Горит ли Париж? - Ларри Коллинз

Ценнейшие разведданные о точном местонахождении немецких опорных пунктов в городе, которые предоставил Лоррену Крюзу агент абвера Бобби Бендер, не попали к Леклерку. На рассвете Крюз вскочил на велосипед, чтобы самому доставить эту информацию. Он разыскал полковника де Ланглада неподалеку от Севрских ворот, но Ланглад, раздраженный наплывом преисполненных наилучших намерений, но зачастую плохо информированных бойцов ФФИ, которые всю ночь штурмовали его штаб, не принял Крюза. И только после того, как один из одноклассников Крюза, состоявший в штабе Ланглада, поручился за него, полковник согласился выслушать его. К тому времени радиосвязь между Лангладом и Леклерком нарушилась, и три колонны уже выступили в соответствии с ранее утвержденным планом наступления. Ранним утром по всей южной оконечности города начали выдвигаться вперед французские и американские колонны. Для всех них — и для возвращающихся домой бойцов 2-й бронетанковой, и для радостно любопытных американских солдат 4-й дивизии — задача дня сводилась к тому, что прозвучало в лаконичной команде в адрес капитана Билли Бьюнзла из Роузелла, штат Нью-Джерси, который должен был повести за собой в город 38-й разведывательный батальон: «Устройте по дороге хороший спектакль и дуйте вовсю в Париж!»

3

Дорога, по которой ехал джип Милта Шентона, казалась пустынной и опасной. Грязно-серые покосившиеся ставни на оштукатуренных домах, нависавших над узкими тротуарами, были наглухо закрыты. Единственным живым существом поблизости от Шентона была бездомная кошка, кравшаяся вдоль фасада здания. Сержанту казалось, что единственным доносившимся до него звуком был стук его собственного сердца.

Впереди Шентон увидел сине-белый Т-образный дорожный знак «Париж — Итальянские ворота», тот самый, который накануне ночью видел Дронн. Вдруг над головой Шентона со скрипом открылось окно. Он резко повернулся на звук, сбрасывая предохранитель карабина. Затем раскрылось еще одно окно, и еще одно. Откуда-то до него долетел женский голос: «Лез америкен!» Краем глаза он увидел, как к машине бросились, стуча шлепанцами, мужчина в рубашке и две женщины в халатах. Мужчина обхватил сержанта из Мэриленда и слюняво расцеловал в обе щеки.

Шентон так и не понял, откуда они все взялись, но через несколько секунд буквально каждое здание изрыгало толпы счастливых, вопящих парижан. В считанные минуты пустынные улицы заполнились плотной, ликующей, непроходимой людской массой. Там, где всего мгновение назад сержант с опаской ощущал свое одиночество, теперь он увидел, что пробиться на джипе через многоголосое море лиц, преграждавшее дорогу, было почти невозможно.

И так было повсюду.

На маршрутах продвижения 2-й бронетанковой толпы сходили с ума. Когда они поняли, что солдаты в американских касках и униформе были их согражданами; когда увидели лотарингские кресты на «шерманах», а на башнях такие названия, как «Вернон» и «Сен-Сир», их радость перешла в какое-то безумие. Девушки и дети свисали с каждого танка, бронетранспортера, машины, словно гроздья винограда. Водители джипов порой рисковали оказаться раздавленными роем людей, прыгавших на них, чтобы поцеловать, потрогать, сказать что-то. Толпы на тротуарах бросали в них цветы… и спелые помидоры, морковку, редиску и вообще все, что могли предложить. Они преследовали колонны пешком и на велосипедах; они накатывались им навстречу крикливыми волнами.

Находившийся в танке «Эль Аламейн» лейтенант Туни обнаружил, что так много людей карабкаются на гусеницы его машины, ныряют в башню, загораживают дорогу, что ему пришлось стрелять из пулеметов в воздух, чтобы расчистить дорогу. Капитану Жоржу Бюи — с покрасневшими глазами, измученному двумя бессонными ночами — его танк казался «магнитом, проходящим через кучу стальных опилок». Жан Рене Шампьон, француз из Мексики, на своем танке «Морт-Омм» добрался до площади Шатле в 8.30. Там он находился в течение «пяти наиболее памятных часов» в его жизни. Люди пели, танцевали, плакали, передавали солдатам вино и шампанское, буквально завалили машины его взвода, так что их не было видно. Девятнадцатилетний Леандр Мадори, корсиканский крестьянин, никогда не бывавший в Париже, разглядывал толпы из своей полугусеничной машины и без устали повторял: «Боже мой, какой он огромный!»

На пути продвижения 4-й дивизии американцев прием был не менее бурным. Капитану Бену Уэллсу из УСС, больному, усталому, покрытому испариной из-за сысокой температуры, казалось, что «волна людских эмоций подхватила нас и потащила в самое сердце Парижа… Было такое впечатление, будто пробираешься наощупь во сне». Стоя по щиколотки в цветах, Уэллс наклонился, чтобы обнять почтенную седовласую женщину, тянувшуюся поцеловать его. «Слава богу, вы здесь, — сказала она. — Теперь Париж опять будет Парижем». Через три недели сын дипломата Уэллс встретился с ней официально. Она была внучкой Фердинанда де Лессепса, построившего Суэцкий канал.

Но из всех впечатлений от продвижения по этому маршруту ничто так не запомнилось этим людям, как чисто эмоциональное воздействие сотен тысяч торжествующих, переполненных благодарностью парижан, окружавших их. Майор Фрэнк Бёрк из Джексона, штат Миссисипи, погрузившись в людское море, подумал, что это, «несомненно, счастливейшая сцена, которую когда-либо видел мир». У Бёрка осталось впечатление, что это были «целых пятнадцать миль ликующих, исступленно счастливых людей, ожидавших своей очереди, чтобы пожать вам руку, поцеловать вас, одарить едой и вином».

Прелестная девушка обвила руками шифровальщика Брюса Райна и всхлипнула: «Мы ждали вас четыре года». Точный во всем вирджинец заметил: «Но Соединенные Штаты участвуют в войне только три года».

— Ну так и что? — ответила девушка. — Мы знали, что вы все равно придете!

Повсюду на их пути счастливые, благодарные французы бросали американским солдатам, что у них было. Лейтенант Ли Ллойд из Алабамы заметил у своей машины женщину, вопившую: «Сувенир! Сувенир!» Вдруг она обернулась к стоящему рядом мужчине и выдернула у него изо рта трубку. Быстрым движением она сунула ее Ллойду. Прежде чем алабамец успел вернуть трубку, машина покатила дальше. Ллойд видел удаляющееся в толпе изумленное лицо мужчины. В конце концов, придя в себя и смирившись, мужчина заулыбался.

Хорошенькая девушка с тарелкой прохладного свежего винограда подбежала к лейтенанту Джону Моргану Уэлчу. Какой-то немец, пояснила она, забыл его в ее лавке. Когда Уэлч начал есть, наблюдавшая за ним красивая женщина заметила: «Это первый виноград, который я вижу за четыре года». Устыдившись, Уэлч предложил ей присоединиться.

— Нет, — ответила она. — Сегодня, молодой человек, все для вас.

Среди бури восторгов, бушевавшей на ведущих к центру города улицах, необычные вещи происходили и с гражданскими. Поль Бертран, художник по декорациям, неотрывно следивший за джипами 2-й бронетанковой, не верил своим глазам. Если американцы, думал он, смогли создать такую машину, то «победа в войне обеспечена». Подобно французам, в восточной части города сбегавшимся навстречу американским солдатам, чтобы проверить свои знания в английском, Роберт Миллер, американский адвокат, застрявший в Париже после Пёрл-Харбора, подскочил к проезжавшим мимо его дома на площади Мюэтт солдатам 2-й бронетанковой, лепеча по-французски слова приветствия. Они ответили ему недоуменными взглядами: все они были испанцами.

Восемнадцатилетняя Колетта Массиньи была уверена, что освобождение наступит именно в этот день. Она надела специально припасенное для этого случая голубое шелковое платье и отправилась на поиски освободителей. На улице Понп под наглухо закрытыми ставнями она увидела причудливую машину, в которой сидели трое в касках. Она подъехала к первому в своей жизни джипу и заговорила с его пассажирами. Они посмотрели на нее с таким же недоумением, с каким испанцы встретили Миллера. «Вы американцы?» — спросила она по-английски. «Черт побери, конечно, милая», — ответил водитель. Колетта бросилась ему на шею. В этот момент десятки людей, наблюдавших за ними из-за ставен, хлынули на улицу. Джип был буквально погребен под грудой человеческих тел. И тут над головой Колетты с шумом распахнулись деревянные ставни еще одного окна. Из окна высунулся молодой человек с серебристой трубой в руках. Полились сильные, волнующие звуки «Марсельезы». Колетта подумала, что вряд ли когда-либо услышит более прекрасное исполнение этой мелодии.

Во время счастливого марша случались и трагедии. Лейтенант Ив Чампи из 2-й бронетанковой, сидевший в машине, которая двигалась в колонне через Орлеанские ворота, увидел, как пожилой немецкий солдат на велосипеде — его обмундирование было в лохмотьях, вещи кое-как затолканы в рюкзак — вдруг направился наперерез их быстро идущим машинам. Колонна проехала по нему. Оглянувшись, Чампи увидел «размазанное по мостовой красное пятно — все, что осталось от человека, который еще мгновение назад был жив».