Помни обо мне - Софья Подольская

тогда казалось: ну, платье, платьем! И туфли… Всеотец Милосердный, ну кто делает у туфель такие длинные носки?!

Его взгляд просил понимания, и я согласилась:

— Это неудобно.

— Именно! Я спорил, но отец приказал — пришлось надеть. Вот это все. И волосы распустить, и венец. Чтоб уж совсем как девчонка, — Дарьен осекся. — Я хотел сказать…

— Я поняла. Вы были расстроены.

— Не то слово! И тут этот…

— Бернарт, — подсказала я, с нетерпением ожидая продолжения истории.

И почему Бернарт об этом никогда не рассказывал?

— Да. Говорит, что сейчас будет про маму. И поет, а она улыбается, и отец тоже, и крестная, а мне это все показалось очень неправильным. Вот я его и вызвал.

Вызвал?

Удивление на моем лице заставило Дарьена улыбнуться. И руками развести.

Вызвал трувера на поединок? За песню? Точнее, за честь дамы. Мамы. Святая Интруна, какой сюжет! И Бернарт, несомненно, сделал бы из этой истории что-нибудь потрясающе, не будь вызвавший его мальчик сыном короля.

— И что же? — аккуратно спросила я.

— А принял. Да, принял вызов. И согласно кодексу…

— Получил право выбирать оружие?

О, нет, кажется, я знаю, что было дальше.

— Да, — поморщился Дарьен. — Угадайте, что он выбрал?

— Предположу, — мой голос подрагивал от едва сдерживаемого смеха, — что не шпагу?

— Лютню! Он выбрал лютню! И потребовал закрытый поединок, с отцом в качестве королевского свидетеля.

На миг, на короткий миг я представила себе эту дуэль, а главное дуэлянтов, и зажмурилась, сглатывая пузырящееся игристым вином веселье. И десяток, не меньше, комментариев. Однако подумав, один все же озвучила.

— Бернарт отнесся к вашему вызову очень серьезно, раз выбрал оружие, которым владел лучше всего.

— Бросьте, Алана, — хмыкнул Дарьен, — неужели вы правда так думаете.

— Думаю, — сказала я со всей возможной серьезностью, и когда тень ее легла на лицо Дарьена, добавила: — А еще мне кажется, он пытался защитить вашу гордость.

Хотя слово кажется определенно было лишним. Не зря же Бернарт молчал об этом поединке.

Дарьен и лютня, святая Интруна, хотела бы я это увидеть.

— А, ведь правда, — Дарьен внимательно посмотрел на свои ладони, — отказаться он не мог, обнажить оружие против мальчишки, да еще и королевской крови, тоже. Пожалуй, отец был прав тогда, он действительно, славный малый, и мне стоило бы взять назад всю ту чушь, что я наговорил. И с лютней тоже… Неудобно получилось. А вы, случайно, не знаете, где он сейчас? Этот Бертран?

— Бернарт, — поправил Дарьена голос маркиза Ривеллен, сам же он быстро закрыл за собой дверь музыкальной комнаты. — Бернарт из Ведантона. Что я слышу, кузен, в тебе проснулся интерес к поэзии?

— Что? — подался вперед Дарьен.

— Ш-ш-ш, — маркиз предостерегающе прижал палец к губам. Стремительно, почти не опираясь на трость, он преодолел разделяющее нас расстояние и, замерев в шаге от меня, сказал: — тише, кузен, иначе сюда нагрянут девицы Валлон. Точнее, одна девица, та, похожая на испуганного хорька, ей выпало водить первой.

— Что ты здесь делаешь, Ленарт? — раздраженно выдохнул Дарьен.

— Играю. Прячусь, и Всеотец Милосердный, тише, иначе я шепну их неугомонной матушке цифры твоего годового дохода, дорогой кузен. Возможно, это поможет тебе прочувствовать всю тяжесть моего нынешнего положения. Алана, — воспользовавшись всеобщим замешательством, маркиз взял мою руку, чего не позволял себе в присутствии сестры Марии-Луизы, поднес к губам и, прежде чем я успела его остановить, поцеловал. Медленно и очень умело. И странно, но когда его сиятельство изволили посмотреть на меня, улыбка в его светло-синих глазах была почти настоящей, — неужели святая Интруна ответила на наши молитвы и вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы порадовать нас музыкой?

И хотя чувствовала я себе на удивление неплохо — щека походила цветом скорее на неспелое яблоко, чем на свеклу, да и дышалось уже куда легче, — я изобразила на лице огорчение, спрятала кисти в рукава хабита и, подавив желание повернуться и посмотреть на Дарьена, ответила:

— Боюсь, нет, ваше сиятельство.

Я не флиртовала, святая Интруна свидетель. Всю дорогу, что мы проделали в карете и блестящем обществе маркиза Ривеллен, я держалась осторожнее, чем на тропах Брокадельена. Но, похоже, моя бесконечно вежливая холодность, наоборот, подогревала непостижимый интерес его светлости. Такие мужчины не влюбляются в неподходящих по статусу дам. Даже в балладах.

— Жаль, — непритворно вздохнул маркиз. — Что, ж, тогда поведаем кузену, почему Бернарт из Ведантона покинул наш благословенный край. Хотя, предупреждаю сразу, Дарьен, некоторые подробности придется опустить. Ведь с нами, — он удостоил меня мимолетного, но все же, заметного наклона головы, — дама.

— Ему сломали пальцы, — я успела раньше его сиятельства.

У этой истории было множество вариаций. Одна, например, выставляла Бернарта подстрекателем, изменником и чуть ли не еретиком — хотя, Всеотец свидетель, каждая строка в той его запрещенной сирвенте была правдой, — и мне отчаянно не хотелось, чтобы Дарьен услышал ее первой.

— Пальцы? — переспросил он, приближаясь на шаг. — Музыканту?

Маркиз молчал, похожа, ожидая, какую же из версий выберу я.

— На обеих руках, — добавила я почти спокойно. — Он сочинил сирвенту, песню, которая не понравилась архиепискому Монсегю. Его преосвященство пригрозил Бернарту отлучением, и нашлись те, кто решили, по их словам, спасти душу заблудшего трувера. Его избили, облили нечистотами и бросили на улице. Не убили. И оставили три пальца на правой руке, чтобы мог творить знак Всеотца, когда станет замаливать грехи. Вы правы, ваше сиятельство, — я повернула голову, чтобы посмотреть в глаза маркизу Ривеллен, — эти детали не слишком приятны. Но не для тех, кто знал Бернарта и сидел у его постели.

Лицо маркиза дрогнуло, словно поверхность озера, растревоженная брошенным камнем.

— Я всегда считал, — с серьезностью, какой я за ним не помнила, произнес он, — что сотворившие это варварство получили по заслугам. А Арморетта лишилась одного из величайших труверов современности.

Кажется, он хотел сказать еще что-то, но промолчал, положив начало тягучей, как смола, паузе, которую сломал новый шаг Дарьена. И вопрос.

— Он умер?

— Умер? — опередил меня маркиз. — Нет, хвала Всеотцу, святой Интруне и мастерству лекарей, которые его выхаживали. После расправы Бернарт из Ведантона исчез. Признаюсь, я сам интересовался его судьбой, однако, Бернарта больше не видели и потому сочли мертвым. А несколько месяцев спустя появилась новость, что он уехал. И песня, знаменитый его «Плач по Арморетте». И с тех пор, вот уж шесть лет тишина. Ведь так, Алана?

За этим вопросом и последовавшим незамедлительно