Артефакт острее бритвы - Павел Николаевич Корнев

те же занимались всё тем же. Курили, пили и трепались. Разве что бородатый предводитель охотников на беглых рабов перебрался к принимавшему ставки старику.

— Да пойми ты, дело верное! — напирал бородач, нависая над столом.

Широкоплечий и загорелый, с бычьей шеей, торсом-бочонком и кулаками что твои дыньки выглядел он внушительней некуда. Распахнутая едва ли не до пупа рубаха открывала густую поросль, оружейный ремень оттягивала кобура с револьвером и чехол с длиннющим охотничьим ножом.

— Нет денег, нет ставок! — и слушать ничего не пожелал плешивый старикан. — Карп, поди прочь!

Громила зло выругался и перебрался за стол к шулерам.

— Дело верное! Один к десяти срубим! Я бы поставил, да мы на мели. Не сезон, знаете же!

— Плохо, что на мели, а то бы озолотился, — услышал он в ответ.

— Да я отдам, если ставка не сыграет! Вот закончатся эти драные дожди, с первой премии отдам!

Шулер в рубахе с просторными рукавами покачал головой.

— Вы с парнями слишком хороши, Карп. Всех рабов переловили, вот и сидите без заказов!

— Да чёрта с два! — рыкнул подвыпивший громила, приняв эти слова за чистую монету. — У них в джунглях и болотах целые деревни! Мы без улова сроду не возвращались! И за простых антиподов хорошо платят, а за хунгана или бокора столько дают, что ромом хоть под пробку залейся! Месяц не просыхать можно, борделя не покидая!

— Складно лепишь, но мы и сами на мели, — отрезал второй катала и раздражённо поправил модный шейный платок. — Нет денег!

Разочарованный бородач поднялся, и тогда из-за стола ухарей, к которым сегодня присоединились их подручные, кто-то со смехом посоветовал:

— Если с бокорами справляться обучен, так поспрашивай, вон, вдруг монет отсыпят!

«Вон» — это мы с Дарьяном. Я едва удержался от того, чтобы не нашарить закреплённые за спиной на поясе ножны со скальпелем и лишь зажмурил правый белый глаз, пристально глянул на бородача пурпурным левым. Тот скривился и махнул рукой.

— Пошёл ты, Хлыст!

Но пошёл не Хлыст, пошёл сам Карп.

Он присоединился к своим столь же звереватым приятелям, перед которыми стояла бутылка зелёного стекла с ромом на донышке.

— Закругляемся! — рыкнул, сдёргивая со спинки стула парусиновую куртку с множеством накладных карманов. — Жихарь, запиши на меня!

Буфетчик, нескладный и косоглазый, цыкнул зубом.

— За тобой и без того уже немало числится.

— Ты меня знаешь! За мной не заржавеет!

— Учти: нет денег — нет рома! — предупредил косоглазый Жихарь.

Бородач влил в себя остатки пойла, кинул пустую бутылку содержателю подвальчика и в сопровождении парочки подручных протопал на выход.

Девицы расхохотались, одна выставила из-под стола ногу и задрала юбку так, что обнажилось бедро и подвязка чулок.

— Нам тоже без денег не нальёшь?

Буфетчик криво улыбнулся.

— Да без денег я бы вам в два раза больше наливал! Мне ваши кошёлки поинтересней кошелей будут!

Завсегдатаи расхохотались, а Хлыст, отсмеявшись, помахал перед лицом ладонью.

— Уф! Наконец-то мокрой псиной вонять перестало! — заявил он и обратился за поддержкой к подельнику. — Скажи, Беляк!

— А чего тут говорить? — усмехнулся тот. — Легавые — они легавые и есть!

Одетые с иголочки ухари выглядели людьми бывалыми и опасными, подельники им не уступали, так что я пялиться на тот стол бросил и развернулся к Дарьяну. Книжник передвинул мне кружку, в которую буфетчик плеснул лучшего, по его словам, рома.

— За удачу!

Мы отсалютовали друг другу, я хлебанул крепчайшего пойла и скривился, но всё же заставил себя проглотить жидкий пламень. Дарьян же отпил эля с нескрываемым удовольствием.

— Что за хунганы и бокоры? — спросил я, отдышавшись.

Книжник, казалось, знал решительно обо всём, не разочаровал он меня и на сей раз.

— Среди привезённых с Чёрных земель антиподов распространился культ духов. Они им жертвы приносят, а те их будто бы опекают. Хунганы — жрецы, а бокоры — колдуны вроде наших духоловов. Слышал, их без разговоров в Мёртвую пехоту на двойное жалование берут, только мало кто доброй волей вербуется. Ещё рома?

— Нет, мне хватит! — отказался я, не собираясь напиваться. Стоявший во рту мерзкий вкус кровавой порчи смыть удалось и довольно. — Дарьян, тебя-то самого в Мёртвую пехоту не забреют?

Книжник покачал головой.

— Мои ходячие пока только на плантации годятся или железную дорогу строить. — Он сделал несколько жадных глотков и понизил голос: — Знал бы ты, Лучезар, как меня от всего этого воротит…

Я не удержался и фыркнул.

— Ты чего? — обиделся Дарьян. — Думаешь, страшнее порчи ничего нет? Да покойники, бывает, в таких чудовищ перерождаются, что не всякий аспирант справится!

— Не в этом дело! — отмахнулся я. — Просто, с какой стороны ни посмотри, хладные трупы куда лучше тех, кого к нам с порчей привозят. Лежат тихонько, не орут, кровью всё кругом не заливают! И живому человеку ногу или руку отрезать — это не мертвеца вскрыть!

Книжник аж по столу кулаком хватанул.

— Только ты лечишь людей, а я…

— А что ты? Убиваешь? Так нет — вам уже мертвецов поставляют. У тебя хоть не умирает никто!

— Это другое!

— Другое, — кивнул я. — Но посуди сам: тебя от мертвецов воротит, у меня работа с порчей уже в печёнках сидит, а босяки не шибко-то довольны, что их к пластунам отправили.

Дарьян глянул исподлобья.

— И к чему ты ведёшь?

— К тому, что везде так! У меня, у тебя, у Огнича того же. Вспомни-ка, что нам в первый день сказали! Недоучке-тайнознатцу ничего хорошего не светит! Но это не значит, что так будет всегда. Наберёмся опыта, отработаем контракт, а дальше окажемся свободны как ветер!

— И куда меня потом возьмут с таким-то опытом, атрибутом и аргументом?

— Да куда угодно! Хочешь с живыми людьми работать — в хирурги пойдёшь. Или, скажешь, твоим костяным клинком только мертвецов кромсать можно?

— Да нет, — качнул головой Дарьян. — В хирурги — хоть сейчас. Анатомию знаю, руку набил. Только не ахти вариант…

— Ещё найдёшь себя! — уверил я товарища. — Главное, с контрактом расквитаться. Вам за мертвецов приплачивают сверх жалования?

— Если кто за день больше трёх обрабатывает — приплачивают.

— Вот! А у нас всех пациентов на себя магистр