Ключ от двери - Алан Силлитоу

— Пройдем вершину, воды будет до черта.

— Я думаю, можно на этом покончить, — сказал Оджесон, и его тут же поддержал Бейкер:

— Правильно. Мне этот пикник с самого начала не понравился.

— Зачем же ты пошел?

— Хотел обогатить свой жизненный опыт.

Брайн ничего не мог возразить, ему не хотелось до­казывать, что его мотивы были глубже, хотя, может быть, и туманнее.

Рассмотрев вдалеке очертания скалы, он двинулся вверх сквозь густые заросли, точно шахтер, прокладываю­щий штрек, перелезая через преграждавшие путь пова­ленные деревья по пяти футов в обхвате. Вокруг стояла тишина, и он намеренно громко вонзал свой кривой нож в твердые, словно металлические, стволы, чтобы хоть как-нибудь нарушить ее. Эта лесная глушь пугала его, и время от времени он останавливался на прорубленной им тропке, как бы стараясь вслушаться в эту тишину, ему хотелось увидеть хоть муравья, хоть пиявку или даже змею, но вокруг не было видно ничего живого, кроме его собственной мелькавшей на ходу руки. От лагеря в Кота-Либисе его, казалось, отделяли долгие годы жизни, Анг­лия же стала бесконечно далекой мечтой тех времен, ко­гда его еще на свете не было. Полин, спешившая в ма­газин на Эпсли-лейн, казалась каким-то призрачным видением. «А может, с тех пор, как мы здесь, весь мир успел превратиться в джунгли и нам незачем возвращаться?»

Он карабкался к вершине, минуя скалистый склон, преграждавший им путь. Среди враждебного одиночества джунглей он думал о водопадах и водоемах в нескольких милях отсюда, на пути в долину, о шуме реки, который им раньше казался таким мучительным и о котором он вспоминал сейчас как о благодати. Все смешалось в его воображении. Он прислонился к стволу и закурил.

Несколько деревьев нависли над самой вершиной, и кроны их приветливо манили его. «Может, если пойду дальше, найду какую-нибудь расщелину и по ней добе­русь туда за десять минут». Над деревьями висели се­рые дождевые облака, приютившиеся тут на ночь. Он решил во что бы то ни стало дойти до вершины и, оки­нув взглядом остаток пути, вдруг увидел питона, свернув­шегося клубком в каких-нибудь десяти футах от него.

Волна страха накрыла его, и, барахтаясь в ней, он по­шарил рукой у себя за плечами — винтовки не было. Он попятился. Полосы и квадратики пришли в движение, пе­реливаясь различными цветами на земле и выше, над по­валенными стволами, над корнями деревьев; такой боль­шой змеи Брайн не видел ни в храмах Пулау-Тимура, ни на рисовом поле у Кота-Лнбиса. Он стал спускаться вниз от дерева к дереву, не сводя глаз со змеи, которая теперь, когда Брайн уже отошел далеко, снова свернулась вя­лыми кольцами. И страх вдруг прошел: все равно вин­товки у него нет и незачем ему спешить и впадать в па­нику; потом в тенистом сумраке Брайн совсем потерял змею из виду. И тогда он опять испугался и побежал к товарищам, уже не чувствуя себя одиноким в джунглях. Он ничего не сказал им о питоне.

— Я не нашел обходного пути, — пробормотал он, опускаясь на землю, и был рад, что никто не сказал тор­жествующе: «А я что тебе говорил?»

Нотмэн взвалил на спину мешок и винтовку, осталь­ные последовали его примеру, и все снова двинулись в путь, продираясь сквозь ветви и кустарник. На спуске мускулы напрягаются не так, как при подъеме, и Брайн, едва удерживаясь, чтобы не налететь с размаху на какое-нибудь толстое дерево, чувствовал сильную боль в ногах. Медленно капал дождь, и, когда наступили сумерки, Брайн и Керкби, растянув между кустами одеяла, уселись в них, точно в люльки, и стали жевать галеты. Джек вскрыл штыком банку с джемом и пустил ее по кругу, так как ни у кого не было сил искать какой-нибудь еды поплотнее, впрочем, не было и сухих дров, чтобы приго­товить ужин.

— Чем скорее мы вернемся в лагерь, тем лучше, — сказал Керкби.

— Может, там на кухне что-нибудь приличное состря­пают, пока вернемся, — улыбнулся Нотмэн. — Скажем, колибри, запеченного в тесте, или что-нибудь в этом роде.

Здесь, на холодной и темной скале, на высоте четырех тысяч футов, Брайну вдруг показалось, что их стало как будто меньше — такие они были одинокие и подавленные. Он пересчитал всех шестерых, но не удивился бы, если бы сейчас их оказалось только двое или трое, и подумал: «Будь у нас костер, могло бы показаться, что нас больше». Здесь, высоко в горах, во влажном воздухе, среди густой зелени, за много миль от ближайшего огонь­ка, он не находил в себе сил бороться с железной рукой усталости, которая влекла его ко сну, и он боялся, что, заснув, скатится со скалы и расшибется.

Он пролежал всю ночь со странным ощущением, будто бродит с закрытыми глазами по какой-то дремотной пу­стыне и его измученный ум и тело ищут чего-то недости­жимого и страдают оттого, что этого не найти н за ты­сячи часов сна. Он лежал на твердых камнях, прикрытых лишь одеялом, но сырой туман беспокоил его еще боль­ше, чем ложе. В тревожном сне его царила мертвая ти­шина, иногда разрываемая выстрелами и страшным гро­хотом и треском, отчего он то и дело наполовину просы­пался, словно какая-то неподвластная ему и непреодоли­мая сила заставляла его надсадно кашлять, пока наконец этот кашель не разбудил Брайна окончательно. Керкби что-то пробормотал и пошевелился, разбудив еще кого-то, а тот сразу начал ругаться — даже выспаться не дают толком. Ощущая боль во всем теле, Брайн открыл глаза, надеясь, что когда он снова решительно закроет их, то опять погру­зится в сон, но тут же обнаружил, что ему вовсе и не хочется закрывать глаза, и он лежал, как ему казалось, очень долго, вглядываясь в листву и в бугры спящих тел.

Часто ему казалось, что вот-вот начнет светать: когда очертания листьев на кустах неуловимо менялись, он за­крывал глаза и не открывал их, сколько хватало терпе­ния, воображая, что, когда откроет, листья уже станут не серыми, а зелеными, и надеясь, что в ту минуту, как он сможет увидеть это чудо, никто не завопит: «Пора вставать» — и Бейкер не выпалит из своего ружья, вскры­вая, словно острым консервным ножом, темное небо, что­бы впустить солнечные лучи. Но он так и не мог за­снуть больше чем на несколько минут (которые, правда, показались ему часами), и листья все маячили перед ним темными пятнышками.

Но день все-таки настал, подкрался бесшумно, как мысль, неведомо откуда. Серый рассвет выползал украд­кой из каждого стебля и каждой ветви, по тонким про­жилкам листьев, чтобы осветить спящих людей и стволы деревьев, отбрасывавших еще расплывчатые, но уже явст­венно видные тени. Измученные и промокшие, они молча скатывали одеяла, и лица их хранили следы изнуритель­ной борьбы с бессонницей. Бейкер раздал галеты, густо намазанные джемом, но они с трудом лезли в горло даже после глотка воды.

Пока все собирали вещи, туман рассеялся, словно кто-то поднял занавес над просторами Северной Малайи. Далеко внизу длинные полосы белого тумана еще оку­тывали скалы, но по мере того, как солнце грело все сильнее, они все редели над рисовыми полями и прибреж­ными болотами. Низкие отроги Гунонг-Барата виднелись на той стороне долины, и река, протекавшая на сотни фу­тов под ними, была скрыта зелеными волнами джунглей.

Отроги повыше, лежавшие далеко на юге, образовали на горизонте низкую расплывчатую линию голубоватых холмов. Маленькие деревушки были разбросаны по бе­регу в излучинах серебряных рек, которые, извиваясь, стекали с гор на густую зелень равнины, сливались там с мангровыми болотами и, наконец, достигали едва види­мого морского побережья.

— Вот вам и пейзаж, любуйтесь сколько душе угод­но,— сказал Джек. — Жаль только, что жажду им не уто­лишь.

Бейкер заявил, что после четырехдневного подъема можно было ожидать большего. Брайн ничего не сказал, но, когда они гуськом стали углубляться в лес, он ушел последним. Все тут было слишком грандиозно, чтобы объять взглядом за несколько минут, и уж никак невозможно было унести все это с собой. Ему хотелось побыть здесь еще, до тех пор пока зрелище не сделается знако­мым, не перестанет его притягивать, хотелось присесть, не спеша покурить, спокойно любуясь страной, которая развернулась перед ним, более живая и красочная, чем самая великолепная карта. «Тащились сюда так долго,— думал он, прислушиваясь, как другие с треском проби­раются сквозь чащу, — и вот нужно уходить. Я, быть мо­жет, никогда больше не взберусь сюда или на другую гору». И эта мысль опечалила его, а еще через минуту он, вынув нож, стал пробираться сквозь прохладный сум­рак и знакомые сырые запахи леса.

Они подошли к краю тысячефутовой пропасти, где се­рая каменная стена преграждала воде путь на запад, вер­нулись назад футов на триста и натолкнулись на узкий выступ, вдававшийся в ущелье и поросший редким ку­старником. Бейкер сунул Брайну свою солдатскую рас­четную книжку.

— Завещание там внутри.

Брайн пожал плечами и положил книжку в карман ру­башки.

— Если я ее потеряю, пеняй на себя.

Нотмэн, похожий в своей грязной одежде на разбой­ника, сбросил мешок и теперь нащупывал ногами дорогу, небритый, с винтовкой, торчащей из-за широких плеч. Он сделал первый шаг, ноги его должны были очертить круг в пустоте, руки крепко вцепились в скалу над голо­вой. Внизу на сотни футов была пустота, и на скале росло лишь несколько ненадежных кустиков. Брайн смотрел вниз, зачарованный опасностью, и думал: «А что, если б они сейчас разговаривали и не обращали внимания на Нотмэна, — может, тогда это не было бы так опасно?» Джек, отбросив сигарету, рванулся вперед еще раньше, чем ботинки Нотмэна перестали скользить по скале.