грязное крыльцо и задумался. Ночь то и дело прорезали крики и вульгарный смех из пивных. И тогда он осознал, что ему было страшно оттого, что, сидя там, сжимая для уверенности шестипалую шпагу, он внезапно вернулся к тому, кем был до того, как Виццини нашёл его.

Неудачник.

Человек без цели, без привязанности к завтрашнему дню. Иниго уже несколько лет не притрагивался к бренди. Теперь он почувствовал, как его пальцы нащупывают деньги. Теперь он услышал свои быстрые шаги к ближайшей пивной. Теперь он увидел свои деньги на прилавке. Теперь он почувствовал бутылку бренди в своих руках.

Он бегом вернулся на крыльцо. Открыл бутылку. Понюхал терпкий бренди. Глотнул. Закашлялся. Снова глотнул. Снова закашлялся. Он жадно глотал бренди, и кашлял, и снова глотал, и почти начал улыбаться.

Страх стал покидать его.

В конце концов, почему он вообще должен чего-то бояться? Он был Иниго Монтойя (к этому моменту бутылка уже была наполовину пуста), сын великого Доминго Монтойи, так чего же он мог бояться в этом мире? (Бутылка уже опустела.) Как страх осмелился приблизиться к чародею, каким был Иниго Монтойя? Ну, больше такому не бывать. (Вторая бутылка.) Никогда никогда никогда никогда больше.

Он сидел в одиночестве, уверенный в себе и сильный. Его жизнь была в полном порядке. У него было достаточно денег, чтобы купить бренди, а если у тебя был бренди, у тебя был весь мир.

Крыльцо было жалким и промозглым. Иниго ссутулился на нём, вполне удовлетворённый, сжимая бутылку в своих когда-то дрожащих руках. Существование было очень простым, когда ты делал, что тебе говорили. И ничто не могло быть проще или лучше того, что он намеревался сделать.

Ему надо было лишь ждать и пить, пока не придёт Виццини…

Феззик не знал, как долго оставался без сознания. Когда, пошатываясь, он встал на ноги на горной тропинке, он понимал только, что его горло сильно болело там, где человек в чёрном душил его.

Что делать?

Все планы потерпели крах. Феззик закрыл глаза, пытаясь думать – было место, в которое надо было идти, когда планы не срабатывали, но он не мог его припомнить. Иниго даже сочинил ему маленький стишок, чтобы он не забыл, но даже при этом он оказался столь туп, что забыл. Что там было? «Охламон, охламон, иди и жди, когда придут Виццини и Купидон»? Это рифмовалось, но что за Купидон? «Идиот, идиот, иди и набей свой живот». Это тоже рифмовалось, но что это за инструкция такая?

Что же делать, что же делать?

«Тупой, тупой, хоть раз подумай головой»? Не помогает. Ничего не помогает. Он ни разу в жизни не сделал ничего верно, пока не появился Виццини, и, отбросив все остальные мысли, Феззик бросился в ночь за сицилийцем.

Виццини спал, когда Феззик нашёл его. Он пил вино и отключился. Феззик упал на колени и сложил руки в мольбе.

– Виццини, мне жаль, – начал он.

Виццини продолжал спать.

Феззик легко потряс его.

Виццини не проснулся.

Уже не так легко.

Ничего.

– О, понятно, ты умер, – сказал Феззик. Он поднялся. – Он мёртв, Виццини мёртв, – мягко сказал он.

И затем без малейшего участия мозга из его груди вылетел в ночь панический вопль: « Иниго!», – и он бросился вниз по горной тропе, потому что если Иниго был жив, то всё будет в порядке; конечно же, уже не будет так же, ничего не может быть также без Виццини, приказывающего им и оскорбляющего их так, как только он умел, но по крайней мере будет время для поэзии, и, когда Феззик добрался до Скал Безумия, он сказал: «Иниго, Иниго, я здесь», – камням, и: «Я здесь, Иниго; это твой Феззик», – деревьям, и: «Иниго, ИНИГО, ОТВЕТЬ МНЕ ПРОШУ», – всему вокруг, пока не осталось ни одного другого возможного вывода, кроме того, что так же, как больше не было Виццини, больше не было и Иниго, и это было тяжело.

Вообще говоря, это было слишком тяжело для Феззика, поэтому он стал бегать, крича: «Я буду через минуту, Иниго», и «Прямо за тобой, Иниго», и «Эй, Иниго, погоди» (погоди, впереди, разве не весело будет придумывать рифмы, когда они с Иниго снова будут вместе), – но через час или около того таких криков его горло изменило ему, потому что, в конце концов, его не так давно чуть не задушили до смерти. Он бежал и бежал, вперёд и вперёд, пока наконец не добрался до маленькой деревушки и не нашёл, прямо на окраине, группу отличных камней, образовывавших что-то вроде пещеры, достаточно большой, чтобы он мог почти вытянуться в ней. Он сидел, прислонившись спиной к камню, обхватив руками колени, с болящим горлом, пока деревенские мальчишки не нашли его. Они затаили дыхание и подползли так близко, как только осмелились. Феззик надеялся, что они уйдут, и замер, притворившись, что он с Иниго, и Иниго скажет «бочка», и Феззик быстро ответит «кочка», и может быть они даже споют маленькую песенку, пока Иниго не скажет «серенада», но Феззика так просто не обескуражить, ведь есть «клоунада», и тогда Иниго придумает какое-нибудь слово о погоде, и Феззик срифмует его, и он продолжал воображать подобное, пока деревенские мальчишки не перестали бояться его. Феззик понял это, ведь они подползли совсем близко к нему, а затем внезапно начали орать во всю мочь своих лёгких и корчить рожи. Он не винил их; он выглядел как человек, над которым вы бы стали издеваться. Его одежда была порвана, его голос пропал, и, если бы он был в их возрасте, он бы тоже орал.

Он почувствовал себя униженным, хотя и не знал этого слова, лишь когда они нашли его смешным. Они больше не кричали. Только смеялись. Смех, подумал Феззик, и затем он подумал жирафех, потому что для них он был именно им, чем-то огромным и смешным, что не издавало звуков. Смех, жирафех, всегда для потех.

Феззик сжался в своей пещере и попытался посмотреть на вещи оптимистично. По крайней мере, они в него ничего не бросали.

По крайней мере, пока.