Проклятая реликвия - Средневековые убийцы

Он сел, довольный изяществом своих доводов и уверенный, что доминиканцы Кембриджа не смогут опровергнуть его слов. Майкл взял нож, проткнул им жареного цыпленка и потянул его к себе, исполненный решимости сожрать его целиком, несмотря на то, что все монахи уже положили ложки и ожидали благодарственной молитвы. Майкл был человеком крупным и пользовался своим положением старшего проктора университета, чтобы получать приглашения на самые изысканные трапезы Кембриджа. Однако с последнего пиршества прошло уже несколько дней, и теперь он наслаждался сильнее обычного.

В этот день его пригласили в монастырь доминиканцев, потому что один из тамошних студентов-послушников оказался замешанным в драку. Как старший проктор, Майкл был обязан расследовать все случаи насилия среди студентов университета. Он взял с собой Бартоломью, предполагая, что мастерство его друга, как профессора медицины, может потребоваться.

Раны послушника оказались не опасными, но приор Морден, все равно благодарный за помощь лекаря, пригласил их отобедать, прежде чем они вернутся в свой колледж. Бартоломью, которого ожидали и другие пациенты, хотел отказаться, но Майкл, знавший, что доминиканцы питаются хорошо, принял приглашение раньше, чем тот успел открыть рот; монах отлично понимал, что обед в доминиканском монастыре будет куда вкуснее, чем любая трапеза в колледже Михаила.

Приор Морден с неловкостью прокашлялся и окинул взглядом собравшихся монахов. Он был человеком крошечным; настолько маленьким, что ему требовалось подкладывать подушки на стул, чтобы доставать до стола, и у него была старая привычка болтать ногами во время еды. Хорошо, что и ноги у него были коротенькими, а то бы его сотрапезникам пришлось сильно страдать от постоянных пинков.

— Ну, что ж, — сказал он, наконец, переводя взгляд с раскрасневшегося, сального лица монаха на его правое плечо. — Понятно.

Бартоломью мог бы сказать Майклу, что тот напрасно тратит свое время, разглагольствуя перед доминиканцами — те были известны, как наименее академически настроенный религиозный орден из всех, что собрались вокруг университета Кембриджа. Морден однажды опрометчиво упомянул старые хроники из своей библиотеки, которые описывали события 1247 года: третий король Генрих презентовал Вестминстерскому аббатству флакон с кровью Страстей Христовых. И теперь между доминиканцами и францисканцами бушевали яростные споры по поводу природы Святой Крови и о том, стоит или не стоит ей поклоняться.

Майкл твердо стоял на стороне францисканцев. Бартоломью не считал данную тему особенно привлекательной, поэтому свои соображения по этому вопросу он держал при себе; имелось куда больше по-настоящему интересных тем для дебатов, и он считал время, потраченное на обсуждение вопроса, к которому он оставался равнодушным, потраченным напрасно.

Доминиканцы некоторое время молчали, и доктор предположил, что из сложного анализа Майкла они почти ничего не поняли. Вообще-то им следовало сейчас стучать по столам своими оловянными кубками и кричать, что монах в их стенах говорил еретические вещи. Именно этого ожидал от них орден. Но большинство из них казались более заинтересованными содержимым своих тарелок, чем заумными постулатами монаха, и Бартоломью почувствовал, что монолог утомил их, и они предпочли бы послушать рассказы гостя об убийствах, в которых ему удалось разобраться, или поговорить о позорных ценах на зерно. Только один из доминиканцев производил впечатление человека, следившего за словами брата Майкла, но он сидел со стороны стола, отведенной для гостей, и казался слишком вежливым для того, чтобы высказываться без приглашения хозяев.

Майкл прищурился, и цыплячья ножка замерла на полпути к его рту.

— И это все, что вы можете мне сказать? Мне кажется, что моя оценка природы Святой Крови заслуживает более серьезного ответа, нежели «понятно». Ты согласен, Мэтт?

— Тот теолог, которого вы постоянно цитировали, — произнес вдруг Морден прежде, чем Бартоломью сумел сформулировать подходящий, ни к чему не обязывающий ответ, — Мейронн. Я могу ошибаться, но мне кажется, что он францисканец.

Майкл уставился на него, не в силах поверить, что тот мог сказать подобное, когда имя Мейронна было на устах любого ученого, хотя бы слегка знакомого с этими научными спорами. Даже Бартоломью, совершенно не интересовавшийся этой полемикой, знал ее ведущих поборников и их основные положения.

— Да, — настороженно произнес Майкл. — И что из этого?

— Францисканцы совершенно не разбираются в теологии, — само собой разумеющимся тоном заявил Морден. В его голосе прозвучало даже некоторое облегчение. — И если вы будете использовать его для доказательства своей точки зрения, то ваш тезис неизбежно провалится.

Майкл вздохнул. Соперничество между орденами было весьма значительным, особенно между францисканцами и доминиканцами, и нередко случалось, что ученые отметали целые научные школы мысли в зависимости от того, кто их предлагал. С некоторым запозданием он сообразил, что ему следовало несколько упростить свои рассуждения, если он хотел добиться здравого отклика от Мордена и его медленно соображающих ставленников.

— Полемика вокруг реликвий крови бросает вызов некоторым основным догматам нашей веры, — сказал он, стараясь сдержать раздражение — ему вовсе не хотелось ставить под угрозу возможность и дальше обедать здесь, обнаружив свое презрение. — Речь идет о том, должно ли поклоняться образчикам Святой Крови, самые знаменитые из которых находятся в аббатстве Хейлз и в Эшбридже. Францисканцы утверждают, что должно, ваш Орден настаивает, что нет.

— Ну что ж, — снова произнес Морден все с тем же озадаченным видом. Его глаза не отрывались от правого плеча Майкла, и он потирал рукой рот. — Разумеется, мы скажем «нет», если францисканцы скажут «да»: по-моему, совершенно естественно, что нам следует расходиться во взглядах. Кровь Христова не священна, нет — ни единая ее капля.

— Но вдумайтесь! — воскликнул Майкл, начиная раздражаться, несмотря на самые лучшие намерения. — Если вы заявляете, что Святой Крови не должно поклоняться, то что вы скажете про мессу? Вы поклоняетесь крови Христовой каждый день, значит, какая-то ее часть должна быть священной!

— О, — сказал сбитый с толку Морден. — Ну, если вы преподносите это таким образом, я полагаю, что чтить реликвии крови — правильно. Однако, как вы сами только что указали, их существует совсем мало. В большинстве своем их подлинность не установлена, и только в Хейлзе и в Эшбридже находятся настоящие реликвии.

— Это не так, — возразил Бартоломью. Даже он, незаинтересованный слушатель, не хотел, чтобы подобное совершенно ошибочное утверждение осталось без возражения. — Склянки со Святой Кровью имеются в усыпальницах по всей стране. Я слышал, что некоторые из них наполнились кровью при особых обстоятельствах, а другие ассоциируются с чудом.

Майкл обратил все свое внимание на злополучного приора.

— Если вы согласны, что реликвии крови следует чтить, вы согласны и с тем, что францисканцы правы, а ваш орден ошибается.

— Ничего подобного, — оскорбился Морден. — Я никогда не соглашусь с тем, что францисканцы правы! Вы перекручиваете мои слова своей запутанной теологией!

— Она действительно запутанная, — согласился сидевший за гостевым столом монах, очевидно, не выдержав ссоры. Он тоже адресовался к плечу Майкла, и тот быстро оглянулся, предполагая, что сзади кто-то стоит. — И теологи из обоих орденов предлагают захватывающие доводы.

Морден опомнился и представил гостя, взмахнув крошечной ручкой.

— Это брат Томас из университета в Пэксе. Он говорит, Пэкс находится где-то на Средиземном море, хотя я о нем никогда не слыхал. Он прибыл к нам недавно, чтобы почитать про ангелов.

Южным происхождением Томаса объяснялась его смуглая кожа, несколько чуждая внешность и напевная мелодика латыни. Бартоломью улыбнулся ему: интересно познакомиться с ученым, так далеко уехавшим из дома.

— Насколько я понимаю, в Пэксе имеется не имеющее равных собрание арабских трудов по естественной философии? — полюбопытствовал он.

Томас улыбнулся в ответ.

— О да, и мы…

— Что ж, я рад, что вы приехали сюда, — прервал их Майкл, потирая руки. — Оксфорд создал себе имя блестящими доводами во время полемики о Святой Крови, а нашим францисканцам чрезвычайно мешает то, что доминиканцы редко бросают вызов их интеллекту. Теперь, когда здесь вы, мы можем выйти на поле боя и показать миру качество наших мыслителей. Во всяком случае, некоторых из них, — поправился он, бросив уничижительный взгляд на Мордена.

— Я прискорбно не отвечаю вашим требованиям, — скромно сказал Томас. — Особенно потому, что магистр Уитни из Грэй-Холла в Оксфорде занимается в этом семестре в Кембридже, а он один из признанных экспертов-францисканцев в вопросе о реликвиях крови, и мне с ним не сравниться. Он поселился в общежитии Бернарда, где, как мне говорили, университет размещает самых выдающихся приезжих ученых.