Горит ли Париж? - Ларри Коллинз

В Префектуре полиции изнемогающий от усталости освободитель Парижа, прибытие которого вызвало такую бурю восторгов, готовился принять единственную желанную награду — искупаться. Когда Раймон Дронн влез в чан с холодной водой, только что принесший ее застенчивый молодой человек назвал себя. Его звали Феликс Гайар, и, когда они встретятся в следующий раз, он уже будет премьер-министром Франции.

Прислушиваясь к доносившейся со всех сторон стрельбе, Хольтиц повторял: «Что мне делать? Что мне делать?» Аннабелле Вальднер показалось, что он обращался наполовину к ней, наполовину в темноту.

Аннабелла взглянула на его сгорбленную, поникшую фигуру. «Сейчас уже поздно что-либо делать, — сказала она, — кроме как подумать о жене и детях». От ее слов Хольтиц вздрогнул. «Им будет нужен их отец», — добавила она.

Хольтиц долго стоял, не говоря ни слова. Затем очень мягко ответил: «Да, моя девочка, по-видимому, вы правы». Он взял ее руку, осторожно поднес к губам и поцеловал. После чего, пожелав даме спокойной ночи, Хольтиц отправился в свою комнату, чтобы часок соснуть.

Проходя по длинному коридору к лестнице, Хольтиц услышал за собой торопливые шаги. Он обернулся и оказался лицом к лицу с молодым офицером, с которым познакомился на Мульде, — капитаном Вернером Эбернахом. Эбернах тоже слышал звон колоколов и понял, что он означает. У него не было ни малейшего желания попасть в плен. Он сообщил Хольтицу, что его работа закончена, и спросил, есть ли какие-либо дальнейшие распоряжения.

— Нет, — ответил Хольтиц, — у меня нет для вас распоряжений, Эбернах.

Затем Эбернах спросил, поскольку его подразделение было откомандировано в Париж из первой армии, будет ли ему позволено отбыть. Он оставит отделение солдат, которые взорвут установленные заряды.

Хольтиц посмотрел на молодого офицера. «Да, Эбернах, — грубо и резко ответил он, — забирайте всех ваших людей и уезжайте отсюда». Не говоря больше ни слова, он повернулся к капитану спиной и удалился в свою комнату. Тремя часами позже Эбернах и солдаты его 813-й саперной роты отбыли, проехав по тем самым парижским мостам, которые их прислали взорвать.

Хольтиц уже спал. Спали и Яй, Унгер, Арним, Кайзер. Огромный отель, в котором на протяжении четырех лет решались судьбы Парижа и его жителей, погрузился в тишину. В эти последние быстротечные часы короткой августовской ночи его покой нарушали лишь топот сапог часовых и периодическое постукивание телетайпа.

Аннабелла Вальднер тоже спала, когда сквозь ее легкий сон прорезался телефонный звонок, резкий и настойчивый. Не обуваясь, она пробралась в темноте к телефону. Далекий голос, слабый и скрипучий, попросил генерала.

— Он спит, — ответила она. — Разбудить его?

Телефон замолчал. Затем звонивший вновь заговорил. «Нет, — сказал он. — не будите. Уже слишком поздно. Передайте ему…»

Последовала пауза. Аннабелла поняла, что ее собеседник колеблется.

— Передайте ему, звонил генерал Крюгер. Передайте, что мои танки не прибудут.

Часть третья

Освобождение

1

«День славы наступил». Париж ждал его четыре года. И вот он пришел безветренным ясным летним утром. Ни одно облачко не омрачило рассвет этого дня славы. Он был таким прекрасным, таким совершенным, что казалось, будто погода и история объединили свои усилия. В тысячах домов парижане готовились встретить его взрывом чувств, который навеки запечатлит этот день в истории и в памяти тех, кто его прожил. Пожалуй, никогда больше город не испытает ничего похожего на то подлинное счастье, которое должно было вот-вот захлестнуть Париж в День освобождения. Было 25 августа 1944 года, праздник Святого Людовика, покровителя Франции. Это был, подумалось рядовому американскому солдату по имени Ирвин Шоу, «день, когда должна закончиться война».

Оборонявшиеся немцы тоже отсчитывали минуты — минуты, которые отделяли их от завершающего штурма союзников. Как и многие другие, унтер-офицер Отто Киршнер, тридцати пяти лет, находясь в комендатуре около здания Оперы, слушал последние наставления к бою. «Мы должны выполнить наш долг и сражаться до конца за фюрера», — заявил ему полковник Ганс Рёмер из Висбадена. Такая решимость, отметил позднее Киршнер, оказалась недостаточной, чтобы помешать полковнику исчезнуть, когда во второй половине дня разгорелся бой.

Некоторые получали последний паек. У Вилли Вернера и его товарищей в здании Министерства иностранных дел это была тарелка бобового супа. Сержанту Бернхарду Блахе в Военной школе повезло больше. Ему достался глоток коньяка.

Унтер-офицер Ганс Фриц, грузовик с торпедами которого попал накануне в засаду, получил приказ взять патрульный наряд в Палате депутатов и разыскать пропавший грузовик. Фриц и сопровождавшие его солдаты отошли всего на несколько сот ярдов от здания, когда увидели, что ФФИ возвели баррикады на тех улицах, которые вчера принадлежали вермахту. Попав под перекрестный огонь, Фриц приказал своим людям укрыться, а сам бросился назад, в Палату, за помощью. Ее огромные ворота были заперты. Фриц безрезультатно барабанил в них, пока снайперы не открыли по нему огонь.

Фриц бросился через улицу, чтобы укрыться в подъезде. Пока он стоял там, размышляя, что делать, к нему подошла пожилая женщина и попросила: «Пожалуйста, найдите другое место, откуда вы будете стрелять». Фриц вздохнул и решил, что он вообще не будет больше стрелять ни с какого места. «Для меня, — сказал он пожилой женщине, — война окончена».

Из всех 20 тысяч немцев, оставшихся в Париже, лишь один, вероятно, двигался к центру города по собственному желанию. Никто не сообщил Йоахиму фон Кнесебеку, директору филиала «Сименс» во Франции, что Париж вот-вот падет. Кнесебек только что вернулся из поездки в Берлин. Выйдя из грузовика люфтваффе поблизости от своего дома, фон Кнесебек пошел дальше пешком, испытывая при этом лишь легкое чувство беспокойства по поводу предупреждения водителя о том, что «в Париже беспорядки».

Когда он пришел домой, его французская консьержка расплакалась. «Вы сумасшедший, — сказала она. — Вас убьют». Она отвела его в подвал, где заранее приготовила для него велосипед, и велела скрыться. Вдогонку накручивающему педали Кнесебеку она крикнула: «Не беспокойтесь, через две недели вы вернетесь!»

Из окна отеля «Мёрис» капитан Отто Кайзер — профессор литературы из Кёльна, который днем ранее показал Данкварту фон Арниму лозунг Роля «Каждому по бошу», — в компании молодого графа наблюдал за восходом солнца. «Париж, — сказал он фон Арниму, — обязательно отомстит нам за эти четыре года. Интересно, сможем ли мы когда-нибудь сюда вернуться?» Ученому профессору ни к чему было задавать этот вопрос. Он уже никогда не покинет этого города.

В центре связи Большого Парижа унтер-офицер Отто Фогель потерял всякую надежду. Он только что попытался в последний раз позвонить домой в Бад-Вимпфен, но дальше Реймса связи не было. Теперь телефоны «Гипноза» трезвонили почти беспрестанно. Это звонили наступающие союзники. Чуть позже, почти ровно в восемь, заклацал телетайпный аппарат Фогеля. Он отстучал состоящий из двух слов вопрос ОКВ к Хольтицу. Вопрос был столь простым, что ОКВ даже не счел нужным его закодировать.

Вопрос был таков: «Уничтожение начато?»

2

Для техника-сержанта Милта Шентона, американца, для которого Париж был «сбывшейся мечтой бедного мальчугана», город теперь превратился в кошмар пехотинца. Шентон только что узнал, что его назначили головным дозорным роты, а его роте была поставлена задача возглавить наступление на Париж всей 4-й дивизии. Это означало, что сержант Шентон станет первой соблазнительной целью, которую дивизия предлагала обороняющимся в городе. Шентон» уже выполнял такую работу в другой день, 6 июня, когда вел за собой 4-ю дивизию на побережье Юта и не получил ни царапины. Сержант Шентон полагал, что это был тот запас везения, на который может рассчитывать человек в этой жизни. Пристегивая дополнительную коробку с боеприпасами к своему джипу, стоявшему у расположенного на перекрестке дорог городка Нозе, Шентон чертыхался про себя и проклинал тот день, когда услышал слово «Париж».

Ценнейшие разведданные о точном местонахождении немецких опорных пунктов в городе, которые предоставил Лоррену Крюзу агент абвера Бобби Бендер, не попали к Леклерку. На рассвете Крюз вскочил на велосипед, чтобы самому доставить эту информацию. Он разыскал полковника де Ланглада неподалеку от Севрских ворот, но Ланглад, раздраженный наплывом преисполненных наилучших намерений, но зачастую плохо информированных бойцов ФФИ, которые всю ночь штурмовали его штаб, не принял Крюза. И только после того, как один из одноклассников Крюза, состоявший в штабе Ланглада, поручился за него, полковник согласился выслушать его. К тому времени радиосвязь между Лангладом и Леклерком нарушилась, и три колонны уже выступили в соответствии с ранее утвержденным планом наступления. Ранним утром по всей южной оконечности города начали выдвигаться вперед французские и американские колонны. Для всех них — и для возвращающихся домой бойцов 2-й бронетанковой, и для радостно любопытных американских солдат 4-й дивизии — задача дня сводилась к тому, что прозвучало в лаконичной команде в адрес капитана Билли Бьюнзла из Роузелла, штат Нью-Джерси, который должен был повести за собой в город 38-й разведывательный батальон: «Устройте по дороге хороший спектакль и дуйте вовсю в Париж!»