Единственная и неповторимая - Шейн Уотсон

Джеки бросило в жар.

— Сэм не такой. Он так не думает. Он даже не замечает этих девушек. — Она посмотрела через стол туда, где одна из сестричек Броди поднялась со стула и пошла кошачьей походкой к двери в другом конце комнаты. Поравнявшись с Сэмом, она легонько постучала пальцами по его плечу, он повернулся, демонстрируя неестественную, замедленную реакцию, потом вскочил и поцеловал ее в обе щеки. Теперь лицо Джеки пылало, она чувствовала, как Маркус наблюдает за ней. — Здесь жарко, правда?

— Конечно. — Он откинулся на стуле и скрестил руки, глядя на нее так, как будто только сейчас заметил, что она женщина. — Та-а-ак… Садовник. Ну-ну. А я думал, что вы с кожаным принцем.

— Так и есть. — Джеки посмотрела прямо на Саймона.

Он на секунду поднял голову от тарелки старлетки и подмигнул ей. Она изо всех сил изобразила на лице счастье и послала ему воздушный поцелуй, но ее глаза против воли возвращались к Сэму. Он сидел к ней спиной, тонкая бледная рука уверенно лежала на плече идеально сидящего на нем кашемирового пиджака.

Маркус глубоко вздохнул.

— Почему бы не попытаться подумать об этом как о… деловом вложении? Это одна из тех вещей, которые необходимы для его карьеры. Как бы то ни было, — Маркус обвил руку вокруг спинки ее стула, — на что вам какой-то нечесаный садовник с грубыми ручищами, когда у вас есть этот лакомый кусочек, этот божественный красавчик фотограф?

— Боже, это мне напомнило… — Джеки свернула салфетку и положила ее рядом с тарелкой. — Я должна кое-что проверить.

Маркус полез в карман за сигаретой.

— Но только недолго, сладкая моя. Мы еще даже не начали говорить обо мне, а там столько всего! И захвати диктофон, хорошо? Никто не заметит, а мне потом не придется повторять.

— Хорошо, — сказала Джеки и тихонько выскользнула из-за стола.

В спальне на втором этаже Аманда достала «Да, он мне изменяет» из своей обшитой мехом большой сумки, сдернула одеяло из «Загородной коллекции Калвина» и залезла в кровать. Было незаметно, что книга целый день провела в подготовительной школе Пинтон-Преп, пока вы не открывали ее первую страницу и не обнаруживали, что она изрисована бирюзовым мелком, а слова «Да, он мне» почти скрыты под другими, более темными цветами, так что их почти невозможно было разобрать. Миссис Элсворт возвратила книгу днем в своем кабинете, а «пара вещей», о которых она упомянула по телефону, лежали в конверте, вложенном в нее. Миссис Элсворт жестом предложила Аманде присесть в одно из кресел для посетителей, то есть для родителей, и кончиками пальцев пододвинула книгу к Аманде. Пока Аманда доставала конверт и рассматривала его содержимое, она сидела, откинувшись на спинку своего кресла и сложив руки у себя перед носом.

— Что это? — спросила Аманда, слишком взволнованная, чтобы правильно распознать листы с отпечатанным текстом и картонный бумажник.

— Документы на собственность в Нью-Йорке и бронь на самолет на имя мистера и миссис Ворт. — Миссис Элсворт наклонилась вперед и положила ладони на обитый кожей стол. — Похоже, кто-то собирался вскоре переехать в Соединенные Штаты.

Вспышка белого света мелькнула в голове Аманды, и она увидела красочную картинку. Эмбер и Николас: ее иссиня-черные волосы, его сахарно-миндальная желтая рубашка на фоне дощатого домика, американский флаг, колышущийся на фоне бирюзового неба, на переднем плане Ральф в его фирменной бандане, рев мотоцикла…

— Кассандра нашла это в ящике в комнате для гостей и, я полагаю, была очень расстроена. — Голос миссис Элсворт звучал словно издалека.

Аманда почувствовала себя слишком усталой, чтобы смотреть на нее, слишком усталой, чтобы держаться в кресле прямо.

— Пожалуйста, можно стакан воды? — попросила она, и миссис Элсворт позвонила секретарю, добавив к просьбе «немедленно». Даже после того, как она выпила воды, Аманда почувствовала необходимость прилечь на диван директрисы и только после этого смогла сосредоточиться на новых обстоятельствах.

— Миссис Ворт, — миссис Элсворт придвинула стул к дивану, — мне очень жаль. Я предполагала, учитывая книгу… учитывая название книги… что вы должны были об этом знать.

Аманда уставилась на нее, смотрела, как двигаются ее губы, как она, словно извиняясь, качает головой из стороны в сторону, заметила борозды там, где расческа выравнивала седые волосы и блестящий шиньон. А потом Аманда оказалась в длинном темном коридоре их дома и наблюдала, как Эмбер выбежала из тени на свет в комнате с видом на Центральный парк; ее юбка взлетала, когда она в танце прошлась по блестящему полу к тому месту, где Николас склонился над какими-то упаковочными коробками, а он раскинул руки, смеясь…

— Вообще-то Кассандра была уверена, что это вы собирались начать в Нью-Йорке новую жизнь. — Миссис Элсворт сняла очки, как будто допускала, что они могли мешать увидеть правду. — Учитывая, что вам по работе и так очень часто приходится уезжать. И… ну, я должна сказать, мистер Ворт не производит впечатления мужчины, который…

— Конечно, — Аманда смотрела в потолок, ее руки безжизненно лежали по бокам, — я бы на вашем месте подумала точно так же. Николас Ворт, твердый как скала. Англичанин до мозга костей. И если есть хоть что-то, в чем я была уверена в отношении своего мужа, так это то, что я никогда не смогу уговорить его жить в Америке. Знаете, с одной стороны, я хотела этого. Они собирались предложить мне место главного редактора американского «Ла мод». — Она посмотрела на директрису, чтобы понять, было ли необходимо объяснять значимость сказанного. Миссис Элсворт понимающе кивнула. — Но я считала себя не вправе просить его принести такую жертву. Как и вы, я была уверена, что такой мужчина, как Николас, нигде не будет чувствовать себя так, как дома, то есть здесь. — Миссис Элсворт подняла очки, висящие у нее на шее на цепочке, и снова водрузила их на кончик носа. — Вот почему для меня это двойной удар, понимаете, миссис Элсворт? Я приняла то, что у него другая женщина. Но я не… это уже совсем другое, разве не так? Решить оставить свою семью и уехать на другой конец света… чтобы начать новую жизнь? — Она протянула руку за платком, который предложила ей миссис Элсворт, и шумно высморкалась. — Дело в том… в первую очередь почему я купила книгу… я считала, что какая-то часть его раскаивается или по крайней мере хочет, чтобы все прошло гладко — ради детей. Но это меняет все. Мне нужно было читать книгу «Да, все кончено, смирись с этим», правда?

Миссис Элсворт внимательно смотрела на Аманду.

— Ну и что сейчас останавливает вас и мешает закатить скандал? — тихо спросила она. — Узнать, где живет эта женщина, поехать туда и посмотреть ей в глаза?

— Она мертва.

— Это только ваш настрой по отношению к ней, миссис Ворт.

— Нет. Она действительно умерла. Умерла, похоронена, ушла из жизни. Любовницей моего мужа была Эмбер Бест. Вы знаете, она…

— Да-да, — миссис Элсворт искоса посмотрела на Аманду, — но это произошло несколько месяцев назад, если я не ошибаюсь?

Аманда кивнула:

— Да. Думаю, может показаться странным, что мы… все еще не решили этот вопрос. Или вообще хотя бы не поговорили об этом. Но это просто невозможно, когда другая женщина была твоим самым близким другом. Все очень непросто. Понимаете, мы оба оплакиваем ее, оба. Я не знаю, как отделить боль из-за измены мужа и боль из-за потери подруги от моей злости на ее предательство, а потом… я все еще по ней скучаю, и это сильно сбивает с толку. — Аманда повернулась к миссис Элсворт и снова высморкалась. — Понимаете, я еще не дошла до стадии «обнадеживающего принятия» ситуации, а книга предполагает, что уже дошла. В любом случае, — она покрутила бумажную салфетку в руках, — теперь, когда мы знаем, что, если бы не болезнь Эмбер, они сейчас бы были в своей квартире на Манхэттене и выбирали ткань для штор, в этом уже нет смысла.

— Ну, не совсем так. — Миссис Элсворт кивнула в направлении документов. — Я заметила, что билеты датированы двадцать третьим декабря, за два дня до Рождества.

На лице Аманды отразилась паника. Перед глазами замелькали фигурки Николаса и Эмбер, катающихся на коньках у Рокфеллеровского центра, проходящих через крутящиеся двери магазина «Тиффани» рука об руку, размахивающих цветными пакетами… Эмбер, балансируя на стремянке, привязывает шарики к веткам рождественской елки… А Николас, дома в Лондоне, нетерпеливо откидывает с лица завитки самодельных украшений, свисающих с потолка, и сосредоточенно изучает документы на кухонном столе; раздраженно смотрит на пальто, которое Аманда выбрала для похода в церковь на Рождество, и в конце концов просит ее поменять его.

— Надо же, какое время года он выбрал. — Миссис Элсворт сочувственно прикрыла глаза. — Действительно, самое жестокое.