Продавец троллей - Бент Якобсен

В последние годы жизнь пустоши изменилась. Почти все люди отсюда уехали, и даже на меня все чаще пытаются нападать волки.

Дорогой друг, я вижу, что отстал от жизни. Только вчера я начал понимать, что происходит вокруг. Впервые за несколько лет я поднялся на северный склон Блоксберга.

Вечные ивы вот-вот погибнут.

Альберт

Сломя голову

Кастанак медленно опустил письмо Альберта. Взгляд у него сделался озабоченным и сердитым при мысли о событиях, происходивших много лет назад.

— Как уже сказано, я был глубоко обеспокоен письмом Альберта. Альберт Шмидт — истинный отпрыск своего прапрадеда. Он настоящий гигант и не боится ни одного существа на этой земле. Как и прапрадед, он в молодости занимался охотой на холодных, бескрайних просторах России, где хозяин леса — медведь. В конце концов он тоже устал от тесноты лесной чащи и вернулся на пустошь, которая окружает Блоксберг. Сейчас он живет там на том же самом месте, где прежде стояла хижина Вальтера Шмидта, и, кажется, дом Альберта мало чем от нее отличается.

Все существа, населяющие пустошь, уважают и побаиваются Альберта. Даже волки опасаются к нему приближаться, потому что Альберт отважный охотник и встреча с ним может быть смертельной. Тролли его уважают и чуть ли не заключили с ним молчаливый союз, хотя и не могут совсем отказаться от своих дурацких проказ, которыми иногда дразнят его. Но самое удивительное, что даже ведьмам не удается произвести на него впечатления. Чаще всего он делает вид, будто просто их не замечает, а поскольку они не в состоянии его запугать, то и зла причинить ему не могут.

Когда я прочел в письме, что волки пытаются нападать на Альберта, меня это очень обеспокоило. Это могло означать только одно: очевидно, волки и другие темные силы пустоши почувствовали, что настал их час. Дойдя до последнего замечания в письме Альберта, я внезапно понял, что все эти годы, пока мы вслед за нашими пращурами пытались разгадать тайну, связанную с Блоксбергом, мы были слепыми!

По мере того как двигалось вперед его повествование, Кастанак все больше начинал горячиться. Борода и брови его растопорщились, на лбу пролегли глубокие морщины. Он поднялся с кресла и быстро заходил взад и вперед по комнате, продолжая рассказывать. Он был так поглощен своими мыслями, что, казалось, забыл про слушателей.

— Слепцы! Все эти годы мы оставались слепцами! Мы изучали злые силы пустоши — волков и ведьм, воображая, что, поняв их, узнаем, как с ними бороться, когда настанет час. Но тут меня внезапно осенило, что все мы: и я, и Арсен Састрафен, и все мои предки — дали заманить себя в ловушку, в сети, расставленные ведьмами!

Ивы — вечные ивы, растущие на северном склоне Блоксберга, — погибают! Теряя время на волков и ведьм, то есть на злые силы, которые там были, мы совсем не обращали внимания на добрые силы Блоксберга и пустоши! А эти силы имели гораздо более важное значение, чем мы воображали, потому что они-то и сдерживали действие злых. Я вдруг понял, что вечные ивы защищают троллей, и туда, где растут ивы, никакое настоящее зло не может проникнуть. А тролли — это единственные существа, которых не могут запугать ведьмы и на которых не действуют ведьмовские чары, потому что тролли не думают о будущем, а думают только о том, что происходит сейчас. Поэтому тролли не подчиняются ни одному живому существу на земле и им никто не указ.

Ведьмы отвлекли наше внимание на себя и так одурачили нас. Наш интерес к ним не был для них опасен, а даже был им выгоден, так как позволял еще легче нас обмануть. Они затаились, выжидая, когда наступит их время. Они выжидали момента, когда смогут уничтожить ивы, зная, что если умрут ивы, то дни троллей тоже будут сочтены.

Все эти мысли пронеслись у меня в голове, пока я читал письмо Альберта, и я внезапно почувствовал себя усталым стариком. Ведьмы достигли того, к чему стремились. Но я понимал, что должен сделать последнюю попытку, чтобы сохранить то, что еще возможно спасти. Иначе весь мой труд и труд моих предков окажется напрасным. И я понимал, что сейчас дорог каждый час!

Поэтому я не стал терять ни минуты на дальнейшие размышления. Путь из Константинополя в Германию не близок, так что во время путешествия у меня еще была возможность хорошенько обо всем подумать. Поэтому я схватил самую большую сумку и наполнил ее всем, что, по моему разумению, могло пригодиться. Я не стал писать ответного письма Альберту Шмидту, полагая, что прибуду туда раньше, чем до него дошло бы мое послание.

И вот я отправился в путь. Мне никогда не забыть этого дня! Не прошло и часа после того, как я получил письмо Альберта, как я уже запирал за собой дверь башни. С утра до вечера я все время был в пути, стараясь не останавливаться и ночью. Много ночей я провел, трясясь по колдобинам разъезженных дорог, по которым лошади влекли мой экипаж. Мне оставалось только, уставясь в темноту за окном, предаваться моим мыслям и терзаться страхом, что не доеду вовремя. Однажды ночью, когда мы проезжали Венгрию, наш экипаж среди бездорожья остановила шайка лесных разбойников. Мой гнев был так ужасен, что я тотчас же вышел из кареты и им пришлось испытать на себе всю мощь Кастанака. Однако эта демонстрация, к сожалению, напугала и возниц, так что наутро в Братиславе они отказались везти меня дальше. Эта заминка задержала меня едва ли не больше, чем встреча с какими угодно разбойниками, однако, потратив целое утро на поиски, я все же нашел другую почтовую карету, отправлявшуюся в северном направлении.

Наконец после путешествия, которое показалось мне самым долгим и тяжелым из всех, какие только бывали у меня в жизни, я прибыл в Германию, в Саксонскую землю. Однако в городе оказалось не так-то просто найти кучера, который согласился бы доставить меня на Блоксбергскую пустошь. В конце концов отыскался один, который согласился на это за солидную плату. Было уже далеко за полдень, а я знал, что любой возница повернет назад, чтобы поспеть обратно в город до наступления темноты. И вот мы помчались во весь опор, направляясь в сторону пустоши. Я глядел в окно на столь хорошо знакомую мне местность, на изучение которой мои предки положили столько сил. Пустошь всегда была суровой и продуваемой всеми ветрами. Однако я сразу увидел, что многое тут изменилось в худшую сторону! Редкие домики, мимо которых мы проезжали, имели заброшенный и запущенный вид, нигде не видно было ни одной живой души. Вдалеке вздымался Блоксберг, и мне показалось, что склоны его еще больше почернели против прежнего.

Но больше всего меня поразило, что во многих местах совсем исчез вереск, а сохранившаяся растительность казалась засохшей и точно спаленной пожаром. В прежние дни здесь всюду можно было видеть сотни зайцев, скакавших по вереску, нынче же лишь изредка мне попадался на глаза одинокий зайчишка, пугливо перебегавший из одной ямки в другую. Сейчас я сам воочию убеждался, что Альберт не преувеличивал, когда говорил в своем письме, что жизнь тут сильно изменилась. После долгого пути, который я проделал наедине со своими тревожными мыслями, и поездки по пустоши, во время которой я увидел, как сильно она изменилась, я прибыл в хижину Альберта в самом мрачном настроении.