Голодная бездна. Дети Крылатого Змея - Карина Демина

Ни за что.

— Видишь, девочка, — Теодор не улыбался. Он стоял под фонарем, чуть покачиваясь, и узоры на коже его двигались. — Теперь ты способна это выдержать. Подумай, что было бы с тобой, попади ты к нам детенышем…

Ни имени. Ни памяти.

Ни Тельмы.

— Зачем ты все-таки появился? Сейчас? Я не нуждаюсь в тебе. Я не желаю тебя знать… и остальных тем более… я…

— Ты боишься.

— Да.

В таком страхе не стыдно признаться.

— Это правильно. Ваши страхи вас хранят, — он произнес это с печалью. — А еще они сладки, но твой я оставлю тебе. Почему… может, потому, что мой брат однажды спросил, знаю ли я, что произошло с моей полукровкой-дочерью. Или потому, что дед решил, будто половина крови — все лучше, чем ничего… я не знаю, чего они хотят. Вырезать тебе сердце?

Занимательная перспектива.

— Поиграть… или взять в дом? Мой отец как-то сказал, что кровь нужно сохранить любой ценой, а моя супруга слишком слаба, чтобы родить еще одного ребенка.

Еще одна занимательная перспектива.

— Она альва… альвы нам ближе людей, мы вышли из одного корня, но, быть может, в этом и беда… мой брат украл четверых. И ни одна не сумела доносить дитя. Возможно, дело в нашем проклятии. Возможно, в том, что земля эта слишком чужда, а новое древо — слабо. Я не слышал, чтобы и у альвов рождались дети. Не здесь. Люди же… люди — дело иное…

— А полукровка — еще и третье?

— Именно.

— И то, что я… родственница?

Теодор рассмеялся.

— Мой дед взял в жены свою единоутробную сестру. А сам был рожден от связи его отца со своею матерью. У нас иные законы, девочка. И мне не хотелось бы, чтобы тебе пришлось с ними столкнуться.

— А уж мне-то как не хотелось бы, — Тельма поежилась.

Похолодало.

Ощутимо так. И холод этот бодрил.

— Вот и замечательно. Тогда держись своего Стража. Не гуляй одна по ночам.

Почти разумный совет.

— То есть вот это вот все, — Тельма обвела пустую улицу, — затеяно исключительно ради того, чтобы меня предупредить? Конечно, спасибо большое, но… скажи, ты убил Синтию?

— Кого? — Теодор наловчился играть с чужими эмоциями, он перебирает их, словно маски, примеряя то одну, то другую.

— Синтию. Девушку… обыкновенную девушку.

— Ту глупышку, с которой играл сын? Нет. У меня нет привычки брать чужое. Это… не принято.

— А других девушек? Светлячков? Их находили в реке…

— Я не люблю воду.

— …изрезанными. Измененными. Их делали похожими на маму, а потом… убивали.

— Игра заканчивалась, — понимающе кивнул Теодор. — Но нет, это не я… быть может, отец. Или брат. Или Тео… мальчик болезненно воспринял мое бегство.

— Кто вы вообще такие?

— Сложный вопрос. Потомки Неблагого короля?

Насмешка. И большего Тельма не получит. Что ж, ей и этого хватит. Есть вопросы куда как более актуальные.

— Свирель. Что ты знаешь о свирели?

Он правильно сказал — игра.

Сейчас — в вопросы.

Чуть раньше — в благородство. Еще раньше — в любовь и привязанность. Игру он понимает. И ценит. И правилам следовать готов, не из порядочности, но потому, что игра, лишенная правил, теряет смысл. А если нет смысла играть, то жизнь зачем?

Откуда она знает?

Знает, и все.

Чуждая логика, но по-своему рациональная.

— Свирель… — Теодор прищурился. — Свирель лишь инструмент. Как топор или нож. Или скальпель. Я могу перерезать пациенту глотку. Или рассечь опухоль, которая скрывается в теле его, пожирая…

— Демагогия.

— Ее создали, чтобы остановить войну. Когда-то давным-давно… когда альвы перестали быть едины, и одни присвоили солнце, оставив другим тьму.

Все они по-своему чудовищны. И, наверное, Тельма тоже, если в ней есть их кровь.

— Та война отравила землю… но был еще шанс. Усыпить гнев. Разбудить… милосердие. Не смейся, мы тоже бываем милосердны. Как бы там ни было, но однажды король сыграл для обезумевшей королевы колыбельную, и та уснула. А следом и он, потому что свирель вытянула остатки его души. Это было печально. Они спали вечным сном, и чтобы почтить их память, альвы заключили тела в хрусталь.

— Мило.

— Не смейся над тем, чего не понимаешь…

— А разве я смеюсь? Хрустальные гробы для двух безумцев, что может быть очаровательней? — Тельма поежилась. — Ладно. А дальше?

— Дальше… дальше оказалось, что свирель не желает расставаться со своим создателем. А ведь так заманчиво было получить волшебный его голос. К сожалению, война длилась слишком долго, чтобы дух ее просто ушел вместе с поверженною королевой. Находились многие, кто пытался извлечь свирель. Или разбудить королеву. Или еще какую-нибудь глупость сотворить. Но у них не выходило.

Он любезно подал руку, помогая переступить через лужу.

Когти ветра скрежетали по крышам. И там, наверху, явно что-то происходило, куда более важное и актуальное, нежели древняя история.

— А вот людям пришла в голову разумная мысль: если одна свирель недоступна, то можно сотворить вторую. До отвращения рациональное племя. И главное, что эту идею воплотили в жизнь… да… одному изгнаннику удалось сотворить то, над чем бились многие. А то, что удалось дважды, получится и в третий раз. Полагаю, уже получилось.

— И зачем? — Тельму волновал ответ на этот вопрос.

Захватить власть над миром?

Над Нью-Арком?

Сенатом?

Над Мэйнфордом?

Он ведь не слышал… тогда, когда та, случайно подаренная Найджелом свирель заговорила с Тельмой, Мэйнфорд не услышал.

Но Теодор улыбнулся и произнес:

— Новая свирель будет играть новые мелодии…

И эта оговорка совершенно Тельме не понравилась.

Глава 26

В третьей допросной на столе лежала пыль. Да и пахло здесь так, как пахнет в помещении, которое давно не использовали.

Зато стена сохранилась.

И бумаги доставили.

Десять лет.

И смерть альва-полукровки. Дело открыто. Дело отправлено в Архив. Единственное, что интересно в нем, снимки с похорон. Черно-белые, строгие, но в то же время яркие.

Ги, который изо всех сил изображает скорбь, однако камеру не обманешь. И она вытаскивает на всеобщее обозрение именно скуку. Ги играет, но игра надоела ему, и он вот-вот сорвется.

Пьет.

И провожает маслянистым взглядом официанток.

Зверю Ги тоже не нравится. Зверь чует в нем гнилье даже через глянец фотобумаги.

Вельма — другое дело. Ей траур к лицу. И само это лицо бледно, если не сказать — безобразно бледно. Альвы не бывают безобразными, это вопрос восприятия, внушенного издревле почтения к представителям Старшей крови, но сейчас…

Слишком тонкие черты лица.

Чересчур длинный нос, а скулы неправдоподобно остры. И взгляд… тому, кто вел наблюдение, удалось поймать ее взгляд и ненависть в нем, острую, что черный перец.

…почему никто не рассмотрел эту версию?

Или некогда стало?

Вельма в черном наряде держится тенью. Не плачет. Альвы не умеют плакать, но по единственному своему ребенку она горюет. А вот и другая женщина. Человек. Она по-своему хороша, пожалуй, ее даже можно назвать красивой. И она, зная о красоте, держится вызывающе.

Чересчур вызывающе.

Демонстративно.

Вот она садится рядом с Ги. Берет его за руку. Смеется, хотя что может быть неуместней смеха на похоронах? Пьет… любовница? Неужели он, ошалевший от кажущегося могущества, настолько забылся, что привел на похороны сына любовницу? И не это ли вызвало гнев жены?

Вельма оставила дом.

Порвала связи. Ради кого? Ради человека, ее не достойного? Она прощала ему многое, пожалуй, слишком многое, раз за разом уверяя, будто любовь ее безгранична. А он, глупец, взял и поверил.

Сам виноват.

Что стало с этой женщиной? Блондинка. Лицо острое, лисье какое-то… и есть в нем некое сходство с Элизой Деррингер, но красотка с фото выглядит дурной копией звезды.

Мэйнфорд отложил снимок. Потом выяснит, если, конечно, останется жив. А сейчас его интересовало иное…

Он разглядывал снимок за снимком. Вот еще одна женщина в черном платье со слишком глубоким вырезом. Очевидно, что она привыкла к другим нарядам и понятия не имеет, как держать себя. Она напугана. И страх этот уродует симпатичную в общем-то мордашку. Рядом с нею — мальчонка в черном костюме. В этом возрасте он больше похож на альва, чем на человека…

…если жена стала мешать Ги?

Он был уверен, что сам управится со своим королевством. Альва же напоминала, сколь призрачна его власть. И что корона на челе сделана отнюдь не из золота.

Крашеный картон.

…интересный снимок.

Любовница Ги склонилась к своему повелителю. Взгляд потуплен. Рука лежит на животе… и главное, что сам Ги улыбается. Его шлюшка залетела и перестала быть просто шлюшкой? Но связанный узами брака… не суть важно. Главное, что наследник и супруга законная при этом раскладе лишние. Как и внук, и матушка его… теперь понятен страх. И значит, беременность эта не была ни для кого тайной.