Крест на чёрной грани - Иван Васильевич Фетисов

из поселковцев не вызвало. Мало ли куда понадобилось ему по своим делам: воля его уйти на рыбалку или в лес – добыть зазевавшегося на суку глухаря. Он и раньше, бывало, без всякого спроса, отлучался по своей прихоти, да возвращался цел и невредим. Не подумали поселковцы о чём-либо худом и на этот раз: эка беда, не такой человек, чтобы дать в обиду себя – утолит жажду холостяцкого бытия и снова обретёт вид порядочного человека. А если кто спросит, где был и что делал, тут же найдётся с ответом, мол, отлучался в колхозы по весьма важным делам – изучал там состояние семеноводства. Верили человеку, что так и есть, хотя на самом деле ничего подобного не было. И Марина лишь на вторые сутки смутно почувствовала неладное: скрылся Геннадий от гласного позора.

Может, приютил человека в своём зимовье дядька Ефим? Пойти да узнать? Собралась Марина и, улучив свободное время, пополудни отправилась к зимовью.

Тропа кралась между раскидистых ивовых кустов над берегом Нии, Марина шла и перебирала в памяти давние и свежие события. Снова представилась встреча с Комарковым после пожара.

Марина, ещё не пришедшая в себя от глубокого потрясения, сидела на крыльце и, обняв за хрупкие плечики сынишку, уговаривала его пойти спать. Степанка хитро упрямничал:

– Мамка, сделаем так… Спать не будем.

– Почему?

– После успеем.

– Головка заболит от бессонья.

– Нет. Хочу посмотреть, как солнышко всходит.

– Ты видел, как оно и всходит, и заходит.

– Ес-сё хочу… Когда солнце светит, мне не страшно.

– Ты чего-то боишься?

– Ага, буюсь, – Степанка задумался. – Вдруг изба наша запылает. Это страшно.

– Такого, сынок, не будет. Мы же с тобою смотрим, чтобы плохого не случилось.

– А-г-га, – уже в полусне сказал Степанка и, расслабившись, склонился на материны колени.

Марина унесла Степанку в избу и положила в кроватку.

– Спи, мой малышка, – погладила по головке и вышла в сени – закрыть двери. На крыльце, в полутьме неподвижно стоял Комарков. Увидев его, Марина оробела.

– Геннадий? Так поздно!

– Иду от хранилища, бывшего хранилища… Попутно я, Марина.

– Слышала, там и семена «таёженки» сгорели.

– Да, Марина.

– Все? Вот горе-то!

– Ты не переживай, Марина… Случается ещё хуже.

– Хуже-то некуда! Столько трудов пропало.

– В моей коллекции есть другой сорт хороший. Он ни в чём не уступит «таёженке». Скоро я передам его в питомник конкурсного сортоиспытания… А «таёженка» всё-таки была не из лучших…

– А Иосиф Петрович хвалил её!

– Зря хвалил. Все старики мудры превозносить весьма скромное до значительного. А мой новый сорт… мировую славу заслужит.

– Сомневаюсь, Геннадий.

– Почему?

– Ты ещё молод, чтобы создать добрый свой сорт пшеницы и думать, что она прославит тебя.

– Вот увидишь… Я на ветер слов не бросаю. И ты поможешь утвердиться мне в жизни.

– У нас разные судьбы, Геннадий…

– Сегодня. А завтра?

– И завтра ничего не изменится.

– Ну, ладно. Об этом потом. А сейчас разреши побыть с тобою. Один я до утра скуки не вынесу.

– А чего тебе одному быть, когда составить компанию могут другие, знакомые твои и друзья. Иди к ним, а мне, извини, отдохнуть надо. Завтра закончу последнюю курсовую работу и вечером поеду на сессию. Если экзамены сдам успешно, домой вернусь третьекурсницей.

– Желаю удачи, – Комарков молящим взглядом посмотрел на Марину. – Я не надолго. Спрошу и уйду. Как мог пожар случиться: бросил кто нечаянно спичку или, может, по-другому вышло. Как ты считаешь, Марина?

– Я не видела, поэтому судить не могу. Покажет расследование. Оно, конечно, состоится.

– Судить ты не можешь, но тебе дозволено не меньшее – сопоставлять и предполагать.

– Это, по-твоему, позволительно? Есть ли у нас право утверждать или отрицать то, чего не знаем.

– А я подумал… Тебе, Марина, скажу. Чтоб только дальше не разнеслось. Склад поджёг, наверно, свой человек.

– Почему так считаешь?

– Огонь-то из склада пошёл, от семенных снопов «таёженки». Сразу от них… Значит, кто-то без колебания решил навредить Иосифу Петровичу. Ну, и мне, само собой разумеется: «таёженка» – наше общее детище.

Марина нахмурилась.

– Я не согласна с тобою, Геннадий.

– Почему?

– Не верю тому, чтобы в нашем посёлке кто-либо явно соблазнился навредить человеку, который всю свою жизнь посвятил людям. Такого негодяя нету у нас.

– Мог из другой деревни прийти…

– А те что, не знают, кто такой Соснов и что делает он? Знают. Хлеб-то его едят! Вот и подумай: кто же на прямой урон сам себе согласится.

Комарков прислонился к перилам крыльца и склонил голову. На его лицо лёг холодный лунный свет, и теперь Марина приметила, что Геннадий не такой опечаленный, каким представляла его, увидев на крыльце. Даже прокрадывается улыбка, только, кажется, не его, броская и размашистая, а вроде бы чужая, со стороны – пришла и попросилась, но Геннадий её не принимает – рано явилась, весёлая, подожди, взять не готов. А она всё ластится, льстивая, и поддразнивает – то прикоснётся, то, будто испугавшись кого-то, скрывается. Человек как бы видит рядом такого же другого, своего двойника, но понять друг друга они не могут… Геннадий выпрямился, и лунный свет, падавший на его склонённую голову, исчез. И человек стал другим, вроде весь погрузился в туман – кто стоит, сразу не узнаешь.

Комарков разбередил воображение Марины, и она, уяснив, что пожар возник так или иначе при участии человека, склонилась всё отнести на счёт мальчишеского озорства.

– Геннадий, а может, огонь заронили ребятишки? Ты не видел их вечером возле склада?

– Да, вспомнил, – оживился Комарков, – слышал я там уже в потёмках ребячьи голоса.

– Ну, вот… Возможно… Кто знает…

– Конечно… – Геннадий облегчённо вздохнул и ушёл успокоенный разговором с Мариной.

На поминках Иосифа Петровича Комарков сидел рядом с Мариной и клялся продолжить его дело, мол, только он способен на это, другого такого человека на станции нету…

Марина заметила тогда слезу на щеке Геннадия. Чуток Геннадий к чужой беде! Марина поверила в его искренность. И только позднее, когда случилась беда, замаячило смутное предчувствие, что тогда-то и решил Комарков «таёженку» переименовать. Теперь можно: Иосифа Петровича нету, Александр Егоров пропал без вести – схватить за руку некому.

Теперь тайна приоткрывается. Проясняется всё, что слышала и чему не хотела ранее верить Марина.

Старался Комарков следы «таёженки» замести, на хитрости оказался ловким. Вишь, как повернул: поначалу распустил слухи о гибели «таёженки» при пожаре, потом – об исключении из опытов. На делянах высевал её под названием «стрела». Были деляны с «таёженкой» и без пометок.

Марина нашла исконную «таёженку» на деляне без этикетки… Тропы ведут к большой дороге. Как ни ловчил Комарков – всё обернулось