Алька. Огонёк - Алек Владимирович Рейн

Была зима 1957 года. Дом, в который мы переезжали, был ещё не достроен, точнее, из его восьми подъездов шесть были полностью построены, отделаны, подключены к коммуникациям, их и заселяли, а в двух последних были не достроены два этажа. Так вот, к пятому подъезду десятиэтажного дома сталинской архитектуры мы и подкатили со двора на машине марки «Победа», солнечным декабрьским днём, имея на руках ордер на заселение в дом 57, корпус 1 по Ярославскому шоссе. Открыв высокую массивную дверь, мы поднялись по лестничному маршу в одиннадцать ступенек к лифту, где с суровым видом на табуретке восседала толстая тётка.

– Вы куда? – строго спросила она. Мама радостно ответила:

– У нас ордер в сто шестьдесят вторую квартиру.

– Идите. – Дальше был такой диалог:

– А на лифте?

– На лифте нельзя, пользоваться не умеете, сломаете.

– Мы умеем, – сказала мама. Тётка безмолвствовала.

Тут мама полезла в сумочку, достала монету в двадцать копеек и вручила лифтёрше, та встала с табуретки, открыла дверь лифта, запустила нас туда, зашла сама и нажала кнопку номер пять. В подъезде было два лифта, расположенных друг относительно друга со смещением на пол-этажа. Если ты входил с Ярославского шоссе, то попадал в лифт, который привозил тебя прямо на этаж, а если со двора, то садился в лифт, чья площадка была смещена вверх по отношению к площадке входа с Ярославского шоссе на пол-этажа, и поднимался на один лестничный марш ниже или выше нужного тебе этажа. Когда лифт остановился, тётка, открыв нам дверь, буркнула:

– Подниметесь на пол-этажа, – захлопнула дверь и укатила.

Взлетев, на наш этаж, мама подрагивающей рукой открыла дверь и впустила нас вперёд, как запускают котят в новое жильё. Квартира нам понравилась, мы с сестрой впервые видели такие роскошные хоромы с высокими трёхметровыми потолками.

От входа шёл широкий коридор, к которому слева примыкали две отдельные комнаты с огромными двухстворчатыми окнами, в конце, уходящий налево маленький коридорчик, в него выходили двери ванной, туалета и кухни. Венчал всё это великолепие балкон, со входом из кухни. С балкона открывался вид на прекрасный двор, заваленный кучами строительного мусора, но всё же был воздух, свет, перспектива, а не на какой-то там лестничный марш. А мусор, ну что ж мусор, на следующий год достроили дом и убрали мусор.

А через месяц на субботнике, после того как двор привели в порядок, мы все вместе засадили двор саженцами берёз, лип и тополей. Установили детские качели и Гигантские шаги, детский аттракцион – столб с вращающимся колесом наверху, к которому привязано несколько спускающихся до земли канатов. Играющие брались за них и бегали по кругу, центробежная сила отбрасывала от столба, и тогда, если крепко держаться, будешь летать по кругу, отталкиваясь ногами от земли, совершая гигантские шаги. Отсюда и название.

Когда мы через сорок лет решили переехать в Куркино, берёзы были на пару этажей выше нашего балкона. То, что все окна выходили во двор, было большим плюсом, но то, что это плюс, а не минус, мы поняли лет через двадцать, когда в квартирах, глядевших на проспект Мира, перестали открывать форточки. (В 1957 году 1-ю Мещанскую улицу объединили с Троицким шоссе, Большой Алексеевской и Большой Ростокинской улицами, а также частью Ярославского шоссе в единый проспект Мира. Одновременно поменяли и нумерацию домов, и, не покидая стен нашей квартиры, мы переехали с Ярославского шоссе на проспект Мира, в дом 99). Пыль, выхлопные газы проезжающих машин и несмолкаемый в любое время суток гул лишил их такой возможности. А у нас только шум листвы и щебет птиц. Мама быстрыми шагами обошла квартиру, потом завела нас в бо́льшую комнату и сказала: «Эта комната наша», – какую-то мелочёвку, которую мы привезли с собой на такси, мы и сложили в этой огромной комнате, площадью семнадцать с половиной квадратных метров. Часа через полтора на грузовике с нашим хилым скарбом прикатила баба Гермина, пройдя по квартире, она зашла в комнату, где мы уже прикидывали, как разместить наши пожитки, и сказала:

– Так ты эту комнату заняла? – в голосе её звучал сарказм, мама с вызовом ответила:

– А ты бы хотела, чтобы я с двумя детьми в маленькой ютилась? – на этом беседа закончилась, и все стали таскать вещи.

Мебель заносили водитель с грузчиком, мама – узлы с бельём и вещами, бабуля обустраивалась у себя в комнате, а мы по одному дежурили внизу у кучи с нашим барахлом или переносили наши школьные учебники и тетрадки, по большей части путаясь под ногами у взрослых. Здесь у нас опять возникла коллизия с лифтёршей: она категорически не позволяла матери возить на лифте вещи, которые вполне входили в лифт. Поначалу вопрос был улажен за рубль, но оказывается, она хотела получать рубль за каждый подъём, что вызвало праведный гнев у мамани. В итоге сговорились где-то рубля за полтора.

Эта липовая лифтёрша морочила нам голову дня три, заставляя платить за каждый подъём, в итоге бабка разузнала, где находится домоуправление, и нанесла туда визит. В домоуправлении, услышав рассказ про корыстную лифтёршу, очень удивились и заявили, что никаких лифтёров у них в штате нет и нас просто дурят. Бабуля вспомнила революционную юность, как свергала клятый царизм, и пошла в атаку на лифтёршу, как на жандармов в Русне в 1905 году, лифтёрша оказалась слабёхонька, при первом залпе бодрым галопом ретировалась домой, забыв прихватить даже собственную табуретку. Оказывается, что до появления нашей бабули эта мнимая, как сейчас бы сказал мой внук лажовая, лифтёрша три месяца дурила мозги половине подъезда, правда, другая половина просто внимания на неё не обращала: подходили, открывали дверь лифта и уезжали. Кстати, она оказалась нашей соседкой из 163-й квартиры, первые полгода проживания она, сталкиваясь с матерью у входа в квартиру, говорила: «У вас, наверное, муж – генерал, такую квартиру вам на четверых дали». В чём-то она была недалека от истины, квартиру дали бабуле с учётом её революционных заслуг и стажа в партии. В те же годы семью из четырёх человек, переезжающих из большого собственного дома, сносимого, в двух трамвайных остановках, по плану реконструкции, мужа с женой и двумя дочерьми, одна из которых через тринадцать лет стала моей женой, поселили в двадцатишестиметровую комнату двухкомнатной квартиры, чуть большей площади, чем наша с соседями. Вот и получается, если бы не бурная революционная молодость моей бабули, запихнули бы нас в одну