Паутина - Весела Костадинова

— Облегчение. И правду. Я теперь знаю правду.

— Хорошо, — он подсел рядом со мной и осторожно обнял за плечи. Его тепло растеклось и по моему телу, ровное дыхание Макса действовало успокаивающе. Я невольно подстроила свои вдохи под его, расслабляясь после пережитого вновь кошмара.

Я не знаю, сколько времени он просто держал меня в объятиях, мне казалось даже, что я задремала в его руках. Но когда открыла глаза сознание было удивительно четким.

— Макс… — подняла голову, встречаясь глазами с его теплым взглядом. — Это Роменский. Он это сделал со мной в ту ночь.

— Да, Лиа, — вздохнул Макс. — Это он.

— Зачем? — в моём голосе прорезалась горечь, терпкая, как полынь. — Зачем, Макс?

Он внимательно посмотрел на меня, его глаза потемнели, но в них не было ни злости, ни ненависти — только глубокое понимание и какая-то болезненная усталость.

— Кто знает, девочка моя, кто знает? — он тяжело вздохнул, проводя рукой по моим волосам. — Власть… Чувство собственности… Это видно было по нему ещё тогда, когда я забирал твои вещи из университета.

Макс замолчал, будто давая мне возможность осознать его слова, а затем наклонился ближе, его голос стал чуть тише, но в нём звенела уверенность, от которой внутри меня всё сжималось.

— Много чего может быть… Возможно, я и мама сорвали ему далеко идущие планы насчёт тебя и твоего наследства, — Макс говорил мягко, провёл ладонью по моему плечу, и я вдруг осознала, что мы почти лежим на кресле. Его рука двигалась медленно, успокаивающе, но я всё равно замерла, прислушиваясь к своим ощущениям, ожидая знакомого внутреннего ужаса, инстинктивного желания вырваться.

Но его не было.

Не было ни страха, ни отвращения, ни тревоги, но и особого трепета тоже. Просто тепло, просто его присутствие.

— Возможно, смерть твоего отца… — продолжил Макс, словно не замечая моего напряжения, не останавливая своих машинальных, ненавязчивых движений. — Возможно, она сорвала все возможные тормоза, стала спусковым крючком, Лиа.

В его словах была правда.

Роменский, сидевший за нашим столом во время семейного обеда, и Роменский, которого я видела на кладбище, — это были два совершенно разных человека. В доме он оставался расчётливым, уравновешенным, уверенным в себе, играл свою роль безупречно, контролируя каждое слово, каждое движение. Он не позволял эмоциям выходить наружу, скрывал настоящие намерения за вежливыми улыбками и доброжелательной манерой разговора.

Но на похоронах всё изменилось. Его слова и действия были больше похожи на контроль. Он уже тогда пытался контролировать мои действия. Кто знает, может именно моя непокорность привела его в бешенство.

— Что теперь будет, Макс? — тихо спросила я.

— Ничего, Лиа. Мои юристы будут отстаивать твои права и права малыша, Роменскому придется несладко….

— Я должна рассказать бабушке о нем, Макс. Должна рассказать правду. Она должна знать, что за чудовище Игорь Роменский.

Максимилиан подумал несколько мгновений и кивнул.

— Согласен. Поговори с ней, Лиа. Возможно, она изменит свое мнение о нас. И если ей станет интересно — пусть приходит, я буду рад познакомится с ней ближе.

Он осторожно потянулся, мягко вставая с кресла.

— Если хочешь, можешь еще подремать здесь, моя девочка. Мне пора на занятия, но ты можешь остаться. Тебе нужен отдых.

Я улыбнулась Максу, закрывая глаза.

Что-то внутри все равно не давало мне покоя.

32

Подъехав к дому бабушки по заснеженной проселочной дороге, я невольно остановила машину подальше от дома, и выходить не спешила. Этот разговор откладывать было невозможно, но и ехала я к ней с тяжелым сердцем. Нет, все эти месяцы мы и виделись и по телефону говорили, но не было в этом общении былого доверия, а это било меня в самое сердце. Может и прав Макс, я должна раскрыть бабуле все, что накопилось у меня на душе, попробовать объяснить ей все.

Мне не жаль было папиных патентов, тем более, что бабушкин вклад был огромен, но сама мысль о том, что Роменский, возможно, хочет наложить на них свою поганую лапу ломал изнутри. Не были ли папины патенты его конечной целью? Что было бы со мной, не окажись рядом Макса и Натальи?

Я нервно дергала кулон на шее, словно надеясь, что он предаст мне сил и уверенности для тяжелого разговора. Смотрела издалека на наш большой дом, с тоской вспоминая, как любил это место папа.

Папа… как же мне больно до сих пор, словно незажившая язва внутри. А еще говорят время лечит…

Вздохнула, решительно вышла из машины, оставленной не у входа, а в переулке, чертыхнувшись под нос, когда поскользнулась на скользкой дорожке, и направилась к калитке.

Когда на звонок бабушка открыла двери, то глаза ее метнулись изумленно вверх, а потом, она порывисто обняла меня.

— Лиана! — выдохнула она, её голос дрожал, а в блеклых глазах мгновенно блеснули слёзы. — Моя родная, солнышко моё, радость моя…

Она почти потянула меня в дом, одновременно помогая снять пальто, её руки ловко и заботливо скользили по моим плечам, а затем она поспешила подать мне тёплые вязаные тапочки, которые всегда держала у двери для меня.

— Родная, сейчас, сейчас… — она торопилась, словно не знала, за что взяться в первую очередь — то ли усадить меня, то ли согреть, то ли просто держать рядом.

Но в следующую секунду её взгляд изменился. Радость уступила место тревоге.

— Но, радость моя… что случилось?

Голос стал чуть тише, внимательнее, и я поняла, что ей не нужно слов, чтобы почувствовать что-то неладное.

Горло мгновенно сжалось, словно внутри меня разверзлась бездонная пустота. Мне невыразимо захотелось заплакать, просто уткнуться в её грудь, обнять её и не отпускать, молчать, наслаждаясь тем, что она здесь, что она рядом.

— Всё хорошо, бабуль, всё хорошо… — прошептала я, прижимаясь к её худенькому, но такому тёплому телу.

Я вцепилась в неё, как ребёнок, пряча лицо у неё на груди, ощущая знакомый запах чистого льна и её любимого травяного чая — мята, ромашка, душица и смородина.

— Я так соскучилась… — мой голос предательски дрогнул.

Она крепче сжала меня в объятиях, гладя по спине.

— Мне так ты нужна…

Мы долго стояли так, не разжимая рук, не желая отходить друг от друга. Наконец, бабуля все-таки чуть отступила от меня, оглядывая с ног до головы. Нахмурилась.

— Как ты себя чувствуешь, малышка? Тяжело дается?

Мы прошли с ней в просторную светлую кухню, пахнущую деревом и травами.

— Все нормально сейчас уже, — улыбнулась я, садясь на любимое кресло у стола. — Тошноты