Помни обо мне - Софья Подольская

взглядом, скрывалось нечто мне непонятное. Не искал же маркиз моего… Понимания? Одобрения? Интруна святая, какая глупость!

— Да, ваше сиятельство, — кивнула я, на всякий случай натягивая маску сестры Юстинии.

Тень разочарования на красивом лице сменилась привычным скучающим выражением. Маркиз вскинул подбородок и, указав набалдашником трости на скомканный лист в руке Дарьена, небрежно спросил:

— Вижу венценосный кузен удостоил нас очередного послания? И ты, Дарьен, конечно же, собирался поделиться со мной новостями?

— Нечем делиться, — буркнул Дарьен, разбивая предшествующую его словам хрупкую, точно первый лед паузу. — Ничего не изменилось. Нам нужно быть в Шасселе ко дню Хлодиона.

И, кажется, мне все же начинает передаваться неясная тревога Дарьена.

— Ах, охота, — мечтательно улыбнулся маркиз. — Скажите Алана, вы когда-нибудь участвовали в королевской охоте?

Я замерла, словно заяц, угодивший в прочные силки.

— Нет, ваше сиятельство, — сказала осторожно.

И как бы ни любила я оказываться правой, сейчас, глядя в прищуренные, как у сытого кота, глаза маркиза, я всем сердцем надеялась, что ошибаюсь.

— Какое досадное упущение, — вкрадчиво улыбнулся он. — В таком случае, — шагнул ко мне, окутывая ароматами сандала и аниса, — вы непременно должны остаться. Не выдавайте меня тетушке, но двор подходит вам куда больше монастырской кельи.

Да чтоб вас корриган сожрала, ваше сиятельство!

Но внешне я все же смогла сдержаться. Не отступить. Не позволить гневу завладеть голосом.

— Это честь, ваше сиятельство, — склонила я голову, пряча взгляд. — Однако, мои обеты…

— Их ведь снимут, как только Эльга прибудет в Шассель.

— И здоровье…

— Помилуйте, разве я отпущу вас с ловчими, — улыбнулся маркиз.

— И положение, — я бросила на стол последнюю карту.

— Вы будете моей гостьей.

Услышав, как слева Дарьен шумно втянул носом воздух, я приготовилась к худшему, но он молчал, давая мне возможность ответить.

Никогда не знала, каково это — оказаться меж двух мужчин. И, Интруна свидетель, предпочла бы никогда не узнать. Право же, сейчас келья в Карнальской обители казалась мне меньшим из зол.

Но пути назад нет, дорога еще не окончена, а отказ вполне мог быть воспринят… Да кого я обманываю?! Отказ безродной жонглерки будет воспринят одним из знатнейших мужчин Арморетты как оскорбление. Особенно при свидетелях.

— Вы позволите мне… подумать, ваше сиятельство?

После я постараюсь найти приемлемый повод сказать нет. И объяснюсь с Дарьеном. Если, конечно, он захочет меня выслушать.

— До ужина, — милостиво согласился маркиз. — А пока думаете, закажите себе платье. Что-нибудь менее… Благочестивое. И о цене…

— Вы очень щедры, ваше сиятельство, — слишком поспешно и, кажется, почти зло перебила я, — но я предпочитаю сама оплачивать свои наряды. И прошу простить, но, мне пора вернуться к сестре Марии-Луизе.

Реверанс, чтобы сгладить резкость. Точнее два, святая Интруна дай мне сил, реверанса.

Протокол предписывал первым прощаться с герцогом, и я наконец-то повернулась к Дарьену.

— Ваша светлость.

— Не вздумайте, — сказал он, останавливая мое движение.

Подал руку, тем самым спасая от необходимости прощаться с маркизом, и, подстраиваясь под мой шаг, повел к двери. Дарьен был зол. Я чувствовала это так же ясно, как моряки чувствуют, ветер. И когда в коридоре мне все же удалось поймать его взгляд, я коснулась сжимающих белое дерево пальцев.

— Спасибо, — прошептала, пытаясь голосом выразить то, что не могла сейчас выдать словами.

Дарьен кивнул, улыбнулся почти болезненно, и, прежде, чем я успела сказать еще что-то, закрыл дверь. Три. Три удара сердца я вслушивалась, кусая губы, в злые удары его шагов, а потом подобрав юбку, побежала искать девиц Валлон.

Гнев — враг.

Тихий, тише шепота гонимых осенним ветром листьев, голос мастера Бао, повторял это снова и снова, выпуская из тела ярость, точно дурную кровь. Дарьен цеплялся за эти слова, этот голос, а особенно — за облегчение, признательность и беспокойство в глазах Аланы, которые ясно давали понять: предложение Ленарда было для нее не отнюдь не лестным.

— Что такое, кузен? — небрежно поинтересовался Ленард, перекладывая трость из правой руки в левую. — Мне кажется или ты хочешь что-то мне сказать?

Сказать? Нет, говорить с Ленардом не хотелось. Хотелось подойти и стереть с его лица это самодовольное выражение, улыбочку эту триумфальную, которая с детства действовала на Дарьена, как мулета на кастальских быков. В этот миг Дарьен пожалел, что они не в каведиуме дома мастера Агриппы, не признававшего за учениками иных достоинств, кроме умения и усердия, и не в школе мастера Бао, знаменитые ворота которой отсекали прошлое, оставляя только тело и дух. Нет, они с дорогим кузеном стояли в, екай ее разнеси, музыкальной комнате. Но гнев — враг, и поэтому Дарьен набрал полную грудь воздуха, повторил про себя любимое изречение мастера Бао об искусстве повергнуть врага без сражения, и резко выдохнул:

— Да. Хочу. Во-первых…

— Даже во-первых?

Улыбка стала шире. Для мужчины, чье приглашение не приняли, а возможный подарок отвергли, Ленард был как-то удивительно доволен. Почти как в детстве, когда ему удавалось вывести Дарьена из себя или случайно (случайно, как же!) сломать копию боевой галеры — подарок отца на седьмые именины. Эта мысль отрезвила лучше всех изречений кайсанских мудрецов. Как навечно вбитых в память вездесущей палкой мастера, так и благополучно забытых.

— Во-первых, — уже спокойно повторил Дарьен, — Алана еще не выздоровела. А если святая Интруна лишит ее своего покровительства… Не мне тебе рассказывать, что такое сломанное ребро.

А хороший был турнир. В Ланже, кажется.

— К чему эта проповедь, кузен?

Тон Ленарда был все так же небрежен, но Дарьен заметил, пусть как на мгновение, но взгляд кузен все же отвел.

— Обеты, кузен. Обеты ордена. Послушание, нестяжательство и, — Дарьен сделал паузу, — целомудрие.

Семь демонов Дзигоку, а ведь он говорит, как крестная. Плевать, главное, до Ленарда, похоже, дошло.

— А во-вторых? — спросил тот, демонстративно стряхивая невидимую пылинку с белопенного манжета.

— Во-вторых, — сказал Дарьен, пристально всматриваясь в лицо кузена, — Алана не игрушка, не новая шпага, не пони…

— Дарьен, Дарьен, неужели ты думаешь, мне есть дело до наших детских споров?

Спокойный вид кузена заставил усомниться в собственной догадке, но зудящее чувство внутри все же не стихало.

— Тогда почему?

— Мне не нужна причина, чтобы добиваться понравившуюся мне женщину. А в Алане есть что-то такое…

Ленард прищурился и улыбнулся, ну вот точь-в-точь, как когда Дарьен показал ему шпагу, подаренную королем Касталии. А через четыре месяца у него была почти такая же — мать ни в чем не отказывала единственному сыну.

— Впрочем, — продолжил он, — тебе, кузен, вся эта, как ты говорил, рифмованная белиберда никогда не была интересна.

Не была, но Алана —