Контрольный выстрел - Фридрих Незнанский

— Папа, то есть Николай Николаевич, умер от рака желудка. У нас его, к сожалению, не лечат.

— Да, увы, еще раз простите… Но дело в том, что я — следователь, как вы могли понять из моего документа. И мне необходимо знать, брал ли когда-нибудь ваш… отец машину напрокат у некоего гражданина Волкова, директора гостиницы «Урожайная»? Это тут неподалеку, в Останкине.

Задавая теперь вопрос, он не преследовал особой цели, скорее спросил по инерции, потому что смысла продолжать допрос этой могучей девицы не было.

— Да что вы! — почти вздохнула она. — Он же только с шофером и мог ездить! Он же практически инвалидом был: очень сильный артрит. Страдал от радикулита, ой, да Господи! — Чего у него только не было! Я не уверена, что он вообще умел водить машину.

— Но, может быть, он брал для кого-то другого машину? Для сына, к примеру, или для вас?

— А зачем? У Алика есть служебная, мне не нужно, какой смысл?

— Да, действительно… Может быть, ваш муж знает? Он скоро придет, вы не в курсе?

— Да что вы, кто ж скажет! Он того и сам, наверно, не знает.

— А чем он занимается, если не секрет?

— Что ж тут секретного? Алик — президент небольшой фирмы «Мостранслес». Это в центре, возле ГУМа.

— Вы меня извините, — изобразил Турецкий улыбку, — но Алик… это мне как-то…

— Ну да, конечно, — улыбнулась и она. — Алексей Николаевич. Вообще-то друзья зовут его Лешей, а я как-то привыкла: Алик. Да и отец так его звал. Он хороший был человек, наш папа, нет, правда.

— Я вам верю… Но каким же образом значится его фамилия на учетном листке аренды автомобиля? Как же он сюда-то попал? — Саша туповатым взглядом милицейского служаки рассматривал лист, аккуратно держа его за самый уголок. Показал девице, пардон, женщине. Но в руки ей не дал. Она прочитала фамилию, задумалась.

— Как вы назвали эту гостиницу? — спросила неожиданно.

— «Урожайная». Это, повторяю, неподалеку, сразу за ВДНХ, ну за Выставочным центром, как ее теперь именуют. Знаете?

— Представляете, я вспоминаю… Кажется, с год назад, ну да, незадолго до смерти… да, к папе приезжал его старинный друг. С семьей. Папа уже болел, понимаете, больше лежал и было… ну, не совсем удобно… с гостями. Их, кажется, шестеро было. Вот тогда папа, как он сказал, воспользовался своим служебным положением и в пять минут буквально устроил всю семью в какой-то просто роскошный, хотя и недорогой, номер гостиницы. И по-моему, называлась она «Урожайной». Точно сказать не могу. Алик должен помнить, он же их и отвозил туда. Похоже, вы говорите правду, он тоже сказал тогда: совсем рядом, в пяти минутах езды.

— Еще раз извините мне мою невежливость, как вас зовут? — Саша от усердия даже прижал руку к сердцу.

— Алла Павловна, а…

— Александр Борисович, — поторопился он предвосхитить ее вопрос. — Скажите, Алла Павловна, вот вы говорили: служебное положение… А кем работал Николай Николаевич? Кто он был по профессии?

Она даже слегка удивилась, будто не знать Поселкова было попросту стыдно.

— Папа был генерал-майором госбезопасности и работал, я имею в виду до пенсии, в Управлении кадров КГБ СССР. Но теперь это его ведомство называют как-то по-другому.

— Да, конечно… — пришла наконец очередь и Турецкого «развести руками». — Вы мне не разрешите воспользоваться вашим телефоном?

— Пожалуйста.

Но продолжение разговора с директором Волковым Станиславом Никифоровичем пришлось отложить на неопределенное время, поскольку автоответчик в офисе предложил желающим сообщить для записи свое имя и номер телефона. Молчал и его домашний телефон, выданный Турецкому Володей Яковлевым. Значит, одно из трех: либо Волков сдает муровцам машину на своем хоздворе — по времени они должны были уже подъехать. Но тогда зачем ему было включать автоответчик? Его же не включают, когда выходят из помещения на пять минут. Либо он уже сдал ребятам автомобиль и, исполненный душевного смятения, грызет ногти на пути к дому. Либо его нетерпеливая секретарша Мариночка уже взнуздала элегантного жеребчика и они благополучно приступили к стипль-чезу.

Как скоро сообразил Турецкий, ожидать здесь Алика было бессмысленно. Поэтому он записал телефоны Алексея Николаевича Поселкова — служебный и домашний — и вежливо распростился с хозяйкой. Уже выйдя за дверь, движимый скорее идеями абстрактного гуманизма, пожурил ее слегка, что она открыла дверь, напоминающую больше средневековые крепостные ворота, не спросив, кто там. А ей бы ответили: почтальон Печкин. А мог ведь вовсе и не Печкин стоять. Да не один.

Алла Павловна кивнула, как бы соглашаясь, и неопределенно пожала плечами. Но Саша все равно не позавидовал бы тому «домушнику», который рискнул бы в одиночку проникнуть под крышу этого дота.

Итак, на сегодня можно было предположить, что его рабочий день кончился. Надо поторопиться к Грязнову. Во-первых, приодеться, привести себя в порядок, душ принять для начала. А то эта неровная погода оставляет на всем теле ощущение какой-то сырой накипи. Но главное все-таки во-вторых. Естественно, что Грязнов поедет к Шуре совсем не для того, чтобы вести умные разговоры. Романова хоть хозяйка, в смысле повариха, прямо скажем, не очень, но жратвишки у нее будет вдоволь и всякой. Воспитанный на бесконечном кофе и двадцати видах яичниц Турецкого, Слава конечно же мечтает воспользоваться случаем и вкусить от истинных даров небесных, которые все приличные люди покупают лишь по большим праздникам. Но пища без пития — как соловей без песни. Пить же за рулем Слава себе позволяет лишь в редчайших случаях. В последнее время подобного вообще не было. Значит, для сохранения душевного равновесия он будет вынужден посадить за руль своей роскошной «ауди» племянника Дениса. Пить которому нет ни малейших оснований. Вот таким дедуктивным путем Турецкий выяснил для себя, на что мог бы рассчитывать, если не опоздает к отъезду Грязновых на бал.

Но он опоздал. «Ауди» во дворе не было, а в квартире все носило следы поспешных сборов. Вода в ванной текла тонкой струйкой — кран до конца не закручен: это Денис. У него вечно течет. На кухонном столе рядом с засохшей хлебной коркой лежали на выбор несколько галстуков: это Грязнов. Перенял у Саши страсть к этому виду камуфляжа. В комнате Славы стоял удушливый запах «О'де туалетт»: Турецкий открыл форточку, потому что спать здесь Грязнову будет невозможно.

«Ну, раз вы так со мной, друзья дорогие, не могли, понимаешь, пяти минут обождать, то и черт с вами! Соберусь не торопясь, поеду на собственной тачке, буду делать вид, что пью, хоть это и очень обидно, но, может, и к лучшему. Зато поем в охотку. А там видно будет. Ну а уж совсем на худой конец, опрокину парочку-другую, кто мне запретит? Гаишники, известное дело, конфликтуют главным образом с гэбистами, их хлебом не корми, дай прижучить антипода-чекиста. А к нам, прокурорским, относятся спокойно. Может, ближе к своим считают. Да в общем-то и работаем мы вместе, в постоянном контакте. Так что можно не бояться, не остановят, а остановят — подмигнут и отпустят».

Саша посчитал деньги. Он, конечно, не Грязнов и миллионами не ворочал, но гордость свою все же имел. Этого не отнять. Покупать Шурочке какую-нибудь крашеную фиговину, которую дети жаркого бакинского солнца выдают за натуральные хризантемы, для красоты присыпанные блестками, джентльмену его типа было как-то негоже. Пусть будет роза. Правда, одна, на хилый букет денег не хватит, но это будет роза. Пятнадцать тысяч как одна копеечка, а? Обидно, но что делать?.. «Ноблэс оближ!» — как говорят французы, что в переводе означает: положение обязывает.

На сборище Турецкий прибыл, кажется впервые в жизни, первым из гостей. Если не считать, конечно, Олега, Шуриного младшенького. Пока Саша вручал свою пунцовую розу и они втроем толкались в прихожей, Шура неожиданно установила, что он ниже Альки чуть ли не на десяток сантиметров. Ну конечно, сын-то для нее всегда будет маленьким, несмотря на почти двухметровый рост.

Олег подмигивал, кивая на мать, мол, не стоит ничего сегодня принимать всерьез, но Саша видел по его глазам и впалым щекам, что ему самому нелегко приходится, сильно устает мужик. Всего три, что ли, дня его не видел, а уже заметно, как-то опал лицом Олежка. Знать, и утренние пробежки не шибко помогают.

А в доме шли последние приготовления к торжественному ужину.

Олег нарезал широким японским ножом какую-то копченую вкуснятину, Шурочка раскладывала веера на больших тарелках, а Саша искал на столе свободные места и пробовал их втиснуть. Заставлено все было до упора, по-русски. Как говорится, все, что есть в печи, на стол мечи. Какой-нибудь вшивый иностранец в обморок бы упал. У них ведь как? Съел салат — принесут ветчинки. Ее слопал — еще чего-нибудь подадут. И лишнего не остается, и для обжираловки не так уж много продукта требуется. А Россия, хорошо еще если половину в мусоропровод спустит, зато в конце застолья набьют целлофановые пакеты — и в холодильник. Целую неделю потом можно завтракать и ужинать. Конечно, какой зарплаты тут хватит!