Сведи меня с ума - Мелани Харлоу

вернулись домой, Блэр захотела зайти в фойе, чтобы посмотреть, высохла ли краска. Она медленно поворачивалась, рассматривая каждую стену.

– Я представляю, куда можно было бы повесить эти большие фотографии, – сказала она.

– Да?

– Да. Думаю, фотография твоих отца и дедушки 1955 года должна быть там. А та, где вы втроем, должна быть вон там. Потом, возможно, три поменьше на этой стене: здесь твой отец учит тебя и твою сестру менять шины, здесь вы с ним работаете на старом грузовике, а здесь вся ваша семья на перерезании ленточки в честь 50-летия. Что ты думаешь?

– Я думаю, что благодаря тебе это место будет выглядеть лучше, чем много-много лет подряд.

Блэр улыбнулась, ее щеки порозовели.

– Я просто думаю, что повторное упоминание о том, что это семейный бизнес, очень важно.

– Согласен.

Она снова повернулась к стене.

– Когда-нибудь на стенах моей пекарни будут висеть мои семейные фотографии.

– Как ты учишь своих дочерей печь хлеб?

Блэр бросила на меня взгляд через плечо.

– И моих сыновей.

Я улыбнулся.

– Конечно.

– Я хочу, чтобы мои сыновья умели готовить, а мои дочери знали, как завести севший аккумулятор, – сказала она, повернувшись ко мне лицом. – И я только что вспомнила кое-что. Как ты думаешь, сможешь научить меня делать это до того, как я уеду?

В моей груди что-то сжалось. Я не хотел думать о том, что она уезжает.

– Конечно.

– Спасибо. Я знаю, ты очень занят, но я бы хотела научиться.

– Я найду время для тебя. Может, поднимемся? – спросил я, выключая свет.

– Да. – Блэр направилась к двери. – Ты сегодня много работал. Наверняка устал.

– Да, немного, – сказал я, следуя за ней и закрывая за нами дверь. – Но это не единственная причина, по которой я хочу лечь спать.

– Нет?

– Нет. – Я открыл дверь своей квартиры. – Это даже не самая важная.

– А что самое важное? – спросила она, пока мы поднимались по лестнице.

То, что я не могу перестать хотеть тебя больше. Что я люблю, когда ты лежишь в моей постели по ночам. Что я буду скучать по тебе, когда ты уедешь. Что я буду постоянно беспокоиться о тебе – одной-одиношеньке в том мотеле. Что у нас осталось только три ночи вместе. Что меньше чем за неделю ты успела влезть мне под кожу, и я не знаю, что с этим делать, – я просто знаю, что мне приятно быть с тобой.

Но я не мог признаться ей ни в чем из этого, поэтому вернулся к сексу, который позволял показать ей то, что я не мог сказать.

– Это, – объявил я, когда мы достигли вершины лестницы, и развернул Блэр к себе, чтобы взять ее на руки и прижаться в темноте ртом к ее рту.

Как обычно у нас бывает, для того чтобы разжечь огонь, потребовалось совсем немного времени. Мне еще больше, чем обычно, хотелось войти в нее – так хотелось, что я не мог дойти до спальни. Сняв с нее всю одежду, я усадил ее на обеденный стол и стянул с себя джинсы настолько, чтобы освободить свой выпуклый член.

Ее ноги обхватили меня, и я уже собирался войти в нее, когда она судорожно прошептала:

– Гриффин, подожди. Сейчас это небезопасно.

– Черт.

Я не мог поверить, что забыл о защите. Это было правило, которое мы не могли нарушить. Поспешно вернувшись в свою комнату, я взял презерватив из ящика и разорвал его зубами по пути к столу. Она ждала меня на краю стола, опираясь на руки и тяжело дыша, раздвинув ноги.

– Ты даже не представляешь, как хорошо ты сейчас выглядишь, – сказал я, натягивая презерватив, мой член жаждал снова оказаться внутри нее. – Вот такую картину я хочу повесить на стену.

Она засмеялась, когда я скользнул в нее.

– Это только для твоих глаз.

– Да, черт, это так.

Мысль о том, что кто-то еще может видеть ее такой, заставляла меня сходить с ума от ярости. Что-то дикое и собственническое овладело мной, и я трахал ее грубее, чем когда-либо прежде, почти так, как будто хотел причинить ей боль. Наказать ее за то, что она показала какому-то будущему мудаку эту ее сторону.

Ее крики приобрели другой оттенок – я знал, что довел ее до предела, – а ногти загребали по моим рукам, как когти. Возможно, у нее даже пошла кровь.

Мне было все равно.

Если она не попросит пощады, я буду трахать ее так, как мне было нужно, так, как просило мое тело. Мне нужно было, чтобы она кое-что поняла, и это был единственный способ сделать это.

Но она не просила пощады, хотя и вскрикивала от боли, хваталась за мои руки, как утопающая, и впивалась зубами в мое плечо, пока я изливался в нее.

Когда все закончилось, я обхватил ее руками за плечи и посмотрел на нее сверху вниз.

– Прости, если я был слишком груб. Я не знаю, что на меня нашло.

– Это из-за топа?

Я засмеялся.

– Нет, хотя он мне нравится.

– Что это было?

– Не знаю. Просто забыл о манерах, наверное.

Я никак не мог сказать ей правду, и это поразило меня.

Потом мы свернулись в моей кровати, и она заснула в моих объятиях.

Это была паника. Чистая и простая.

Это была паника от того, что я вот-вот потеряю что-то, что было мне дорого, – и это будет по моей вине. Это была паника от того, что приближается крайний срок и нужно принять решение, а я не готов к этому. Это была паника от того, что я на грани совершения огромной ошибки, но не знал, в чем она заключается… Отпустить Блэр? Или попросить ее остаться?

Мне казалось, что я теряю рассудок.

То, что я сказал Коулу, было правдой – я не хотел, чтобы