Алька. Технилище - Алек Владимирович Рейн

class="p">Я начал беседу с тех самых стоек, которые вызвали его гнев, и объяснил свою позицию, что достигнуть абсолютной жёсткости мы не сможем – стойки будут упруго пружинить, но нас это не должно беспокоить, мы просто учтём величину упругих деформаций при настройке.

Профессор ответил:

– Ну, хорошо, стойки будут упруго деформироваться, согласен, в принципе это не страшно, но как Вы бороться с этим будете?

– Путь один – встроить устройство, которое позволит компенсировать упругие деформации, я думаю поставить плавающую опору, проблема только с её креплением к верхней плите, но, когда дойдёт до её проектирования, я придумаю.

– Поставить плавающую опору – это первое, что пришло и нам в головы, да только что-то она у нас никак туда не ставится. Мы не смогли придумать.

– Даже не волнуйтесь, всё будет в лучшем виде.

Моё нахальство явно развеселило Анатолия Дмитриевича. Он потёр руки и спросил:

– Ну, хорошо, отложим это пока в сторону, а давайте, если у Вас есть время, по другим узелкам пробежимся.

Есть ли у меня время? Да у меня его вагон, я ж только за этим и приехал – поговорить. Через час в дверь сунулись аспиранты, профессор махнул рукой, чтоб не мешались, и мы продолжили. Наговорились мы всласть, просидели часа три над моими набросками, доктор перестал вспоминать моё отчество и стал, как Скворцов, называть меня Олегом. А я не в претензии, мне так комфортнее, не люблю я этот официоз, и потом, как ни назовут – лишь бы в печь не угодить. С кипящим слоем.

Прощаясь, Анатолий Дмитриевич оторвал листочек бумаги от технического задания, записал на нём свой домашний телефон и отдал мне.

– Вы же, Олег, понимаете, что мы, профессора, птицы вольные, хотя на работе и немало времени проводим, но у телефона нас застать непросто, если будут вопросы, звоните на домашний, до девяти вечера я в Вашем распоряжении.

Уходил я с лёгким сердцем, все мои вопросы были сняты – да и вообще, нормальный мужик, можно работать.

***

Перед последним экзаменом в Технилище стояли курили в толпе курящих студентов и преподов рядом с кафедрой, Кондрат, увидев меня, поинтересовался:

– Алик, как твои дела? Как с учёбой?

– Хреново, Владимир Григорьевич.

– А что случилось?

– Да вот, у Станислава Михайловича никак зачёт не могу получить.

Станислав Михайлович стоял дымил рядом, он читал нам курс «Основы проектирования цехов и заводов». Судя по материалу, проектировать что-либо подобное ему не приходилось, и он не очень представлял, как это вообще происходит. Курс был забит уймой абсолютно бесполезного для проектировщика материала, каких-то обрывочных знаний, которые, возможно, и были бы полезны, если б имели связь друг с другом. Конечно, курс его можно было тупо выучить, но этому противился мой, хочется сказать «интеллект», но опасаюсь: а вдруг его нет или друзья ржать начнут, поэтому скажу «мой характер». Из полезного я там нашёл только данные в одной инструкции по охране труда.

Кондратенко повернулся к Станиславу Михайловичу, который, услышав такую подставу, закончил смолить и явно собрался ретироваться. Кондрат с возмущением произнёс:

– Ты что, Стасик, такому хорошему парню по своей занюханной дисциплине зачет не ставишь? Да ты сам там не разберёшься, хлама всякого натолкал, я тебе уже говорил об этом на последней кафедре, а парень цех полностью автоматизированный спроектировал, его в Кинешме будут монтировать. Ты смотри, я поинтересуюсь, как он тебе сдаст зачёт.

Михалыч от такого наезда чуть окурок не проглотил, я стоял, не зная, куда бы мне скрыться. Когда Кондрат ушёл, Станислав Михайлович сказал мне негромко:

– Отойдем.

Мы зашли на кафедру, студенты в зале первого этажа проводили лабораторную работу, Станислав Михайлович бесцеремонно отодвинул тетрадь студента, поставил портфель, покопался в нём, достал ведомость, нашёл в ней мою фамилию, поставил, напротив неё «хорошо» – зачёт был с оценкой, спросил:

– Зачетка с собой?

Я достал зачётку, он взял её, проставил оценку, вернул зачётку и, не прощаясь, ушёл. Ну вот же, а говорят, что курить вредно!

***

После окончания последней сессии я снова взялся за проектирование установки для растяжения и через пару недель понял, что совместить рабочее проектирование и дипломный проект – это дело с непрогнозируемым результатом. Конечно, если упереться рогом, то можно было бы попробовать, загнать себя напрочь, лечь костьми и сделать это, но зачем? Я знал, что сдача устройства запланирована на конец года, и зачем мне анус рвать, когда наше родное государство мне, дипломнику, даёт аж четырёхмесячный преддипломный отпуск? Оплачивался он, правда, хиловато, сто рублей в месяц, но это же халява, значит, надо брать, будет ли у меня ещё шанс так посачковать?

Я попытался объяснить руководству, что до конца года я всё успею, но сначала я слеплю себе простенький дипломчик, а сделав это, закончу установку, но руководство восприняло мои планы как измену Родине. Я пытался как-то объясниться, что в одну телегу впрячь не можно коня рабочего проекта и трепетную лань диплома, но безуспешно. Стало ясно, что у руководства свои планы, которые реально могут задержать окончание моего образования в высшей школе, и я подал заявление на отпуск. Уходя, я прошёл сквозь строй своих руководителей, которым я горячо симпатизировал и симпатизирую до сих пор, шёл, ощущая на спине шпицрутены их взглядов, но что тут поделаешь, своя рубашка, своя жизнь, свои планы – они всё ж таки ближе и к телу, и к душе, и, главное, к жизни.

А Анатолий Дмитриевич меня понял, выслушав, сказал безапелляционно:

– И нечего говорить, диплом – такое дело, уходи в отпуск и никого не слушай. Будет у тебя ещё время, а потом, может, успеешь к концу, внесёшь то, что придумал, а нет – значит, мы с тобой ошиблись.

Какое счастливое время у меня началось – пять с половиной лет беспрерывной молотьбы и вдруг четыре месяца сплошной неги, было полное ощущение, что я лежу на спине в тёплой ванне или в океане и вода влечёт меня тихонько. Диплом я накропал недели за две-три, потом помог Борьке Илькину, мне это было в удовольствие, ездил на консультации, играл с Мишкой, помогал жене – семья увидела отца и мужа.

Жили мы у тёщи с тестем, как-то весной Милка была на работе, Мишка – в детском саду, а я сидел в нашей комнате, писал пояснительную записку к диплому и невзначай услышал обрывок разговора тёщи с младшей дочерью, моей свояченицей. Танюша говорила негромко, но тёща была на нерве и довольно громко спросила:

– Таня, ты была с ним близка?