Викиномика. Как массовое сотрудничество изменяет всё - Дон Тапскотт

Приятный настрой, однако в основе этой на первый взгляд очевидно мягкой стратегии лежит неуловимый дух конкурентного саботажа. Как и многие фармацевтические фирмы, Merck видит генные последовательности скорее в качестве исходных данных, а не конечных продуктов. Её бизнес состоит в разработке и маркетинге лекарств, а не в торговле генетическими данными и инструментами для исследований. Сделав генетические последовательности общедоступными, Merck ограничила возможности биотехнологических компаний обременять одни из ключевых исходных данных лицензионными платежами и операционными издержками.

К счастью для Merck, другие фармацевтические фирмы разделили её озабоченность патентами на генетическую информацию для конечных продуктов. Подобные совместные проекты, основанные на подходе Merck, вскоре были запущены на более масштабном уровне.

В 1999 году был основан SNP Consortium — плод сотрудничества одиннадцати фармацевтических фирм, некоммерческого института и двух IT-компаний. Это уникальное совместное предприятие объединило высококонкурентные компании, которые редко делятся информацией, не говоря уже о данных, связанных с потенциальными прорывами в науке. Организация была создана для производства того, что основатели называют «общественной биологической светокопией всей человеческой жизни»[246]. Общая цель — ускорить приход новой эры «персональной медицины», в которой лечение ведётся точно в соответствии с уникальным генетическим профилем каждого человека.

Многие руководители фармацевтических фирм убеждены в том, что благодаря успехам в генной технологии, определение того, какие лекарства лучше всего подходят конкретному пациенту станет ключевой и популярнейшей терапией в будущем. Учёные уверены: минимальные генетические различия объясняют особенности здоровья людей, а также то, почему лекарство эффективно для одного и неэффективно — или даже вредно — для другого человека.

В середине 90-х годов XX века учёные открыли, что наряду с молекулой ДНК внутри или рядом с геном с регулярными интервалами размещены мельчайшие химические «знаки», как километровые столбы на шоссе. Эти «знаки» называются «единые нуклеотидные полиморфизмы» (SNP)[247] и могут использоваться для создания каталога мелких генетических вариаций, результатом которых становится восприимчивость некоторых людей к болезни. Как объяснил Фрэнсис Коллинз,[248] директор Национального исследовательского института генома человека,[249] «SNP служат маяком для последовательностей ДНК, показывая, что здесь есть что-то интересное, например, что-то связанное с диабетом».[250]

SNP Consortium создан для определения сотен тысяч химических «знаков» рядом с человеческой ДНК. Алан Уильямсон, в то время ушедший из Merck на пенсию, помог согласовать с партнёрами консорциума его первоочередные задачи. Он вспоминает, насколько это было интересно: «Вдруг появилась возможность создать генетическую карту, позволившую определять, какие пациенты реагируют на лекарство, а какие нет. Это дало бы врачам возможность определять лечение пациентам точнее, чем когда-либо».[251]

Первой задачей было создать карту 300 общих SNP. По завершении проекта в 2001 году на карту было нанесено 1,8 миллиона «знаков». Чтобы достичь этой цели, консорциум инвестировал около 50 миллионов долларов на оплату труда университетских исследователей, которые обнаруживали SNP и размещали их в открытых базах данных. Консорциум также подал заявки на патенты для установки приоритета и получения легального статуса при оспаривании других заявок. Эти заявки были отменены, как только SNP стали общественными.

Сейчас, когда SNP нанесены на карту, начинается более сложная работа по толкованию этой информации, ведущей к новым подходам в диагностике и лечении болезней. В качестве подтверждения его эффективности на волне данного проекта развивается богатый поток последующих инноваций.

Коммерческие и академические учёные сейчас используют карту для того, чтобы быстро отсеять генетические профили тысяч пациентов. Это делается для того, чтобы определить, какой из сотни тысяч генов, составляющих человеческую ДНК, предрасполагает людей к таким распространённым, но трудно излечимым болезням, как диабет, депрессия, рак, артрит, болезнь Альцгеймера и болезни сердца. Лежащие в основе их основе биологические причины остаются в большой степени загадкой, но, если её раскрыть, такое знание приведёт к новому лечению этих заболеваний.

Но почему нужно сотрудничать, когда в конкурентной борьбе выгоду извлекает победитель? Почему эту ценную информацию делают общественной? Почему не предоставить доступ только членам консорциума? Как и в случае с Merck Gene Index, существует блокирующая стоимость[252] в создании важной для общества, но не ключевой информации. Инициатива консорциума напрямую конкурировала с биотехнологическими компаниями (включая Incyte, Millennium Pharmaceuticals и французскую Genset), создавшие свои отдельные каталоги генетических знаков. Члены консорциума с настороженностью открывали свои ценные данные конкурентам, но их ещё больше беспокоили проекты биотехнологических компаний. Даниэль Коэн,[253] бывший ведущий исследователь Genset, признался в то время, что план компании запатентовать SNP и продать их тому, кто предложит больше, предполагал от 50 до 100 миллионов долларов за патент.

Члены SNP отрицают какую-либо согласованную попытку подорвать деятельность биотехнологических конкурентов. «Идея не в том, чтобы не позволить биотехнологическим фирмам или кому бы то ни было ещё патентовать гены — говорит Уильямсон, — а в том, чтобы необходимая нам всем Для нахождения генов базовая карта была доступна тем, кто хочет ею воспользоваться».[254]

Но в интересах «Большой фармы» выровнять игровое поле для охотящихся за генами биотехнологических компаний, крупных производителей лекарств и академических учёных. Компетенция членов консорциума во многом лежит в разработке, одобрении и маркетинге лекарств. Вместе, перестав конкурировать, они лучше справятся с задачей создания ценных конечных продуктов для рынка, чем если продолжат конкурировать с биотехнологическими фирмами в необходимых для этого исследованиях. Юристы не раз предупреждали членов консорциума, что открытие карты для общества поможет им избежать антимонопольных проблем. В конце концов, однако, наибольший приз за сотрудничество члены консорциума получили, не заблокировав конкурентов, а ускорив движение отрасли к персональной медицине. До того как согласиться на такое сотрудничество, многие члены консорциума уже создавали свои частные карты SNP. Под руководством Алана Уильямсона они поняли, что общая карта невероятно важна для успеха персональной медицины.

Как объясняет Аллен Роузес,[255] главный вице-президент по фармако-генетике GlaxoSmithKline, «было важно, чтобы у нас появилось что-то, с точностью чего мы согласны. Если бы каждый из нас создал свою карту, с одной стороны, мы бы делали это дольше, а с другой, сильно сомневаюсь, что другие компании признали бы чужую карту»[256]. Помимо прочего, Управление по контролю за продуктами и лекарствами (FDA)[257] также должно было знать, что карта точная, надёжная и признана научным сообществом.

Сливая корпоративные ресурсы с относительно дешёвыми вкладами академических исследователей, — которые, в конце концов, могут покупаться только по низкой цене, если данные остаются общественными, — консорциум сумел открыть намного больше SNP, чем себе представлял: ещё полтора миллиона! И сделано это было намного быстрее, чем если бы работой занималась одна фирма. Это означало, что ресурсы, которые могли быть зря потрачены на одинаковые исследования, можно было направить на другие цели, например на исследование дальнейших вопросов, связанных с диагностированием и лечением болезней.

Несмотря на крупнейшие научные достижения в описании последователь ности генома человека, прогресс в других областях биометрических исследований разочаровывал. За сорок лет на рынок не были выведены новые антибиотики широкого спектра действия, а люди со многими формами рака, а также хроническими заболеваниями и расстройствами, такими как болезни Альцгеймера, Паркинсона и шизофрения, до сих пор не получают эффективного и хорошо переносимого лечения. Тропические болезни, например малярия и брюшной тиф, почти не исследовались, а ведь ими поражено в основном население беднейших стран мира. На деле, лишь 1% новых лекарств поможет миллионам жителей Африки, ежегодно умирающих от этих болезней.

Страдает даже бизнес, связанный с наиболее популярными лекарствами. В 2002 году FDA одобрило для продажи в США только семнадцать новых молекулярных организмов (NME).[258] Это самая низкая цифра с 1983 года, а за последние пятнадцать лет самым большим количеством было пятьдесят шесть в 1996 году. В 2003 году FDA одобрило двадцать один NME, из которых лишь девять были разработаны как «важнейшие улучшения» существующих лекарств. Это снижение произошло, несмотря на значительное увеличение расходов на исследования и разработки: с 1995 по 2002 год находящиеся в США фармацевтические компании почти удвоили эту статью расходов — до 32 миллиардов долларов.[259] Такие цифры заставляют популярные издания говорить о «сухих», «слабых» или «приглушенных» каналах информации, а также о кризисе производительности труда, который приводит к страшным последствиям для инвесторов (которые могут ожидать «постоянно более низких множителей»[260]), налогоплательщиков, пациентов и страховщиков, которые должны будут оплачивать как никогда большие счета для поддержания темпа технологического прогресса в отрасли.