NFT: Невероятно Фальшивый Тип - Эдуард Сероусов

И теперь его судьба, его интерпретация, его значение зависели не только от нас, его создателей, но и от множества других людей – критиков, коллекционеров, журналистов, следователей, судей.

Разоблачение, которого мы так боялись, уже произошло. Правда о Фантоме была раскрыта – сначала нами самими, в попытке опередить события, затем через расследование, через медиа, через публичное обсуждение. Теперь вопрос был не в том, был ли Фантом реальным художником или мистификацией, а в том, как интерпретировать эту мистификацию, какой смысл в ней видеть, какую ценность ей приписывать.

И в этой новой реальности, в этом новом контексте, мы, создатели Фантома, оказались в странном положении – одновременно разоблаченными и признанными, осужденными и оправданными, мошенниками и концептуальными художниками. Наша судьба, как и судьба Фантома, зависела теперь от интерпретации, от нарратива, который возобладает в публичном пространстве.

Это было разоблачение, но разоблачение, которое могло стать не концом, а новым началом, не крахом, а трансформацией. И в этой возможности, в этой потенциальной трансформации, я видел проблеск надежды, путь к спасению, который не требовал ни капитуляции перед Савицким, ни отказа от проекта, который стал смыслом моей жизни.

ЧАСТЬ IV: РАЗВЯЗКА

Глава 16: Дно

Квартира встретила меня тишиной и запахом пыли. Дешёвая студия на окраине Москвы, которую я снял неделю назад под чужим именем, была далека от моей прежней жизни как Плутон от Солнца. Сорок квадратных метров с минимальным набором мебели, бледно-жёлтыми стенами и видом на промзону – идеальное место для человека, потерявшего всё.

Я бросил ключи на тумбочку и рухнул на диван, не снимая пальто. Силы окончательно покинули меня. Последние три недели я существовал в режиме автопилота, делая только самое необходимое – нашёл эту квартиру, перевёл остатки денег на новые счета, удалил все социальные сети, сменил номер телефона. Фактически, я сделал то, что делал мой вымышленный Фантом все эти годы – исчез из публичного пространства, став призраком.

Ирония ситуации не ускользнула от меня. Жизнь закольцевалась с идеальной симметрией – я создал несуществующего гения-затворника и сам стал им в итоге. Только без гения и без миллионов на счетах.

Телевизор я не включал, новости не читал, соцсети заблокировал. Но и без этого прекрасно представлял, что происходит в медиапространстве. «Афера десятилетия» – наверняка так они это называли. Статьи, интервью, аналитические материалы, документальные фильмы – всё то информационное безумие, которое сопровождает любой громкий скандал в мире искусства.

Я достал из внутреннего кармана пальто фляжку с виски и сделал глоток. Крепкий алкоголь обжёг горло, принося кратковременное облегчение. Последние недели я существовал в состоянии перманентного опьянения – не напиваясь до беспамятства, но и не позволяя себе протрезветь настолько, чтобы в полной мере осознать произошедшее.

На телефоне, который я недавно купил, не было никаких контактов, кроме Софьи. Сестра была единственным человеком, знавшим, где я нахожусь. Единственным человеком, которому я мог доверять, несмотря на все наши конфликты.

Мысли вернулись к последнему допросу в следственном комитете. Петров, с его уставшим взглядом и методичным, неторопливым стилем ведения допроса, вызывал странное уважение. Он не кричал, не угрожал, не давил. Просто задавал вопросы и внимательно слушал ответы, изредка делая пометки в блокноте.

– Марк Андреевич, – сказал он в конце нашей последней встречи, – я видел много мошенников. Но вы первый, кто создал не просто схему обмана, а целую параллельную реальность, которая оказалась настолько убедительной, что в неё поверили все – от коллекционеров до музейных кураторов.

Я не знал, был ли это комплимент или констатация глубины моего падения. Но в тот момент испытал странное чувство – смесь стыда и гордости одновременно. Как художник, не сумевший реализоваться в искусстве, я создал величайшую иллюзию в истории современного арт-рынка. Возможно, это и было моим главным произведением.

Допрос Софьи был коротким – она действительно не знала о многих деталях нашей аферы, особенно на начальных этапах. Её вина заключалась лишь в том, что она не сообщила о мошенничестве, когда узнала правду. Но даже это, учитывая родственные связи, не было серьёзным преступлением с точки зрения закона.

Дима исчез сразу после первого допроса. Уехал из России, скорее всего. У него была подготовлена «запасная жизнь» – счета в зарубежных банках, запасной паспорт, контакты в IT-индустрии. Он всегда был самым предусмотрительным из нас.

Глеб пытался дистанцироваться от всего произошедшего, представляя себя такой же жертвой обмана, как и коллекционеры, купившие работы Фантома. Но доказательства, предоставленные Фоминым – переписки, записи разговоров, финансовые документы – не оставляли ему шансов. Его галерея была закрыта, репутация уничтожена, а сам он находился под следствием за мошенничество в особо крупном размере.

Карина Штерн опубликовала разгромную статью, разоблачающую не только Фантома, но и всю систему современного арт-рынка, построенную на спекуляциях, манипуляциях и искусственно созданных ценностях. Статья получила огромный резонанс, была переведена на несколько языков и сделала её ещё более влиятельной фигурой в мире арт-критики. Ирония заключалась в том, что она, по сути, нажилась на нашем разоблачении так же, как мы пытались нажиться на создании Фантома.

Я сделал ещё один глоток виски и закрыл глаза. Усталость накатывала волнами, но сон не шёл. В те редкие моменты, когда мне удавалось заснуть, снились кошмары – Фантом, обретающий плоть и приходящий за мной; суд, на котором вместо судьи сидит Савицкий; толпа разъярённых коллекционеров, преследующая меня по бесконечным коридорам галереи.

Монотонное гудение холодильника и отдалённый шум автострады за окном создавали звуковой фон, который только усиливал ощущение одиночества. Я подумал о своей прежней квартире в центре Москвы, с дизайнерской мебелью и видом на Патриаршие пруды. О гардеробе, полном брендовых вещей. О ресторанах, где меня знали по имени и всегда держали лучший столик. Всё это казалось теперь далёким, как будто принадлежащим другой жизни и другому человеку.

В кармане завибрировал телефон. Сообщение от Софьи: «Ты как? Нужно что-нибудь?»

Я смотрел на экран, не зная, что ответить. Что я мог сказать? Что сижу один в дешёвой квартире, пью дешёвый виски и размышляю о том, как глубоко можно пасть за такой короткий срок? Что все мои «друзья» испарились в тот момент, когда запахло жареным? Что следователь Петров, по сути, был единственным человеком, который действительно выслушал меня, пусть и в рамках уголовного расследования?

«Всё нормально. Ничего не нужно», – наконец ответил я и отложил телефон.

Пустота внутри разрасталась. Это было даже не отчаяние,