Моя мадонна / сборник - Агния Александровна Кузнецова (Маркова)

Наталья Николаевна, — способна на жертву. Зачем же понадобилось жениться на нелюбимой женщине? Что, не было другого выхода из создавшегося положения?»

Нет, никогда не любил ее Жорж Дантес, было вначале увлечение, а потом тонкая игра, притворство его и барона Геккерна, какая-то недоступная ее пониманию интрига, которую знал один только Пушкин и тайну о ней унес с собой в могилу.

В столовой глухо застучали приборы, осторожно задвигали стульями. Она поняла, что пришло время ужина и сейчас вся семья сядет за стол.

— Идите к ним, — тихо сказала Далю.

Вот так: все сядут за стол, кроме Таши и ее, Натальи Николаевны.

Вспомнилось: в Бродзянский замок Фризенгофов тем летом наехали гости из России. Была там и Наталья Николаевна с Петром Петровичем. Их дети: Александра, Софья и Елизавета; дети Натальи Николаевны и Пушкина: Мария, Александр, Григорий и Наталья. Приехали братья Гончаровы — Дмитрий Николаевич и Сергей Николаевич.

— Знаешь, Сашенька, — сказала Наталья Николаевна Александре Николаевне, — замок Фризенгофов чем-то мне напоминает наш дом на Полотняном заводе.

Александра Николаевна согласилась с сестрой.

Они шли в тот момент с прогулки по дороге, ведущей к замку, и вглядывались в его массивные очертания, поднимающиеся над небольшим селом Бродзяны.

— Вот смотри на это окно, — показала Наталья Николаевна белым кружевным зонтиком, — нет, не крайнее, а в середине, второе снизу. Так и кажется, что это окно маменькиного будуара.

Обе остановились и немного помолчали, охваченные воспоминаниями детства и юности в гончаровском доме.

— А помнишь, как в детстве мы боялись маменьку? — сказала Александра Николаевна.

— Боялись не зря, — ответила Наталья Николаевна, — теперь, с возрастом, я говорю спокойно об этом, все так далеко, точно не из моей жизни. А несколько лет назад я не могла вспомнить без волнения маменькиного отношения к нам, детям. Я прожила жизнь, имею семерых детей, а так и не поняла, как можно на свое дитя поднять руку. Как можно не болеть за судьбу своего ребенка, не заботиться о нем, даже тогда, когда он станет взрослым.

— Что и говорить, нрав у маменьки был жестокий. Чуждым ей было даже чувство жалости к больному, брошенному отцу. И о нас она не заботилась, особенно обо мне и покойной Кате. Ты-то рано вышла замуж. Если бы ты и Александр Сергеевич не взяли нас к себе, так мы бы и остались старыми девами.

Сестры снова двинулись к замку. Обе молчали, перебирая в памяти прошлое.

День стоял безветренный и ясный. Солнце поджигало окна замка, и они светились, переливаясь золотисто-перламутровыми отблесками, словно были сделаны из драгоценного камня.

— И все равно холодный и некрасивый, как на Полотняном заводе, — сказала Александра Николаевна, поглядывая на свой замок. Она шла, прихрамывая. У нее болели ноги.

«Стала сутулиться», — с болью подумала Наталья Николаевна.

Александра Николаевна словно почувствовала, о чем она думает, сказала:

— А про тебя художник, что вчера у нас был, сказал, что ты осталась такою же прекрасной, как была в молодости. Только тогда это был ласкающий глаз редкостный, пышный цветок, неожиданно выросший среди других, пусть красивых, но обычных. А теперь, заметил он, тебя нельзя сравнить с цветком, теперь ты скорее похожа на осеннюю березоньку! Как величествен ее стройный, белый ствол, просвечивающий сквозь окутывающее ее жаркое золото седины. Как прекрасно золотое сияние ее еще не тронутой морозом, непотемневшей, яркой листвы.

Наталья Николаевна слушала сестру, грустно улыбаясь, и неторопливо шла своей легкой походкой, стройная, как и прежде, в белом платье с воротничком, закрывающим шею, с длинными и пышными рукавами. Ее волосы, разделенные на прямой пробор, были заплетены в косу, уложенную и чуть приподнятую на затылке. Легкая проседь у висков. Карие с золотом глаза, едва косящие, так что косина их, почти незаметная, придавала лишь неточность взгляду, подчеркивала его загадочность. Асимметричность бровей, глубокая морщинка, залегшая между ними, легкий, чуть заметный, трагический излом левой брови и две горькие складки у маленьких бледных губ. А лицо так же свежо и прекрасно, несмотря на обычную бледность.

Около замка сестер встретили дети Натальи Николаевны: Александр и Наталья. Они особенно были дружны между собой. Подхватив под руки мать и тетушку, они вошли было в двери, но Александр весело воскликнул:

— Стоп! Здесь мы должны оставить память тетушке Александрине! Маменька, вставай спиной к дверной колоде! Так. Теперь спокойно! — Он положил на голову Натальи Николаевны тоненькую книжку, извлек из кармана карандаш и на колоде двери провел черту. Затем он предложил Таше занять место матери, отметил ее рост, а Таша отметила рост брата.

Так и остались по сей день в старом Бродзянском замке на одной из дверей отметки: рост Александра — 174 сантиметра, Натальи — 173, Натальи Николаевны — 173.

Владимир Иванович Даль пробыл в семье Ланских до позднего вечера. Тихо ужинали. Мадемуазель Констанция и Мария пытались покормить ужином Наталью Николаевну, но та решительно отказалась, и Даль сказал, чтобы не настаивали. Он не утешал мужа и детей. Они должны были знать горькую правду, как знали ее родные и близкие Пушкина, когда тот умирал.

Видимо, иначе не бывает: когда за дверью медленно погибает дорогой человек, близкие или молчат, или говорят о нем.

Они говорили.

Старшие дети Натальи Николаевны помнили тетушку Александрину с раннего детства, потому что ее и Екатерину Николаевну (дети Пушкина иначе ее не называли) Наталья Николаевна привезла к себе в Петербург еще в 1834 году, несмотря на вещее письмо Пушкина:

«Но обеих ли ты сестер к себе берешь? эй, женка! смотри… Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети — покамест малы; родители, когда уже престарелы. А то хлопот не наберешься и семейственного спокойствия не будет».

Но Наталья Николаевна очень жалела сестер и стремилась сделать все возможное для их благополучия. Сестры были дружны. Они не разлучались до замужества Натальи Николаевны. Они вместе учились. Получали хорошее образование: изучали всеобщую историю, изящную словесность, географию, мифологию, математику. В совершенстве знали русский и французский языки, говорили по-английски, по-немецки; изучали домоводство, музыку, танцы, рисование.