Однажды вечером в Париже - Николя Барро

– Папа! Мама! – кричу я. – Это же я, Ален!

Отец с сожалением поднимает брови, качает головой. Мама смотрит на меня пустыми, ничего не выражающими глазами.

– Мелани, где же ты пропадала столько времени! Я искал тебя… – Я все-таки не теряю надежды.

Но Мелани, пожав плечами, равнодушно отворачивается. Они как будто забыли меня, не помнят, не знают, все, даже мадам Клеман, которая тоже здесь, даже Робер, мой друг.

Моя паника неудержимо растет, я в глубоком отчаянии. Почему они стоят здесь? Почему словно не видят меня? Я иду дальше и различаю впереди фигуру, которая мне как будто знакома. Дядя Бернар! Только тут я замечаю, что очередь выстроилась к кассе «Синема парадиз».

Как же так? Ведь дядя Бернар умер, думаю я, но все-таки окликаю его. Старик оборачивается – ну наконец-то, вот она, умиротворенная, добродушная улыбка моего дядюшки.

– Кто вы? – спрашивает он удивленно. – Я вас не знаю.

В отчаянии застонав, я корчусь, как от боли.

– Не может быть! Дядя Бернар, это же я, Ален. Неужели не помнишь? Я же всегда приходил в кино, каждый день, мы вместе смотрели фильмы. Люмьер! – кричу я. – Поезд! Импрессионистическое кино! Кокто, Трюффо, Шаброль, Соте… – Я выкрикиваю имена великих режиссеров, все, какие приходят на ум, в надежде, что хоть что-нибудь дрогнет наконец в добродушном лице моего дядюшки, но теперь он смотрит на меня без улыбки, с тупым недоумением, и лицо у него как у старика с болезнью Альцгеймера. – Джузеппе Торнаторе! – кричу я. – «Новый кинотеатр „Парадизо“»! Это же твой любимый фильм, мы с тобой вместе его смотрели! Ну неужели не помнишь… В нашем кино смотрели, в «Синема парадиз»! – Я твержу одно и то же, точно заклинание, волшебное слово, отворяющее двери.

И вдруг по лицу дяди Бернара проскальзывает тень узнавания. Он на секунду закрывает глаза, потом смотрит на меня. Его губы чуть растягиваются – и вот он опять улыбается, все шире и шире.

– Да, – говорит он. – Да, конечно. Я помню. Хотя и очень смутно. Ты же Ален… Ален, мой мальчик… Но все это было так давно… Я тогда еще был жив…

Я плачу – так я счастлив, но я плачу и потому, что меня узнал умерший. Может быть, я тоже умер. И обретаюсь где-то в просторах вселенной, и нет у меня ни одного близкого человека.

Я пытаюсь растолковать дяде, как трагично мое бытие, но он лишь растерянно качает головой.

– Ну как же ты не понимаешь? Я все потерял! Все потерял! – твержу я упрямо.

Лицо дяди Бернара расплывается в моих глазах.

– Тебе надо в «Синема парадиз», мой мальчик. Иди в кино, там ты найдешь все… В «Синема парадиз»…

Его голос удаляется, затихает, я простираю к нему, умершему, руки и лечу вниз, вниз, вниз…

24

После того как я проснулся, прошло немало времени, но странный этот сон все снова и снова прокручивался у меня в голове. До самого обеда я не мог от него избавиться, он, словно навязчивый минорный мотив, сопровождал мои воспоминания о безумных событиях вчерашнего дня.

Когда я открыл глаза, когда услышал множество привычных негромких утренних звуков, я встал и первым делом подошел к окну – выглянул во двор, дабы удостовериться, что Париж никуда не улетел из области земной атмосферы. Убедился, что город на месте, и облегченно вздохнул. Но избавиться от мрачного настроения, в которое повергли меня образы ночного сна, так быстро не удалось. Да и маловато было поводов радоваться – к такому заключению я пришел, когда варил в кухне кофе, надеясь, что он поможет отделаться от ночных призраков.

Мне все еще виделось бледное лицо и слабая печальная улыбка, промелькнувшая в глазах Мелани в тот момент, когда поезд уносил ее в туннель метро.

На мобильнике, который я отключил, придя на праздничный ужин в Центре Помпиду, оказалось несколько новых сообщений. Три – от Солен, пытавшейся дозвониться до меня после того, как я сломя голову бросился из ресторана. От сообщения к сообщению ее голос звучал все более встревоженно и, как я заметил, немного смущенно. Один звонок был от Аллана Вуда, теперь в почте моего мобильника увековечено прославленное имя и знак внимания режиссера: он озабоченно спрашивал, уж не сделалось ли мне плохо от ресторанной стряпни. Следующий звонок был от консультанта налоговой службы – напоминание о непредставленных отчетных документах. Кроме того, позвонила мама, хотя она никогда не звонит по мобильному, да и нет у нее мобильника – она где-то услышала, что волны имеют канцерогенное действие. А тут позвонила, да еще из Канады, из туристской поездки. Мама беспокоилась, все ли у меня хорошо.

На этот вопрос ответить было проще простого – не то что на множество других вопросов, свалившихся на мою голову в последние недели…

Все плохо, а лучше сказать, так плохо, что хуже некуда. И отвечать не хотелось ни на один из звонков. Я хотел одного – покоя, хотел засесть в бочке, как Диоген, пускай я не философ, не важно, я чувствовал сильнейшую потребность забиться в тихое укромное место, чтобы побыть наедине со своими мыслями.

Я послал сообщение Солен – извинился и написал, что ушел, так как разболелась голова.

Потом позвонил Робер. Я решил, ладно, отвечу. Робер с его фатализмом, проистекающим от занятий естественными науками, был единственным человеком, с кем я в тот момент мог общаться. Я рассказал о непостижимом появлении Мелани и о погоне, совсем как в кино, в переходах парижской подземки. Уж на что трудно удивить Робера, но тут даже он на мгновение потерял дар речи.

– Робер? Ты тут?

– Да. – Голос Робера звучал растерянно. Помолчав, он сказал: – Уму непостижимо. Я тебе вот что скажу: эта малышка чокнутая, вероятность – сто процентов. Должно быть, она из тех, знаешь, психопатов, у которых мания преследования. Думаю, этим все объясняется.

– Да ты сам-то соображаешь, что за ахинею несешь? Мелани не психопатка. Нет-нет, тут что-то другое…

– Что – другое? Другой мужчина, наверное. С ней был кто-то?

– Нет. Никого не было. Она только посмотрела на меня и сразу побежала к выходу.

– Кто ее знает, – проворчал Робер. – Может, связалась с каким-нибудь, знаешь, жутким типом, и он ей угрожает, говорит, что сделает с ней что-нибудь ужасное, если она хоть однажды с тобой встретится… Елена Грин из фильма про Джеймса Бонда.

– Ева Грин, – поправил я без улыбки. – Да уж конечно, так оно и есть. А я-то дурак не догадался!

– Да ладно тебе. Я же стараюсь помочь. – Робер не обиделся. – Ага, есть! Эврика! Это ее сестра-близнец. – Он ужасно обрадовался своей замечательной идее. – Был я когда-то знаком с сестрами-двойняшками… И скажу тебе, ты не отличил бы одну от другой: обе блондинки, у обеих веснушки и фигура – обалдеть можно… Каждую минуту я гадал: может, я перепил и у меня в глазах двоится? – Он щелкнул языком. – Это и есть разгадка. Тебе-то никогда не приходило в голову, что у нее может быть сестра-близнец?