Троглобионт - Дан Борисов

– А в чем хотя бы, в чем разница между нами?

– Это не так просто тебе объяснить. Они считают нас идеалистами, потому что мы ставим во главу угла духовное развитие человечества, а они – его материальные успехи. Прежде всего, они индивидуалисты, а мы общественники, но всё выглядит наоборот – мы развиваем общество через индивидуальный духовный рост, а они через накопление общественных материальных богатств, методом кнута и пряника. При этом стремления одно, а результаты – другое. Мы проектировали античность, они – нынешний капитализм. Но реальное воплощение проектов – плод коллективного труда; нам тоже нужен пример капитализма, чтобы люди поняли, насколько это плохо, а им нужна была античность, чтобы блеснуть проектом Римской империи. При всей неприязни к Корверу, нельзя не признать, что это было красиво. Корвер до сих пор из себя легата корчит. Он тогда лично поучаствовал во всём. Жил среди людей то Корвусом Нотором, то Луцием Фером, то еще кем-то, его и называют сейчас смесью этих имен. Но, главным образом, он Романус – римлянин и гордится этим.

– И всё-таки мы эту империю разрушили?

– Да, но не совсем. Эта империя оставила ядовитые семена. Видишь ли, можно представить себе дело так, будто один институт, ответственный за эпоху, сочиняет программы, а другой запускает туда вирусы, но дело обстоит несколько сложнее – мы вынуждены взаимодействовать друг с другом. Например, одной из мер против Римской империи была идея Христа, это наша идея, но они сумели вывернуться и даже употребить её себе на пользу… впрочем, не буду пока забивать тебе голову этим. Тебе нужно сначала понять только, что мир развивается не сам по себе, а управляется на принципах соревнования противоположностей и законов Нави, недоступных человеческому пониманию. Пойдем со мной, я тебе покажу, как это выглядит.

Егор вышел вслед за Азимиром в прихожую. Слева от зеркала там оказалась вторая дверь. Азимир распахнул её и пропустил Егора вперед. Егор шагнул через порог и очутился на широком балконе с мраморным полом парапетами из того же материала. Только плиты пола пестрели темными прожилками, а парапет был гладкий и молочно-белый. Егор облокотился на него и посмотрел вниз. Внизу он увидел еще порядка десяти уровней таких же широких и бесконечно длинных балконов. В этом месте они закруглялись полуокружностью диаметром метров сорок, а дальше становились параллельными и уходили вдаль. Егор как бы стоял у основания огромной буквы «U», если смотреть сверху. Было ли где-то второе закругление, превращавшее это грандиозное сооружение в вытянутую букву «О», определить не удалось, потому что боковые стены соединялись далеко впереди по законам перспективы. Сверху, над еще десятью-пятнадцатью этажами таких же открытых балконов, голубело небо с белыми облачками. На всех этажах, сколько хватало взора, виднелись люди, мужчины и женщины, в разных положениях. Кто сидел за рабочими столами, расставленными в живописном беспорядке, кто прогуливался по галереям, кто разговаривал, так же как Егор, облокотясь на парапеты.

– Впечатляет? – Азимир подошел и стоял сзади Егора.

– Да… грандиозно! Но здесь же потеряться легко. Как в этой толпе найти кого-нибудь?

– Это легче легкого. Нужно точно знать, куда тебе нужно попасть или представить себе нужного тебе человека. Дай твою руку.

Егор дал руку и тут же они с Азимиром заскользили по воздуху. Ни страха пустоты под ногами, ни сопротивления воздуха Егор не почувствовал, в душе был только чистый восторг полета. Примерно через полкилометра, по представлению Егора, они приземлились возле красивого фонтана. Однако, присмотревшись, Егор понял, что это не фонтан вовсе, а если и фонтан, то не из воды, а из какого-то странного вещества, мерцающего неопределенным, но благородным блеском. От этого зрелища трудно было оторвать взгляд.

– Это наша вселенная. Не смотри так долго, голова закружится.

– Хочется нырнуть туда.

– Это естественно – ты часть этой вселенной, пусть только наполовину. Смотри только на меня, а то это плохо кончится. Я тебя привел сюда, чтоб предупредить вопрос о том, где мы находимся.

– За пределами материальной вселенной?

– Молодец. Схватываешь на лету. Полетели дальше. Сам сможешь?

– Попробую.

У него получилось, они друг за другом взмыли вертикально вверх и очутились в просторном фойе возле массивной двери с золотой табличкой: «Директор института Азимир Ясный».

Подлетая, они чуть не столкнулись с человеком просторных в черных одеждах, сколотых на груди большой золотой пряжкой, коротко стриженным, с одновременно каменным и смешливым выражением лица. Это лицо показалось Егору смутно знакомым.

– Роман? Ты ко мне? – Азимир не захотел даже скрывать неприязни в отношении этого человека.

– Нет, Азимир, я заходил согласовать тут одну мелочь с вашим историческим отделом. Не мудрствуй излишне, меня сейчас интересует только Внутренний мир, – но, говоря это, смотрел он в основном на Егора, – Ну, здравствуй, – он подошел ближе и, похлопав Егора по плечу, сказал, – Увидимся… – и растворился в воздухе.

– Это и есть Корвер?

– Да, – ответил Азимир и сразу переменил тему, как бы забыв о ненужной встрече, – Следующий раз, если захочешь сюда попасть, просто представь себе эту дверь или вот Ольгу, – он указал на женщину сидевшую в пол-оборота и быстро печатавшую что-то на старинном «Ундервуде», – Даже лететь, как мы сейчас, не придется, ты мгновенно окажешься здесь.

– Еще раз приветствую тебя, Егор, – женщина обернулась, и он узнал её. Это её он встретил в подъезде в халате и тапочках, – А ты молодец, ничему не удивляешься.

– Принимаю, как данное свыше, – улыбаясь ответил Егор и обратился уже к Азимиру, – А если Ольги не будет на месте?

– Когда нужно она всегда на месте, золото, а не секретарша. Пойдем.

Кабинет выглядел типичным казенным кабинетом советского периода не бедным, но и не богатым. Азимир прошел к столу и сел в массивное кожаное кресло, а Егор остановился в дверях, оглядывая обстановку. От дверей к директорскому месту была проложена красная ковровая дорожка с зеленой каймой, длинный Т-образный стол обит темно-зеленым бильярдным сукном с виднеющимися кое-где чернильными пятнами. У стола стояли стулья с прямыми спинкам, а по углам ленинские диваны. Высокий потолок украшала хрустальная люстра. Лепнина потолка имела местами трещины, грубо замазанные масляной краской. Стены до средины закрывали деревянные панели под матовым лаком, одной фактуры со стульями. Чувствовался даже легкий запах старинного табаку. Такой кабинет мог иметь секретарь провинциального райкома партии.

– Что смотришь, не нравится? Это мой стиль. А вот так лучше?

Кресло вдруг приняло современный вид, Азимир откатился в нем от стола. Столешницы стали прозрачными на тонких ножках, совещательный стол сам собой уставился включенными ноутбуками. Стены и потолок засияли белой штукатуркой.

– Так лучше? Или вот так, например?

Пол и стены покрылись персидскими коврами. Совещательный стол понизился почти до пола и покрылся восточным орнаментом. Вместо стульев вокруг стола разложились подушки.

– Чего-то не хватает… а, прости, пожалуйста…

На столе появился кальян и чайник с пиалками.

– Хорошо? Какой вариант выбираешь?

– Первый.

– Я тоже.

Обстановка вернулась к первоначальному виду. Егор прошел к столу, легким движением отодвинул третий от края стул и сел.

– А ведь сел ты точно на своё место. Видно память закрывается не полностью, что-то остается. Пересядь поближе ко мне. Закуривай, – Азимир придвинул Егору пепельницу из светлого нефрита с лежащим белым медведем и раскрыл полную пачку Казбека.

Егор понюхал папиросу, постучал ею о стол, слегка смял гильзу и взял её зубами.

– Прикуриться она должна сама собой?

– Зачем? Вот спички!

– Ничто человеческое и тебе не чуждо?

– Ты о курении? Оно не может мне ничем повредить, к тому же, здесь не может быть дурных привычек. Можно курить, можно не курить, можно даже не есть и не пить, но зачем отказывать себе в удовольствии? Хороший табак раньше был, правда?

– В этом кабинете тебе больше бы пошло курить «Герцеговину Флор» и трубку.

– Ха-ха-ха… – Азимир хорошо смеялся, искренне и весело, – Сталина еще вспомнят добрым словом, поверь мне. Я же тебе говорил, что последствия тех или иных событий чаще всего противоположны ожидаемым. Коммунизм это, конечно, перебор, но беспристрастным и невооруженным глазом видно, что это общество было более справедливым, чем то, что сейчас одержало временную победу. Рот и желудок победили голову, – он еще раз хохотнул, покачав головой, – Но и это нужно… нужно для того, чтобы люди сами увидели всю пошлость и беспросветность общества потребления и сами создали новый общественный порядок, позволяющий им развивать душу, а не накапливать битые черепки.