Пожар любви - Лори Хэндленд

– Вы хотите, чтобы я работал на вас? – Чарли очень хотелось сдержаться, но нотки отвращения, наверное, все же прозвучали в его голосе, от чего Рейес прищурился.

– Разве это так уж плохо? Или у вас есть неотложные дела в другом месте?

– В общем-то, нет. – Чарли задумался. «Здесьможно еще и заработать денег, которые всегда могут пригодиться. Да и это ранчо такое же неплохое место, как и любое другое, чтобы укрыться тут на время. К тому же, я смог бы приглядеть за Анжелиной, удостовериться, что ее отношения с отцом не стали хуже, чем она хотела это показать». Чарли не доверял этому человеку ни на грош, чувствуя, что за его предложением работы таится какой-то скрытый мотив, хотя пока он еще не понял какой. «Я, пожалуй, постараюсь держаться поблизости и посмотрю, чего хочет старый Мигель. А когда увижу, что Анжелине ничто не грозит, тогда и двинусь дальше».

Чарли протянул Рейесу руку, едва улыбаясь, хотя и видел, что Мигель колеблется, принимать ли ему это рукопожатие.

– Ладно, – проговорил Мигель, когда его напряженный взгляд встретился с глазами Чарли. – Можете считать себя принятым на работу.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Где он? – Голос Анжелины эхом прокатился по всему дому.

Мать вздрогнула, но продолжала шить, не отрываясь от работы.

– Говори тише. Прислуга услышит.

– Мне все равно, услышат они или нет. Я хочу знать, где Чарли. Я не видела его уже два дня. Где отец?

– Уехал.

– Куда?

Мать пожала плечами.

– Он никогда не говорит мне, куда едет. А я только рада, что он уезжает.

Анжелина еле сдержалась. Иногда из-за равнодушия матери к собственному положению в семье, Анжелине хотелось громко кричать. Но, из личного опыта она знала, что ничто не заставит Терезу Рейес выглянуть за пределы границ того мирка, в который поместил ее муж. Будучи женщиной глубоко религиозной, она свято верила в клятвы, когда-то данные Мигелю Рейесу. И она будет повиноваться ему, пока смерть не разлучит их... а, может быть, и после смерти.

Анжелина попробовала сделать глубокий, успокаивающий вздох, но корсет, сдавивший талию и грудь, не дал ей этого сделать. Как она и боялась, вся одежда, оставшаяся в ее комнате, без корсета оказалась для нее слишком узкой. Зато эти платья, которые в большинстве своем шились к ее первой свадьбе, как и все украшения, соответствовали самой последней моде. И все же то, что она их надевала, как и то, что она – пусть только временно – жила в доме своего отца, заставляло ее чувствовать себя ребенком. Это чувство мучило и раздражало ее и без того напряженные нервы, делало ее несдержанной и раздражительной.

– Я уже везде искала Чарли, madre, – Анжелина изо всех сил пыталась сдерживать неудовольствие, чтобы не выдать голосом своей нервозности. – И никак не могу его найти.

– Может быть, он уехал?

– Нет. Он не смог бы. По крайней мере, не попрощавшись. – Анжелина прикусила губу от внезапно нахлынувших на нее тревожных мыслей. – Я хочу сказать, что его лошадь все еще стоит в конюшне. Без нее он ни за что не уехал бы.

Мать кивнула, продолжая шить.

– Ты не хочешь поговорить со мной об этом человеке, Анжелина?

Анжелина лениво разглядывала букет цветов на низеньком столике у двери гостиной, как всегда удивляясь тому, что мать ухитрялась так долго сохранять розы в мексиканской жаре. Но, услышав ее слова, замерла.

– А что вы хотели бы услышать? – спросила она, не поднимая глаз от шелковистых бутонов.

– Прежде я никогда не замечала, чтобы ты о ком-нибудь так заботилась. Для тебя Бог всегда был самым главным в жизни. Но, поскольку ты вернулась обратно, я чувствую, в этом кроется и кое-что другое.

– Чарли... – Анжелина вдруг замолчала. «Как я могу объяснить, чем Чарли стал для меня, если сама не знаю всей правды?»– Чарли спас мне жизнь. Он – необыкновенный человек.

Ее мать беспокойно подняла на нее глаза.

– Необыкновенный? Уж не влюбилась ли ты в него?

– Влюбилась? – Анжелина, вздрогнув, отвернулась от цветов. Казалось, у нее перехватило дыхание. – Нет. Дело совсем не в этом.

– Он немного староват для тебя, дорогая. Анжелина повела плечами, недовольная таким поворотом в беседе.

– Если б я была в него влюблена, то его возраст не имел бы никакого значения.

– Что-нибудь уже произошло между вами, пока вы путешествовали вместе.

Мать внимательно смотрела в глаза Анжелине, и лицо девушки вспыхнуло, стоило ей только вспомнить все случаи, когда они с Чарли целовались, и то удовольствие, которое она испытывала при этом.

– Ничего не произошло, madre, – сказала она. – Ничего такого, с чем я не смогла бы справиться.

Анжелина отвернулась от подозрительного взгляда матери, чувствуя, что ложь легла между ними, подобно толстому слою ила со дна реки.

– Я беспокоюсь, – ответила мать и вернулась к своей работе, – из-за всех прошлогодних неприятностей, из-за свадьбы, из-за Хуана. – Она вздохнула, и от прозвучавшей в этом вздохе глубоко спрятанной в ее сердце боли Анжелина невольно содрогнулась, почувствовав свою вину. Теперь боль пронзила и ее грудь. – ...Твой отец наконец понял, что ты можешь иметь собственное призвание. Ты ведь знаешь, сколько радости мне доставило твое решение уйти в монастырь. Я всегда хотела, чтобы кто-нибудь их моих детей посвятил себя служению церкви.

– Я пошла туда, потому что почувствовала призвание, madre, а не для того, чтобы сделать счастливыми вас или padre.

– Я знаю это. Мне только хочется, чтобы все эти хлопоты не пропали зря.

– Как это может случиться?

– Твой отец хочет заняться политикой, Анжелина. Он всегда этого хотел. И вот теперь настало время его мечтам осуществиться. Он хотел, чтобы все его дети хорошо устроились, прежде чем он сделает этот шаг.

– Вы хотите сказать, что он хотел нас всех благополучно упрятать куда-нибудь подальше, где мы не могли бы создавать для него никаких неприятных проблем?

– Чти отца и мать своих, querida. Прозвучавшее из уст матери предостережение сильно подействовало на Анжелину, несмотря на мягкость тона, с которым мать это произнесла, а может быть, только потому, что именно так оно и было сказано.