Моя мадонна / сборник - Агния Александровна Кузнецова (Маркова)

С детства были отличными наездницами.

Когда Пушкины снимали дачу на Каменном острове, сестры увлекались верховыми прогулками — коней прислал им Дмитрий Николаевич с Полотняного завода. Петербургская знать, отдыхающая на дачах, и кавалергарды, стоящие в летних лагерях по ту сторону Большой Невки, любовались наездницами.

Еще до замужества Натальи Николаевны все три сестры были горячими поклонницами таланта Пушкина. Они читали его стихи, заучивали, переписывали в альбомы, часто цитировали в разговорах между собой. Особенно хорошо знала стихи Пушкина Александра Николаевна. Она вообще имела большую склонность к искусству. Возможно, от отца унаследовала способность к музыке. И уже в Петербурге последние деньги тратила на учителей музыки и покупку нот. Она писала тогда брату Дмитрию:

«Часто даже я склоняюсь к тому, чтобы отказаться от уроков, но как только я об этом подумаю, мне делается просто страшно, потому что тогда у меня больше не будет возможности найти помощь в самой себе».

Дети Натальи Николаевны помнили, как часто мать, уже будучи вдовой, просила сестру:

— Сыграй, Сашенька, что-нибудь, развей мою грусть.

И тетушка Александрина садилась за фортепиано, некоторое время, положив на клавиши руки, оставалась неподвижной, а потом начинала играть. Всегда начинала с каких-нибудь грустных пьес, а потом намеренно переходила на веселую, бурную музыку.

Александр Сергеевич был дружен с Александрой Николаевной. Ему нравилось ее увлечение искусством, беззаветная преданность младшей сестре.

Старшая дочь Ланских, Азя, та, что названа была в честь Александры Николаевны, с малых лет недолюбливала и Пушкина и свою тетушку. Теперь она рассказывала шепотом:

— У тетушки Александрины был ужасный характер! Когда она жила с нами, то все время сидела в своей комнате и хотела, чтобы маменька не оставляла ее в одиночестве. А маменьке надо было всему уделить внимание: и нам, и папе, и хозяйством заниматься, и выезжать на балы. Тетушка не понимала этого.

— Ты немного преувеличиваешь, Азинька, — вступилась за тетушку Мария, — у нее были тяжелые приступы плохого настроения, это болезнь совсем как у дедушки Николая Афанасьевича. Только дедушка бывал буйным в такие дни, а тетушка Александрина — тиха и молчалива. Характер у нее был действительно не из легких. Но это же понятно. Она считала себя старой девой, а ведь она любила Аркадия Россета много-много лет.

Мария припомнила письмо Натальи Николаевны Петру Петровичу, написанное в 1849 году:

«Россет вчера пришел пить чай с нами. Эта давнишняя, большая и взаимная любовь Сашеньки. Ах, если бы это могло кончиться счастливо. Прежде отсутствие состояния было препятствием. Эта причина существует и теперь, но он имеет надежду вскоре получить чин генерала, а с ним и улучшение денежных дел».

А тяжелый характер сестры Наталья Николаевна всегда оправдывала. Она писала Петру Петровичу в том же 1849 году:

«Нет ничего более печального, чем жизнь старой девы, которая должна безропотно покориться тому, чтобы любить чужих, не своих детей, и придумывать себе иные обязанности, нежели те, которые предписывает сама природа. Ты мне называешь многих старых дев, но проникал ли ты в их сердца, знаешь ли ты, через сколько горьких разочарований они прошли…»

И еще:

«Увы, что ты хочешь, невольно я являюсь немножко причиной ее отчуждения в отношении тебя, что тут поделаешь: раньше я принадлежала только ей, а теперь тебе и ей. Не может быть, чтобы в глубине сердца она не отдавала тебе должное, не ценила благородство твоего характера».

— А маменьку тетушка Александрина любит искренне, — закончила Мария свое оправдание тетушки.

— Еще бы, почти всю жизнь провели вместе, — подтвердил Даль, — в самое тяжелое время она всегда была подле Натальи Николаевны.

— А мы обрадовались, когда нам сказали, что тетушка Александрина выходит замуж и уезжает от нас навсегда, — все же сказала Александра, — и удивлялись, как это Фризенгоф рискнул взять в жены такую некрасивую, раскосую и с таким характером.

Мария пожала плечами, но подумала, что Александра Николаевна действительно пыталась настраивать детей Пушкина против Петра Петровича. Может быть, дети Ланских почувствовали это и отсюда их нелюбовь к тетушке. Об этом же подумал Александр и Григорий.

— Я знал барона Фризенгофа, — задумчиво сказал Даль. — Я хорошо знал в молодости Наталью Ивановну — его первую жену. Она умерла в пятидесятом году, и, по-моему, у нее остался сын.

— Да, тетушка Александрина вышла замуж, когда моему тезке было двенадцать лет, — сказал Григорий, — но в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году он умер, восемнадцати лет от роду.

— Тетушка Александрина знала Фризенгофа давно, — сказала Мария, — когда умер папа и мы после двухлетнего пребывания в Полотняном заводе возвратились в Петербург, а тетушка Александрина всегда была с нами, мы сняли квартиру в одном доме с Местрами. А Наталья Ивановна Фризенгоф — незаконнорожденная дочь Ксавье-де-Местра. Знаете вы этого литератора и художника? — обратилась она к Далю, и тот утвердительно кивнул. — Так вот, — продолжала Мария, — он был женат на Софье Ивановне Загряжской — маменькиной тетушке. Они удочерили Наталью Ивановну, а потом она вышла замуж за австрийского дипломата — барона Густава Фризенгофа, будущего мужа тетушки Александрины.

— Когда же последний раз встречались сестры? — спросил Даль.

— В прошлом году мы все лето прожили у тетушки Александрины, — неожиданно вступила в разговор Лиза и смутилась. Она, как и Соня, походила на отца и добрым взглядом серых глаз, и округлостью овала лица, и румянцем, который до этих тяжелых дней сохранял и Петр Петрович.

— Тогда вот и произошла та неприятная история с Дубельтом: он явился к Таше, поднял скандал и был удален Фризенгофом, — сказала Александра, поднимая голову и прислушиваясь к тишине в спальне матери, там лишь беззвучно двигалась сестра милосердия.

Александра, не достигнув еще и 18 лет, держала себя совсем по-взрослому, всегда предпочитая молодежи общество старших. Она писала рассказы, иногда читала их матери, вела дневник, пряча его ото всех. Она не походила ни на отца, ни на мать. Лицо ее было волевым и довольно красивым, без следов беспечной юности. Она казалась старше своих лет.

— Я не совсем согласен с сестрами по поводу